Политика США на Дальнем Востоке во второй половине XIX века

Середина XIX века характеризовалась в американской истории весьма активной территориальной экспансией относительно молодого буржуазного государства в западном и юго-западном направлениях. В то же время уже тогда, в 40—50-х годах XIX в., неотвратимый конфликт между буржуазным Севером и рабовладельческим Югом из «тлеющей» фазы постепенно переходил в активную, завершившуюся гражданской войной. Вполне естественно, что эти важнейшие для истории США события оттеснили дипломатическую историю страны, ее международную политику на второй план, исключая ту часть дипломатии, которая была прямо или косвенно связана с событиями гражданской войны.

Между тем именно тогда, в середине XIX века, американская дипломатия сделала шаги, показавшие всему миру, что она не намерена ограничивать сферу своей деятельности Западным полушарием. Если ранее действия американских дипломатов в Европе были обусловлены защитой коренных интересов США и особых претензий на вмешательство в «домашние» дела европейцев (как и всего Восточного полушария) не высказывалось, то начиная с середины века США активизируют интерес к Тихоокеанскому бассейну, и в частности к странам Юго-Восточной Азии. Богатейшие природные ресурсы этого региона, его важная стратегическая роль привлекали, разумеется, не одних американцев. Но если для Англии, Франции, Голландии, в какой-то мере и для России интерес к Юго-Восточной Азии был в известном смысле традиционным и уж никак не брал свое начало в середине XIX века, то США именно тогда впервые продемонстрировали серьезное желание получить «свой» кусок. Торговля со странами Юго-Восточной Азии, прежде всего с Японией и Китаем, обещала большие выгоды и баснословные прибыли не только сама по себе, но еще и потому, что длительный период самоизоляции этих стран привел к накапливанию в них огромных материальных ценностей (включая и дорогостоящие товары), которые долгие годы не имели выхода на внешние рынки сбыта. Открытие рынков Китая и Японии становилось, таким образом, своего рода бесценным призом, в борьбу за который наряду с ведущими державами Западной Европы включились в начале 50-х годов XIX в. и США.

В каком-то смысле промежуточным пунктом на пути в Юго-Восточную Азию стали для США Гавайские острова. «Вслед за купцами, миссионерами, китобоями там появились американские военные корабли, и в 1849 году вашингтонская администрация навязала гавайскому королевству договор о дружбе, торговле и мореплавании»1. Спустя пять лет США попытались аннексировать Гавайи, но король и его приближенные категорически воспротивились этому. Возможно, в дальнейшем мощная буржуазная республика «дожала» бы крохотное тихоокеанское королевство (что позднее и произошло), но в те годы активное развитие конфликта Севера и Юга не позволило США тратить время, средства на второстепенный (в сравнении с происходившими тогда в США событиями) эпизод. Тем не менее интерес США к Тихоокеанскому региону обозначился тогда довольно четко, и было очевидно, что речь идет о долговременном интересе, который, конечно, не могла устранить частная неудача с Гавайями.

Куда более успешными и значительными были акции американских дипломатов и промышленников на Дальнем Востоке, центральной среди которых, безусловно, была так называемая миссия Перри, приведшая к «открытию» Японии. Это древнее дальневосточное государство еще в XVII веке прервало все связи (включая и торговые) со странами Запада и поддерживало их лишь с близлежащими государствами Юго-Восточной Азии. Политикой самоизоляции Япония надеялась оградить себя от торговой и политической экспансии Запада, в основе же первоначального принятия такой меры лежал частный факт: в XVII веке центральные власти Японии были озабочены значительным увеличением доходов юго-западных феодалов. Поэтому сегун (верховный правитель) Токугава Иэмицу в 1639 году специальным актом строжайше запретил все торговые отношения японцев с иностранцами. Исключение было сделано лишь для Голландии и — в меньшей мере — для Китая, торговля с которыми осуществлялась только через порт Нагасаки. Следует учитывать и религиозный момент: к началу XVII века в Японии была весьма развита деятельность миссионеров-католиков, и центральные власти полагали, что в совокупности с проникновением в страну иностранного купечества Япония может оказаться в сильной зависимости от католических держав Запада. По-видимому, именно по этой причине и было сделано некоторое «послабление» Голландии, исповедовавшей протестантизм.

Безусловно, политика самоизоляции отрицательно сказывалась на экономическом развитии Японии. Несметные богатства Японии при разумной политике ее властей могли бы принести стране огромные прибыли. Еще в 1545 году (по другим данным, в 1542 г.) в Японии торговали португальцы, в 1549 году — испанцы. Следом за ними в страну проникают голландские и английские торговцы. На первых порах торговля велась с явной взаимной заинтересованностью внутренней и внешней сторон, но в XVII веке японцы, вместо того чтобы как-то ограничить, взять под контроль тревожившие их процессы, предпочли пойти на почти полный разрыв отношений. Американский востоковед П. Трит писал по этому поводу: «Есть основания полагать, что, если бы религиозную пропаганду можно было отделить от торговых отношений, двери в Японию, возможно, никогда бы не захлопывались»2.

Европейцев еще в ту пору, когда о самостоятельном американском государстве не было и речи, потеря крайне выгодного рынка сбыта и источника получения ценных товаров, естественно, немало обеспокоила. В 1673 году представители британской Ост-Индской компании обращались к властям Японии с просьбой восстановить свои фактории в стране, но согласия не получили. Напротив, японские власти делали все для того, чтобы постепенно вытеснить из Нагасаки и голландских торговцев. В XVII—XVIII веках единственным звеном, связывавшим Японию с «остальным» миром, оставался насыпной о. Дешима, соединенный с Нагасаки каменным мостом. Там, на Дешиме, и располагалась с 1641 года голландская фактория.

В 40-х годах XIX в. стало очевидно, что дальнейшая «закрытость» Японии и Китая не имеет перспективы и потому обречена. Первыми были вынуждены отказаться от политики самоизоляции китайские власти, которые после войны с Англией 1839—1842 годов открыли для торговли с победившими англичанами пять портов. Вскоре те же права, что и англичане, получили другие державы Запада, в том числе и США. Наступила «очередь» Японии. Во второй половине 40-х годов попытки проникновения иностранных судов в японские порты участились. В 1846 году судно американского коммодора Биддла подошло к древней столице Японии Эдо. Однако, убедившись, что порт надежно охраняется, Биддл предпочел повернуть обратно. А в 1849 году капитан американского судна Глинн сумел проникнуть в Нагасаки и забрать попавших туда американских матросов с погибшего судна. Позднее стало известно, что Биддл оказался у берегов Японии не просто для того, чтобы поглазеть на красоты Эдо, но и вез с собой «на всякий случай» верительные грамоты от правительства США. Эти грамоты Биддл затем передал посланнику США в Китае Эверетту, и они так и остались неиспользованными.

Наконец, в 1851 году американская администрация приняла твердое решение о прорыве блокады, установленной самой Японией вокруг своих островов. Командующему американской ост-индской эскадрой коммодору Оулику был отдан приказ во что бы то ни стало посетить Японию и заключить с ней договор о дружбе и торговле. 13 инструкциях Оулику особо подчеркивалась необходимость японцам добиться в предполагаемом договоре признания двух позиций: а) права американских судов на заправку топливом (к тому нремени в торговом флоте США уже преобладали паровые суда) и пополнение провианта; б) открытия одного или более японских портов для международной торговли и приема потерпевших бедствие или неисправных судов. Но неожиданно, еще не успев приступить к выполнению своей миссии, Оулик 18 ноября 1851 г. был отозван со своего поста.

Новым командующим был назначен коммодор Мэттью Перри. Для него военным министром Конрадом, исполнявшим в то время еще и обязанности государственного секретаря, были составлены уточненные инструкции, но суть их сводилась к уже названным двум позициям. Перри предписывалось действовать вежливо и тактично, но в то же время и твердо. В частности, ему предлагалось дать понять японцам, что США не потерпят актов насилия и жестокости в отношении оказавшихся в Японии своих граждан (речь прежде всего шла о потерпевших бедствие моряках), вне зависимости от того, совершены ли такие акты по указанию японских властей или же частными лицами. Наконец, Перри были даны полномочия в том случае, если в отношении его или членов его команды будет проявлено насилие, применить в ответ силу. И напротив: гордому коммодору предлагалось стерпеть в интересах дела возможные проявления неуважения, если они не будут связаны с насилием.

Обратим внимание на такую деталь: в лице Перри США представляли Японии и дипломата, и морского офицера, как бы давая этим понять японцам, что в контактах с ними США будут сочетать дипломатию со своей военно-морской мощью. В то время ост-индская эскадра, во главе которой встал Перри, состояла всего из трех боевых кораблей и двух транспортных судов. Правда, в преддверии визита Перри в Японию в эскадру были включены еще 8 судов, но к моменту отбытия эскадры подошло лишь одно из них, уже в процессе путешествия — еще пять, оставшиеся же два так и не прибыли. Сам коммодор отнесся к своей миссии самым серьезным образом: он тщательно изучал карты, книги о Японии и прочую информацию. Наконец, 24 ноября 1852 г. эскадра Перри вышла из Норфолка (штат Виргиния) и направилась, огибая юг Африки, к берегам Китая, чтобы уже оттуда двинуться непосредственно в Японию.

Сделав остановку в Шанхае и уточнив там у американских граждан обстановку в Японии, Перри направился к островам Рюкю, принадлежавшим тогда совместно Китаю и Японии. 8 июля 1853 г. Перри во главе четырех боевых кораблей (сам он находился на паровом фрегате «Миссисипи») вошел в залив близ Эдо и бросил якорь у городка Урага. Для японцев, никогда не видевших ни такого мощного флота, ни пароходов вообще, зрелище эскадры Перри было чем-то вроде пришествия мистических, неземных сил. Однако еще больше изумило их то, что Перри, обладавший такой мощью, не выказал никаких враждебных намерений, напротив, был вполне лоялен и доброжелателен. В ходе своего первого посещения Японии, продлившегося всего 10 дней, Перри навеки вписал свое имя в историю Японии, где оно довольно широко известно и сейчас.

Помимо инструкций, составленных Конрадом, Перри имел при себе также инструктивное письмо от президента М. Филмора, датированное 13 ноября 1852 г. Президент США в очередной раз предлагал Перри добиваться от японцев того, о чем коммодор уже многократно слышал, а именно — «дружбы, торговли, снабжения углем и провизией, помощи нашим судам, потерпевшим крушение»3. Перри был принят двумя весьма высокими представителями императорского двора Ицуноками и Иваминоками, которые были совсем уж изумлены тем, что Перри наотрез отказался от предложенных японцами ценных даров, кроме тех незначительных, примерная стоимость которых была эквивалентна символическим подаркам, врученным японцам Перри. Вручив японцам специальное послание президента Филмора императору, в котором повторялся стандартный набор предложений, Перри отбыл восвояси, сообщив японцам, что за ответом он вернется следующей весной. Коммодор явно хотел предоставить японцам время тщательно обдумать и обсудить американские предложения.

Трудно сейчас строить догадки, сумели бы США добиться в итоге большего, если бы Перри настоял на скором ответе и остался дожидаться его в Японии. Во всяком случае, еще до его отъезда при императорском дворе возникли острые споры по поводу предложений, заключавшихся в письме Филмора. Значительная часть придворных увидела в самом факте прибытия к императорской столице мощной (с точки зрения японцев) эскадры угрозу и даже оскорбление. Эти придворные заявляли, что, по древним законам Японии, Перри следовало немедленно вышвырнуть вон из страны, не останавливаясь, если понадобится, перед применением военной силы. Другая группа придворных, более или менее знакомая с ситуацией во «внешнем мире», резонно полагала, что такой поступок был бы крайне опрометчивым: ведь державы могли ответить мощной совместной акцией, да и один только флот США вполне был способен нанести внушительный удар. Именно эта группа в конечном счете сумела отвергнуть вариант применения к посланцам США силовых мер. Более того, «умеренные» добились того, что письмо Филмора было передано императору. Правда, уже после отъезда Перри и передачи президентского послания императору его двор на какое-то время вновь занял непримиримую позицию, настаивая на том, чтобы но возвращении Перри тот был с позором выдворен из страны.

Перри тем временем уже успел заехать в Гонконг, откуда направился в португальское владение в Китае Макао, где и устроил на зимнее время что-то вроде временного штаба. Зима 1853/ 54 года, проведенная Перри в Макао, была отмечена двумя важными событиями: развитием восстания тайпинов в Китае и неожиданным визитом в Японию представителей другой мощной державы «остального мира» — России. Еще в 30-х годах XVII в., когда Япония закрыла для иностранцев свои границы, русские первопроходцы появились на берегах Тихого океана, в районе Охотска. Затем по мере освоения Россией дальневосточных территорий к северу и северо-востоку от Китая растет и ее заинтересованность в расширении контактов со всеми государствами дальневосточного региона. В 1792 году у японских берегов появляется русское судно под командованием лейтенанта Лаксмана, попытавшегося было возвратить в страну нескольких японских моряков, потерпевших бедствие. Судно Лаксмана не было принято. Неудачным оказался и более серьезно подготовленный визит в Японию русского посланника Н. П. Резанова. Тем не менее эти неудачи как бы напоминали японцам о мощном северном соседе, с которым рано или поздно придется вступить в контакт. Естественно, не забывали о Японии и сами русские.

Наконец, в августе 1853 года, спустя считанные недели после отбытия эскадры Перри из Ураги, в Нагасаки появляется небольшая русская эскадра адмирала Путятина. Этот визит Путятина был коротким и видимых результатов не имел. Адмирал, однако, был намерен еще раз посетить Японию и заключить с ней торговый договор. В ноябре того же года Путятин направил Перри в Макао письмо, предлагая сотрудничество в установлении контактов со строптивыми японцами. Перри, однако, вежливо отклонил это предложение, очевидно, не желая делить с кем-либо пальму первенства в «открытии» Японии. Это косвенно подтверждается и тем, что вскоре после получения письма от Путятина Перри ускорил подготовку к возвращению в Японию. К тому же пришли и известия о том, что французская эскадра, крейсировавшая у берегов Китая, также намеревается посетить Японию с целью заключения торгового договора. Перри отбыл из Макао, сделал промежуточную остановку в Гонконге, откуда 14 января 1854 г. отправился в Японию. Уже в пути Перри получил письмо от генерал-губернатора Нидерландской Индии Ван Твиста, сообщавшего, что император Японии неожиданно скончался. Ван Твист также передавал Перри просьбу японских властей отложить повторный визит, так как в стране начался период траура, исключавший какие-либо официальные мероприятия, в том числе и переговоры. Перри, однако, решил не откладывать визита и продолжил свой путь.

Неожиданная смерть императора представляется довольно загадочной, тем более что сам он, вопреки позиции большинства своих приближенных, склонялся к заключению договора с американцами. С другой стороны, уже после кончины императора, 2 ноября 1853 г., сегунат в специальной инструкции распорядился по возвращении американцев обойтись с ними «миролюбиво». Вместе с тем за время отсутствия Перри японцы предприняли целый ряд оборонительных мер: установили несколько артиллерийских батарей для охраны подступов к Эдо, укрепили уязвимые, по их мнению, места в береговой обороне, сняли прежний запрет на строительство океанских судов, причем феодалам было направлено предписание строить и вооружать эти крупные суда за свой счет. Одновременно через посредство голландских торговцев в Дешиме в Японию были срочно приглашены военные и торговые эксперты из-за рубежа. Этот ажиотаж в какой-то мере напоминал период реформ Петра I в России, правда, с разницей в полтора века.

13 февраля 1854 г. корабли эскадры Перри бросили якорь в заливе близ Эдо. Теперь у Перри было шесть боевых кораблей (три паровых и три парусных) и еще три грузовых судна. Грозный вид его эскадры сразу же реанимировал опасения японцев в отношении «коварного» внешнего мира. Перри тем временем послал запрос о месте новой встречи для получения ответа на предложения президента США Филмора. Японцы предлагали Урагу и Камакуру, но Перри, заявив, что там, мол, ненадежные бухты, настаивал на том, чтобы встреча состоялась в Эдо. На это японцы пойти не могли и в конце концов встречу назначили в Иокагаме, тогда небольшом селении. Там и состоялось несколько официальных и неофициальных японо-американских встреч. Каждый раз, когда Перри сходил на берег, японцы оказывали ему ритуальные почести.

Уже в ходе первой встречи Перри обратил внимание японцев на грубое обращение их властей с потерпевшими бедствие американскими и европейскими моряками и заявил, что, если такая практика продолжится, это вызовет безусловную «враждебность» США и других держав. Правда, американские источники отрицают, что это было сказано в форме угрозы, предпочитая термин «предостережение». По японской же версии, Перри заявил следующее: «Мы полностью готовы вступить в борьбу за победу. Моя страна только что вела войну с соседней страной, Мексикой, и мы даже атаковали и заняли ее столицу. Обстоятельства могут поставить и вашу страну в подобное положение»4. В ответ (также по японской версии) Хаяси, ректор императорского университета, ответил, что, если обстоятельства вынудят Японию, она также без колебаний вступит в войну. Но тут же Хаяси заметил, что обвинения Перри японцев в дурном обращении с моряками основываются на неверной информации, ибо в Японии всегда уважали отважных мореплавателей. Затем переговоры перешли в более спокойное русло.

В процессе дальнейших переговоров Перри предложил японцам взять за основу договоры европейских держав с Китаем и американо-китайский договор 1844 года (его условия были достаточно широки), но японцы ответили, что к столь широкой форме торговых контактов они не готовы. Переговоры приняли вполне дружелюбный характер после того, как Перри вручил японцам подарки, призванные продемонстрировать технические достижения США. Это были два новейших телеграфных аппарата, действующая модель железной дороги, образцы современного оружия, небольшая библиотека, а также множество спиртных напитков и различные безделушки. Особым успехом впоследствии пользовалась железная дорога, которую молодой император использовал как игрушку. Снятию напряженности в переговорах способствовал и щедрый обед, который Перри дал японцам на своем флагманском корабле. Японцам очень понравились спиртные напитки, но с непривычки не все смогли противостоять их коварному действию. Один из высших представителей двора Мацусаки обнимал Перри так крепко, что оторвал его эполеты, восклицая при этом: «Япония и Америка —. одно сердце!»5.

Наконец, 31 марта были подписаны идентичные тексты договора о мире и дружбе на английском и японском языках (с переводом на китайский и голландский). Оригинальный текст был полон витиеватостей, столь любимых японцами, поэтому будет проще кратко передать суть каждого из 12 пунктов. Итак: 1) вечный мир между США и Японией; 2) немедленное открытие для международной торговли порта Симода, а спустя год — порта Хакодате; 3) доброжелательное отношение к американским морякам, потерпевшим крушение и оказавшимся в Японии; 4) и 5) свобода американских торговцев от ограничений, которые испытывали Голландия и Китай в Нагасаки; 6) возобновление равноправных дискуссий по вопросам торговли, как только в этом возникнет нужда (эта статья была включена в текст договора в самый последний момент по настоянию Перри); 7) подчинение торговли временным установлениям японской стороны; 8) доброжелательное посредничество японских чиновников американским судам и торговцам, когда тем понадобятся топливо, провиант и пр.; 9) статус наиболее благоприятствуемой нации для США: 10) строгая ограниченность визитов американских судов в Симоду и Хакодате, исключая случаи, когда заход судна вызван плохой погодой или поломкой; 11) право США по истечении 11 месяцев назначать своих консулов и агентов в Симоду и Хакодате, но только с согласия обоих правительств; 12) описание процедуры утверждения договора и обмена ратификационными грамотами. 17 июня 1854 г. в Симоде были подписаны дополнительные установления, в частности о том, что американские граждане, нарушившие японские законы, могут быть задержаны японской полицией и препровождены на борт американских судов. Это, кстати, было большим достижением Перри, так как ранее американские граждане подчинялись японской юрисдикции, что нередко приводило к незаконным действиям в их отношении.

Договор, заключенный Перри, стал своего рода первой брешью в стене добровольного затворничества, воздвигнутой Японией. В сравнении с традиционными договорами между двумя западными державами, например, он выглядел весьма скромно. Но для тех, кто хотя бы немного был знаком с историей Японии предшествовавших двух веков, это было сенсацией. Важную роль, конечно, сыграли и личные качества самого Перри, в котором американские исследователи отмечали редкое сочетание «твердости, прозорливости, тактичности, достоинства, терпения и решительности»6. Переводчик Перри Уильямс, естественно, принимавший участие в переговорах на всех их стадиях, писал позднее, что вряд ли кто-либо другой сумел бы справиться с этой миссией так блестяще, как Перри, сочетавший в себе способности бравого морского офицера и искусного дипломата. Японцы, правда, хранят в памяти и другое, например то, что Перри на одном из этапов переговоров якобы заявил: если его предложения будут отвергнуты, он немедленно вызовет к берегам Японии 50 боевых судов, а еще 50 будут стоять наготове в Калифорнии и в случае необходимости за 20 дней (!) смогут присоединиться к его эскадре. В ситуациях такого рода, тем более когда речь идет о событиях почти полуторавековой давности, всегда бывает трудно разобраться. Впрочем, П. Трит категорически заявляет: «Весьма сомнительно, чтобы Перри мог произнести эти фразы, записанные японским писцом с явным преувеличением»7.

Следует отметить и то, что на позицию Японии повлияли так называемые голландский и русский факторы. В первом случае надо помнить, что именно голландцы в течение 200 с лишним лет были обладателями своего рода калитки, через которую циркулировала вся информация о Японии на Запад и в обратном направлении. Голландцы неоднократно обращали внимание японских властей на необходимость возобновления контактов с Западом, сообщали о его новейших технических достижениях. В 1844 году король Голландии Вильгельм II в письме сегуну также обращал внимание на пагубность продолжения политики самоизоляции для дальнейшего плодотворного развития Японии, но сегун ответил королю, что Япония никогда не изменит своим древним законам. За год до миссии Перри, в 1852 году, агент Голландии на Яве Картиус направил японцам проект торгового соглашения, предусматривавшего расширение довольно ограниченных прав Голландии. Этот проект также был отвергнут японцами, но не исключено, что именно активность Голландии в известной мере ускорила акцию США, возложенную на Перри. Во всяком случае, когда японцы предложили Перри во время его первого визита отправиться в Дешиму и действовать оттуда через посредство голландских представителей (в частности, передать им письмо президента США для дальнейшего вручения императору, что, конечно, было совершенно неприемлемо), коммодор категорически отказался.

Что же касается России, то ее интерес к активному участию, во всяком случае, в торговых отношениях Дальневосточного региона был очевидным. Длинная цепь случайных и умышленных появлений русских судов у берегов Японии в XVIII и в первой половине XIX века завершилась прибытием в страну 22 августа 1853 г. эскадры из четырех судов во главе с адмиралом Е. Путятиным. Напомним, что именно появление эскадры Путятина побудило Перри ускорить свои действия, в результате чего США успели заключить с Японией торговый договор на благоприятных условиях на год раньше России. С другой стороны, можно предположить, что японцы, оказавшись перед альтернативой «Россия или США», предпочли далекую заокеанскую республику могущественной северной монархии, которая в любой момент могла выдвинуть новые претензии и гораздо быстрее американцев доставить к берегам Японии флот и войска.

Удача Перри широко распахнула «двери» в Японию и для других стран. Еще до нового, на сей раз успешного визита Путятина (февраль 1855 г.) британский адмирал Дж. Стирлинг подписал с японцами в Нагасаки в октябре 1854 года договор, по которому англичане получили практически те же права, что и американцы. Собственно говоря, договор Перри стал своего рода калькой, с помощью которой как бы дублировались и договоры европейских держав с Японией. Отметим, что тогда, в конце 1854 года, еще не завершилась Крымская война, и англичане, получив право захода в некоторые японские порты, не исключали возможность частичного их использования для операций против России на Дальнем Востоке. Голландцы, недовольные тем, что после стольких лет монополии на торговлю с Японией они вдруг оказались «в хвосте», заключили с японцами новый договор в ноябре 1855 года, который спустя два месяца был несколько дополнен и утвержден.

Но уже очень скоро, когда прошла эйфория от первого успеха, стало очевидным, что серия договоров, заключенных США и западноевропейскими державами с Японией, содержит в себе преимущества, видимые лишь при сравнении их с нулем, иными словами, с тем положением, которое существовало до марта 1854 года. В сравнении же с теми традиционными договорами, которые много лет регулировали торговые отношения между большинством государств мира, договор Перри и списанные с него другие договоры выглядели весьма убого. И осознание этого властно ставило на повестку дня вопрос о заключении полновесных торговых договоров по образцу множества уже существовавших.

На этом этапе важную страницу в историю американской дипломатии было суждено следом за Перри вписать еще одной незаурядной личности — нью-йоркскому бизнесмену и торговцу Т. Гаррису. Появление Гарриса в сфере дальневосточной дипломатии не было случайным, еще в 1848 году он отправился в качестве торговца на Дальний Восток и в течение последующих семи лет побывал практически во всех странах региона. По-видимому, Гаррис попал «на заметку» администрации президента Филмора после того, как 24 марта 1854 г. он направил письмо государственному секретарю с описанием богатейших ресурсов о. Формоза (Тайвань) и с настоятельным предложением приобрести этот остров для благ США. Само предложение энтузиазма у администрации Филмора не вызвало, но послание явно произвело благожелательное впечатление. Вскоре, когда встал вопрос о назначении консула США в Японии, «сам» Перри, познакомившийся с Гаррисом во время своих визитов в Японию и Китай, а также сенатор У. Сьюард, позднее ставший государственным секретарем в администрации А. Линкольна, рекомендовали на эту новую и крайне ответственную должность мало кому тогда известного нью-йоркского торговца. Гарриса срочно вызвали в США, где 4 августа 1855 г. он был официально назначен на должность консула в Японии. Одновременно Гаррису были даны полномочия «заодно» заключить торговый договор с Сиамом либо прозондировать возможности заключения такового.

17 октября 1855 г. Гаррис отбыл из Нью-Йорка и после ряда непредвиденных задержек добрался до столицы Сиама Бангкока 13 апреля 1856 г. Довольно быстро ему удалось заключить искомый договор, суть которого сводилась к получению американцами прав наиболее благоприятствуемой нации, экстерриториальности, свободного ввоза в Сиам опиума, свободной торговли во всех портах страны (правда, резиденции американцам разрешалось иметь только в Бангкоке). Американцам также гарантировались право свободного отправления религиозных обрядов и весьма низкие налоги на вывоз и ввоз товаров. Надо сказать, что если договор, заключенный Перри с японцами, стал образцом для других стран, то в случае с Сиамом Гаррис отталкивался от англо-сиамского договора от 18 апреля 1855 г. и сумел практически без всякой подготовки добиться почти всего того же, чего так долго добивались англичане.

Прибыв 21 августа 1856 г. в Симоду, Гаррис был крайне удивлен прохладным приемом, оказанным ему японцами. Местные чиновники и купцы были недовольны тем, что «какой-то иностранец» будет жить бок о бок с ними и пользоваться теми же правами, что и они. Долгие годы воспитывавшаяся в традициях псевдопатриотизма и пренебрежения ко всему иностранному японская знать с трудом могла смириться со столь необычной ситуацией. Симодские чиновники заявили Гаррису, что его приезд «незаконен», поскольку, согласно договору, американский консул может прибыть в Симоду только в случае желания «обеих сторон». Гаррис, имевший при себе английскую копию договора, заключенного Перри, настаивал на том, что такого пункта нет и разночтения вызваны ошибкой японского переводчика. После долгих пререкательств Гаррису все-таки разрешили сойти на берег. Он выбрал местом временной резиденции… буддистский храм, поскольку там чувствовал себя в известной безопасности от многочисленных шпионов. Гаррис не мог также не считаться с возможностью эксцессов со стороны частных лиц — ведь он и его переводчик Хескен долгое время оставались единственными иностранцами в Симоде. Буддистская же религия запрещала какие-либо насильственные действия в храме. Впрочем, Гаррис делал все для того, чтобы убедить японцев в своей искренности и доброжелательности. Как и в случае с Перри, такая тактика оказалась правильной, и вскоре в Эдо из Симоды пошли благожелательные отзывы о Гаррисе.

Приняв решение вступить в переговоры с Гаррисом, японские власти, однако, шли на них с явным нежеланием делать новые уступки. Более того, резко активизировали свои действия сторонники возвращения (хотя бы частичного) к политике самоизоляции. Гаррису к тому времени уже было известно, что голландцам удалось 9 ноября 1855 г. подписать с японцами довольно либеральный торговый договор, значительно расширявший прежние права Голландии. Ориентируясь на это, он надеялся, что и США смогут получить как минимум те же привилегии. Гаррис, однако, не знал, что как раз рубеж 1855—1856 годов ознаменовался определенной переменой позиции японских властей, и результат этого сказался довольно быстро — уже 30 января 1856 г. был заключен несколько измененный японо-голландский договор, из которого была изъята статья о праве голландцев приобретать для своих граждан и контор здания и земельные участки в Дешиме. А американского консула, по-прежнему находившегося вместе с переводчиком в буддистском храме, японцы долгое время продержали в неведении. Лишь спустя два месяца после его прибытия в Симоду, 25 октября 1856 г., консула, наконец, удостоили встречи с местными властями. Дальнейшие бесчисленные встречи, в ходе которых Гаррис вежливо настаивал на своем праве проследовать в Эдо и вручить там верительные грамоты, продолжались… ровно 11 месяцев, до 25 сентября 1857 г., когда Гаррису сообщили, что его ждут в столице.

Следует, правда, отметить, что, еще находясь в Симоде, Гаррис сумел склонить японских чиновников к подписанию конвенции, согласно которой граждане США получали право иметь постоянные резиденции в Симоде и Хакодате, получать провиант в Нагасаки и обменивать чеканную монету по весу с уплатой 6% в пользу японцев за перечеканку. Но самым большим достижением этой конвенции было право экстерриториальности для американских граждан. Правда, Гаррис не был в этом пионером, поскольку такие права уже, по сути дела, были у Голландии и Китая; кроме того, они были твердо закреплены за Россией по договору, заключенному адмиралом Е. Путятиным в феврале 1855 года. Тем не менее значение конвенции, подписанной Гаррисом 17 июня 1857 г., было весьма велико. Она, помимо всего прочего, явилась как бы отправной точкой для подписания полновесного американо-японского торгового договора. Заметим, что несколько позднее неутомимый Путятин вновь появился в Японии и 24 октября 1857 г. подписал в Нагасаки так называемый дополнительный договор, в котором закрепил за Россией все те права, которых четырьмя месяцами раньше добился для США Гаррис. В этом русско-японском дополнительном договоре была и еще одна примечательная статья, высоко оцененная японцами. Она гласила, что в случае войны Японии с третьей державой (или державами) Россия будет, безусловно, сохранять нейтралитет. Это позволяет сказать, что даже предварительная конвенция, заключенная Гаррисом еще в Симоде, имела не только «японо-американское», но и международное значение.

Гаррис самым тщательным образом подготовился к визиту в Эдо. Судя по всему, консул продумал каждую деталь и в своих действиях, и в самом ритуале своего появления в столице. Достаточно сказать, что свита Гарриса состояла из 350(!) человек и при этом консул предусмотрительно не взял с собой служивших у него китайцев, поскольку, как отмечал Гаррис в своих записях, «японцы испытывали сильную неприязнь к китайцам, и я не хотел, чтобы я в их сознании ассоциировался с китайцами или любым другим народом»8. Не углубляясь здесь в моральную сторону вопроса, отметим еще раз, что Гаррис до тонкостей продумал весь ход своих контактов с хозяевами Эдо. Об этом говорит и то, что, когда 7 декабря 1857 г. консул был, наконец, принят сегуном и все члены Большого совета сегуната, как и полагалось, пали ниц, Гаррис остался стоять, сделав лишь три небольших поклона. Он и разговаривал с сегуном, держа спину прямо, хотя это строго предписывалось делать, низко наклонившись. Японцы были вынуждены «проглотить» это. Конечно, Гаррис мог в интересах дела полминуты полежать на полу дворца, но в его задачи входило с самого начала показать японцам, что он представляет здесь великую державу, от имени которой будет говорить как минимум на равных, но ни в коем случае не в качестве униженного просителя. Дерзкое поведение Гарриса на приеме произвело впечатление даже на придворных феодалов, часть из которых позднее высказала это консулу. Отметим и то, что смелый поступок Гарриса в дальнейшем использовался как прецедент и другими иностранными представителями. Брешь в средневековых феодальных порядках японского двора была пробита!

Вручив сегуну письмо президента США (на этом, по сути дела, историческая аудиенция и окончилась), Гаррис в последующие дни направил все свои усилия на исполнение главной миссии — заключение торгового договора. Спустя пять дней, 12 декабря, он встретился с министром иностранных дел сегуната Хоттой, считавшимся главным «западником» среди высших чиновников двора. В беседе, продолжавшейся два часа, Гаррис повторил основные положения президентского послания: времена изменились, Японии нет смысла ограничивать и далее свои торговые отношения с ведущими державами; внешняя политика США всегда основывалась на принципах миролюбия, и у них нет на Дальнем Востоке иных интересов, кроме торговых. Гаррис также не преминул заметить Хотте, что США — вообще самая мирная из всех великих держав, напомнив министру о жестокостях, чинимых Англией и Францией в Китае, а также о «русской «угрозе» с севера. Гаррис даже прямо сказал, что Англия и Франция в любой момент могут перенести ведущиеся в Китае военные действия на территорию Японии, а сотрудничество японцев с США гарантировало бы их от этого. Наконец, Гаррис припугнул Хотту «ужасами» опиумной торговли, в которой якобы заинтересованы все державы, кроме США. Надо сказать, что, когда позднее английские и французские дипломаты узнали о содержании этой беседы, они были возмущены провокационными высказываниями Гарриса в их адрес. Но, строго говоря, сетовать им было не на что, поскольку поведение их войск в Китае вполне соответствовало тому, о чем говорил американский консул.

На японцев же тщательно продуманные слова Гарриса произвели большое впечатление. Хотта немедленно сообщил о содержании беседы Большому совету сегуната, который решил назначить двух уполномоченных уже для конкретных переговоров с Гаррисом. После нескольких рабочих встреч японцы 16 января 1858 г. известили Гарриса, что сегун одобрил два основных условия предлагаемого американцами договора — о постоянном представительстве и свободной торговле. В ходе дальнейших встреч были обговорены различные детали будущего соглашения. Наконец, 26 февраля было решено, что теперь согласованные сторонами условия японцы будут «утрясать» при дворе (проще говоря, убеждать «изоляционистов» не противиться подписанию договора), а днем подписания договора было назначено 21 апреля.

Этому, однако, не суждено было сбыться. Оппозиция либеральному курсу сегуна вновь резко усилилась. Во главе оппозиционеров стоял весьма влиятельный член династии Токугава принц Мито, выдвинувший такой аргумент: договор не может быть подписан, пока его не одобрит император. Еще в январе (т. е. когда переговоры с Гаррисом еще продолжались) в резиденцию императора в Киото был отправлен гонец, который, как подразумевалось, должен был вскоре вернуться с императорским одобрением. Однако происки группы Мито привели к тому, что император, не высказывая прямого отказа, уклонился от формального одобрения договора с США. Встревоженный Хотта, представлявший собой как бы противоположный «полюс» отношения к предполагаемому договору, в марте отправился в Киото, где приложил все усилия, чтобы переубедить императора. Сведения о конкретных деталях этого визита противоречивы, но ясно одно: император не изменил своей позиции.

Тем временем Гаррис, зная о происходивших трениях и предпочтя не раздражать хозяев, 10 марта отбыл в Симоду, где решил дожидаться вестей из Киото. Никаких известий, однако, не было, и Гаррис 21 апреля вновь явился в Эдо, сделав вид, что он не в курсе происходящего. Ему вежливо сообщили, что Хотта совещается с императором в Киото и до его возвращения договор не может быть подписан. С наивным видом Гаррис сказал, что договоренности вообще-то следует соблюдать, и спросил, не следует ли ему самому отправиться в Киото, чтобы ускорить решение вопроса. Конечно, о встрече иностранного представителя с императором в те годы не могло быть и речи, поэтому Гаррису было предложено дождаться возвращения Хотты. А тот вернулся только 1 июня и сразу же предложил Гаррису вновь отложить подписание договора, на этот раз до 4 сентября. Консул вынужден был согласиться, однако добился обещания Хотты, что за эти три месяца Япония не подпишет никаких договоров с другими державами. Более того, Гаррис настоял на продлении этого «моратория» еще на месяц после желанного 4 сентября. Хотта согласился и на это. Такая настойчивость Гарриса была вызвана тем, что ему было известно о пребывании в Эдо и уполномоченного Голландии, также стремившегося заключить новый договор.

Неожиданно возникшие у Гарриса трехмесячные «каникулы» ознаменовались весьма важными событиями. 23 июля в Симоду, куда снова отбыл Гаррис, пришел американский военный корабль, доставивший известия о только что подписанных Китаем с Англией, Францией и США так называемых Тяньцзиньских договорах (об их содержании будет сказано ниже), что в данном случае означало высвобождение военных сил держав, до этого занятых в Китае, и возможность их появления у японских берегов. (Заметим, что Гаррис, естественно, не знавший об этом полгода назад, тем не менее припугивал главу японского министерства Хотту такой перспективой.) Сразу же после этого стали циркулировать слухи о том, что объединенная эскадра союзников якобы уже движется к Японии. Гаррис понял, что нельзя терять ни дня: ведь в случае появления союзных судов у берегов Японии Англия и Франция могли силой вынудить японцев подписать с ними торговые договоры, и тогда американцы в лучшем случае остались бы на вторых ролях. С другой стороны, если бы флот так и не появился, то уже успевшие перепугаться японцы пришли бы в себя и сохранили прежнюю неуступчивость.

Гаррис прибыл в Эдо 27 июля и немедленно направил Хотте послание, в котором предлагал безотлагательно подписать договор, поскольку союзная эскадра может появиться со дня на день. Гаррис подчеркивал, что Япония без всякого ущерба и даже с выгодой для себя получит договор, который был вырван у Китая в ходе разрушительной войны. Мнение Большого совета сегуната все еще не было единым, но за немедленное подписание договора уже выступало большинство членов совета. Было решено срочно отправить на борт судна «Поухэтен», на котором прибыл Гаррис, двух уполномоченных для заключения договора. Правда, при этом им была дана инструкция вначале все-таки попытаться убедить Гарриса дождаться 4 сентября.

Встреча Гарриса с уполномоченными состоялась рано утром 29 июля на борту «Поухэтена». Гаррис, естественно, отклонил предложение ждать еще пять недель, и в три часа дня договор был подписан. Суть его 14 статей вкратце можно выразить так: 1) взаимное право США и Японии размещать дипломатических представителей в столице другой державы, а также консулов или их агентов в открытых портах Японии и в любых портах США (поскольку все их порты были открыты); 2) президент США брал на себя обязательство по просьбе японского правительства выступать посредником в возможных конфликтах Японии с европейскими державами; США также обещали оказывать необходимую помощь японским судам за рубежом; 3) помимо Хакодате для судов США открывались с 4 июля 1859 г. порты Нагасаки и Канавага (при этом Канавага была включена в договор вместо Симоды, которая, по настоянию Гарриса, была признана малопригодной для торговых судов ввиду неудачной топографии бухты): с 1 января 1860 г.— Ниигата, с 1 января 1863 г.— Хиого; кроме этого, американским гражданам разрешалось с 1 января 1862 г. проживать в Эдо, а с 1 января 1863 г.—в Осаке; 4) право США доставлять в Канавагу, Хакодате и Нагасаки шкиперское имущество без каких-либо пошлин и право Японии немедленно уничтожать опиум, если таковой будет обнаружен на американских судах; 5) право обмена иностранной чеканной монеты на японскую и вывоза из страны японской чеканной монеты, кроме медной; 6) экстерриториальность подданных США в гражданских и уголовных делах; 7) описание пределов перемещения американских судов в открытых для них портах; 8) право граждан США свободно исповедовать свою религию и возводить молельные дома на территории Японии; 9) обещание помощи японских властей консулу США в задержании лиц, совершивших преступление в отношении американских граждан; 10) право Японии приобретать в США различные виды вооружения, включая боевые корабли; 11) признание за правилами регулирования торговли, приложенными к договору, равных с ним прав; 12) отмена тех пунктов договора 1854 и конвенции 1857 года, которые вступали в противоречие с новым договором; 13) право каждой из сторон после 4 июля 1872 г. предложить пересмотр или отмену договора, но только при уведомлении об этом другой стороны за год; 14) договор должен был вступить в силу 4 июля 1859 г. с обменом ратификационными грамотами в Вашингтоне9.

Договор, по сути дела явившийся детищем Гарриса, умело воспользовавшегося сложной политической ситуацией, на долгие годы определил торговые и Иные отношения Японии с США и другими державами, вскоре заключившими сходные по сути договоры. Считалось, что именно американцы сумели положить этим договором конец опиумной торговле, уже тогда уносившей тысячи жизней, хотя на деле аналогичный пункт присутствовал и ранее в договорах Японии с Россией и Голландией. Характерно, что как раз тогда же в Китае была легализована торговля наркотиками.

События ближайших недель показали, что мрачные прогнозы Гарриса не были блефом. Правда, иностранных эскадр у берегов Японии не появилось, но представители различных государств не замедлили направиться в Эдо. Первым прибыл из Нагасаки уполномоченный Голландии, и 18 августа 1858 г. был подписан японо-голландский торговый договор. На следующий день был подписан договор с Россией, 26 августа — с Англией и 7 октября — с Францией. За исключением нескольких деталей, все эти договоры дублировали американо-японский трактат, что придавало последнему и его «отцу» Гаррису большую весомость. В Японии же отношение к договору Гарриса долгое время продолжало оставаться двойственным. Император в конце концов одобрил договор, но в весьма своеобразной форме: он заявил, что утверждает договор, поскольку тот направлен «на удержание варваров на расстоянии и в конечном счете на восстановление прежней политики уединения»10.

Теперь остановимся на событиях в Китае, хронологически начавшихся раньше, а затем развивавшихся как бы параллельно. Эта огромная страна в целом привлекала заинтересованные круги США (прежде всего торговые), конечно, никак не меньше, чем Япония, хотя в плане стратегическом как раз японские порты представлялись американцам наиболее для себя важными. Китай, как и Япония, в XVII веке резко сократил свои сношения с иност ранными государствами, оставив открытым для торговли единственный порт — Кантон. Все иностранные миссии были к 1665 году сосредоточены в Пекине, где китайскому правительству было легче их контролировать. Так же, как и Японию, Китай крайне беспокоило наличие могущественной державы на севере, от которой, в отличие от европейцев, нельзя было ничем отгородиться. С выходом России к берегам Тихого океана русско-китайская граница стала (и остается) самой протяженной в мире. Нерчин- ский русско-китайский договор 1689 года вообще стал первым договором, заключенным Китаем с невосточной державой. Таким образом, место и значение Китая и Японии в мировом сообществе во многом были сходными. В значительной мере сходной была и политика держав Запада, включая и США, в отношении этих стран. Интерес к Китаю в Европе (в меньшей мере в США) был неизменным, все авторы путевых заметок, побывавшие в Китае или в соседних с ним странах, обычно отмечали его высокую культуру, отличную организацию администрации страны, относительное благосостояние населения.

США также проявляли интерес к огромной дальневосточной державе. Уже в 1784 году из Нью-Йорка в Китай отправилось судно «Императрица Китая», возвратившееся спустя год с ценным грузом шелков, посуды, чая и прочих товаров. В 1786 году был назначен консул США в Кантоне, правда, должность эта почему-то не была оплачиваемой. Постепенно развивалась американо-китайская торговля. На какое-то время прерванная англо-американской войной 1812—1815 годов, она вскоре возобновилась с новой силой. Особый интерес китайские купцы проявляли к американским мехам, добывавшимся на северо-западном побережье Америки. Уже в 1820 году США в торговом балансе Китая стояли на втором месте после Англии. К 40-м годам XIX в. в торговом флоте США преобладал быстроходный тип судна (клиппер), что позволяло американским торговцам быстро доставлять ценные грузы (в первую очередь чай) не только на родину, но и на запад Европы, опережая при этом английские и другие суда. Как правило, клипперы добирались из Китая до Лондона за 90 (!) дней.

Вместе с тем китайские власти не слишком стремились развивать торговлю с Западом и в большей степени ориентировались на самообеспечение. Фактории европейских держав и США, расположенные на берегах Янцзы, строго контролировались китайцами и, как правило, формально принадлежали подданным Китая. Европейские державы много раз пытались установить с Китаем кодифицированные торговые отношения, чтобы гарантировать нрава своих торговцев, часто подверженные любым случайностям. Китайские власти, однако, отвергали все эти попытки и нередко выдворяли посланцев иностранных держав из страны (например, представителей британского правительства лорда Макартни в 1793 г. и лорда Амхерста в 1816 г.).

Огромные доходы как частным торговым партнерам Китая, так и китайским торговцам (следовательно, и китайским властям через посредство налогов) приносила торговля опиумом. Но уже к началу XVIII века стало очевидным его губительное влияние на здоровье, и китайские императоры не раз пытались запретить опиумную торговлю. В конечном итоге после нескольких неудачных попыток в 1800 году был введен строжайший запрет на ввоз опиума в Китай и разведение мака в самой стране. Британская Ост-Индская компания, до этого контролировавшая опиумную торговлю в Китае, немедленно свернула там свою деятельность и расширила разведение опиума в Бенгалии, откуда он контрабандным путем (как правило, через калькуттский порт) переправлялся в Китай. Посещавшие Калькутту американские торговые суда тоже мало-помалу втягивались в эту крайне прибыльную торговлю. Следует отметить, что запрет на опиумную торговлю вызвал резкое недовольство многих китайских торговцев, лишившихся огромных прибылей. Они активно включились в контрабандную торговлю опиумом, которая, как вскоре выяснилось, оказалась еще более прибыльной. Немало китайских чиновников за огромные взятки потворствовали контрабандистам, а порой и сами в той или иной форме участвовали в незаконной торговле — слишком уж заманчивы были доходы.

Отношения китайских торговых кругов с европейскими торговцами носили противоречивый характер. С одной стороны, эти отношения приносили китайцам и огромные доходы, и возможность получения информации (пусть даже весьма ограниченной) о технических и прочих достижениях Запада. Но, с другой стороны, китайцы не без оснований опасались, что ловкие европейские купцы так или иначе ведут дело к получению фактического контроля над торговлей, ценами, таможенными пошлинами и т. д., в результате чего китайское купечество оказалось бы в полной зависимости от Запада.

Эти противоречия довольно быстро привели к резкому обострению отношений между Китаем и европейскими державами, прежде всего — Англией. В 1833 году актом британского парламента ликвидируется монополия Ост-Индской компании на торговлю с Китаем. Вскоре, 2 сентября 1834 г., в Китае был издан указ о прекращении всей торговли с Англией. Затем последовала длинная цепь конфликтов мелкого и среднего калибра, которые в 1840 году привели к угрожающим демонстрациям британской эскадры у китайских берегов и осаде ею Кантона. Под угрозой оказались также Шанхай и Пекин, которые с августа 1840 года блокировали основные силы британского флота. Время от времени англичане проводили бомбардировки отдельных городов, высадки десантов. Десант в несколько тысяч человек во главе с Г. Поттинджером вел наступление на севере страны. 19 июня 1842 г. англичане заняли Шанхай, а 9 августа их эскадра блокировала Нанкин, древнюю столицу юга страны. Англичане уже готовы были начать штурм, когда богдыхан Даогуан заявил, что он принимает все их требования.

29 августа на борту флагмана британской эскадры «Корнуоллиса» был подписан первый в истории Китая договор с европейской державой. По его условиям, Китай открывал для британского купечества пять портов, в том числе крупнейшие из них — Шанхай и Кантон, а еще один порт, Гонконг, передавался в полное владение англичан. Англо-китайский договор 1842 года в дальнейшем стал основой для договоров других держав с Китаем, крайне ослабленным в ходе этой войны. 22 июля 1843 г. там же, в Нанкине, был заключен дополнительный договор, дававший британским подданным права экстерриториальности, а самой Англии — статус наиболее благоприятствуемой нации. В ст. 8 этого дополнительного договора говорилось, что китайский император будет рад допустить и прочих иностранных купцов, торгующих в Кантоне, в те четыре города, куда был открыт доступ англичанам.

Державы немедленно отреагировали на это заявление. Капитан американского судна Кирни, например, обменялся письмами с губернатором Кантона, который подтвердил готовность Китая наделить США и другие державы теми правами, которые получили англичане. В Китай едва ли не наперегонки отправились миссии из разных стран с целью заключить торговые договоры. Американская миссия во главе с Кэйлебом Кашингом прибыла в Макао 24 февраля 1844 г. Кашинг отправил в Пекин письмо с просьбой о встрече, которую он предлагал провести в Тяньцзине. От этого китайцы отказались, предпочтя послать в Макао высокого представителя двора. Его встреча с Кашингом состоялась в деревеньке Вангиа, на границе португальских владений в Макао, но на китайской ее стороне. Сразу же всплыл злополучный инцидент, случившийся 7 июля 1839 г., в начале англо-китайской (первой опиумной) войны, когда в стычке с британскими матросами погиб китаец. Дело в том, что тогда в драке участвовали и несколько американских матросов, на выдаче которых также настаивали китайцы. Но Кашинг сразу же ясно заявил, что никого выдавать не намерен, и китайский представитель больше не поднимал этот вопрос. Между прочим, спустя несколько дней, по указанию Ка- шинга, на борту американского судна состоялся явно демонстративный суд над одним из американцев, участвовавшим пять лет назад в злосчастной драке. Подсудимый был оправдан.

После нескольких рабочих встреч 3 июля 1844 г. был подписан американо-китайский договор, основывавшийся на англокитайских договорах, заключенных в Нанкине в 1842 и 1843 годах. Правда, он был более детализирован и в ряде пунктов более конкретен, поскольку за минувший год уже стали очевидными определенные недоработки договоров, заключенных англичанами. Так, США могли не только приобретать и арендовать дома, но также, согласно ст. 17, покупать земельные участки с дальнейшей постройкой на них своих домов, больниц, церквей, кладбищ и т. д. Статья 21 гарантировала американским гражданам права экстерриториальности в уголовных и гражданских делах; в ней также подчеркивалось, что даже при разборе одного и того же дела судопроизводства сторон должны быть независимы друг от друга и пользоваться равными правами. На практике в дальнейшем это приводило, например, к тому, что, разбирая одно и то же кровавое столкновение, китайский суд признавал своих подданных невинно пострадавшими, а американский консул оправдывал «своих» и виновными в стычке объявлял китайцев. На случай же, если такого рода дело оказывалось слишком уж запутанным и ситуация требовала конкретного указания виновных (либо в иных сложных случаях), в договоре имелась ст. 24, гласившая, что тогда представители США и Китая должны действовать совместно и выработать взаимоприемлемое решение конфликта. Весьма примечательной была ст. 33, согласно которой граждане США, сделавшие попытку торговать в каком-либо из китайских портов сверх пяти поименованных или уличенные в контрабандной торговле опиумом, лишались защиты американского правительства и подлежали китайскому суду. Это было, пожалуй, единственным реверансом Кашинга в сторону Китая, поскольку в целом все 34 статьи договора11 при их внимательном анализе ясно говорили о том, что США получают от него больше выгод, чем Китай.

В письме государственному секретарю США Кэлхуну от 29 сентября 1844 г. Кашинг писал, что его требования к Китаю отнюдь не были чрезмерными, поскольку Англия по Нанкинским договорам уже подучила аналогичные права (хотя, по сути дела, прав США получили больше, к тому же Кашинг сумел закрепить их в более конкретных формулировках), да и португальцы в Макао пользовались юридической экстерриториальностью. Это, конечно, так, но в случае с Макао дело касалось всего лишь одной, к тому же весьма небольшой, территории, а пример с англичанами как раз и указывает на своеобразие ситуации. CIIIA, не применяя военной силы, не понеся материальных затрат, получили права, которых Англия добилась силой оружия. В свое время у нас было принято говорить в таких случаях (тем более что примерно по той же схеме Гаррисом был заключен в 1858 г. японо-американский договор), что Америка, мол, привыкла загребать жар чужими руками. Следует, по-видимому, отметить и высокое дипломатическое мастерство таких «непрофессионалов», как Перри, Гаррис, Кашинг, которые не только следовали составленным для них инструкциям, но и сами проявили умение и находчивость в сложных и абсолютно непривычных для них ситуациях.

Договоры, заключенные Китаем с Англией и США, разрушили барьер китайской самоизоляции. Вскоре в Макао прибыл посланник Франции, особо заинтересованный в укреплении отношений с Китаем, так как Франция издавна считалась покровительницей католических миссий, весьма многочисленных в Китае. По просьбе представителя Франции, император Китая 28 декабря 1844 г. издал указ о терпимости к последователям христианской религии, причем в указе специально подчеркивалось, что речь идет и о протестантах. Напомним, что статьи о веротерпимости были важной составной частью договоров, незадолго до этого заключенных Англией и США. 20 февраля 1846 г. последовал новый эдикт, согласно которому христианской церкви возвращалась вся ее собственность, конфискованная давним декретом 1724 года. Договор же между Китаем и Францией был подписан раньше, 24 октября 1844 г. Вскоре договоры с Китаем заключили Бельгия, Швеция, Норвегия, другие страны. Характерный факт: в преамбулах всех этих договоров нередко упоминались Нанкинские англокитайские договоры, и, тем не менее, непосредственно в тексте европейские страны предпочитали брать за основу договор, подписанный Кашингом, что еще раз говорило об отличной продуманности его статей.

Надо сказать, что, суля американцам и европейцам большие выгоды, в реальности эти договоры, а точнее, манера их заключения (прежде всего это касается англо-китайского договора) привели к неожиданным осложнениям. Военные действия, которые вели англичане (первая опиумная война), не сломили китайцев, по-прежнему считавших свою державу могущественнейшей, а теперь еще и незаслуженно обиженной. Сложилась ситуация, напоминавшая контакт двух глухонемых: Китай жаждал военно- политического реванша, тогда как США и европейцы уже раздумывали над тем, какие еще уступки надо вырвать у китайцев. В этой противоречивой обстановке в провинции Гуанси в 1850 году вспыхнуло восстание тайпинов (от китайского «тайпин» — «великое благоденствие»). Начавшись как религиозное христианское движение (что, естественно, привлекло внимание европейцев и США, в известной мере дезориентировав их), восстание вскоре стало широчайшим движением социального протеста, направленным на демократизацию страны, на ликвидацию засилья маньчжурской династии. Одновременно восстание тайпинов было направлено против иностранцев, в которых народ видел захватчиков и грабителей.

Ненависть народа к иностранцам многократно проявлялась еще до начала восстания в нападениях на иностранных торговцев, матросов, в поджогах и разгромах торговых контор, складов, жилищ, принадлежавших иностранцам. Особенно озлобляла китайцев активная торговля кули — дешевыми и чрезвычайно выносливыми грузчиками, во все большем числе вывозившимися из страны. К тому времени практически сошла на нет торговля африканскими рабами, и сахарные плантации Кубы и других территорий Вест-Индии испытывали острый недостаток рабочей силы. В 1847 году на британском торговом судне было вывезено в Гавану 400— 450 кули, и с тех пор «кулиторговля» стремительно растет. Правда, американские и английские власти призвали своих подданных воздерживаться от участия в кулиторговле, но она продолжала развиваться. Предпочитая в принципе исходить из «добровольности» при наборе кули, иностранные купцы нередко прибегали и к силе: с помощью наемных бандитов или своих матросов они устраивали набеги на прибрежные деревни и там силой захватывали нужное им число кули.

Тайпинское восстание длилось до 1864 года. На различных его этапах восставшие захватывали Учан, Нанкин, Шанхай, Тяньцзинь, другие крупные города. Между тем приближалось время, когда иностранные державы могли уже официально поставить вопрос об обновлении договоров, заключенных в первой половине 40-х годов. США в 1844 году ограничили действие договора 12 годами, Англия же, заключившая договор раньше, такого ограничения не сделала.

Именно тогда, в 1853 году, в Китай приехал представитель США X. Маршалл. Пробыв в стране немногим более года, он сумел быстро разобраться в сложнейшем комплексе внутренних и внешних проблем Китая. 28 апреля 1853 г. он писал из Шанхая государственному секретарю У. Марси, что американская торговля в Китае быстро развивается, хотя масштабы ее (Маршалл имел в виду только Шанхай, поскольку нигде больше он еще не успел побывать) все еще значительно уступают британской торговле. Однако Маршалл, проанализировавший соответствующие данные, отмечал, что разрыв между объемом торговли Англии и США в Китае быстро сокращается. Он предлагал сосредоточить основные торговые усилия именно в Шанхае, который, отобрав у Кантона первенство, стал основным портом Китая. Маршалл писал далее, что если китайские власти не согласятся на открытие представительства США в Пекине, то его следует поместить в Шанхае.

Другое письмо Маршалла государственному секретарю в определенном смысле было программным, в нем он выражал свое отношение к восстанию тайпинов и давал рекомендации о наиболее приемлемой позиции США в данной ситуации. В самый разгар восстания, 10 июля 1853 г., Маршалл писал, что имперское правительство и тайпины действуют как бы в вакууме, поскольку народ абсолютно индифферентно относится к войне и к тому, кто в ней победит. «Их волнует лишь один вопрос: кто будет нашими хозяевами?»12. Маршалл сообщал в Вашингтон, что китайские власти в страхе перед наступлением тайпинских армий активно ищут контактов с зарубежными странами, надеясь на их военную помощь в борьбе с тайпинами. Он писал, что Николай I уже обещал императору Китая свою помощь и русские армии, стоящие вдоль границы с Китаем, а также русский флот, находящийся в Гонконге, только ждут команды, чтобы пойти в наступление.

В том, что вмешательство России немедленно решит конфликт в пользу центральных властей Китая, Маршалл не сомневался. Однако он замечал, что это привело бы к значительной зависимости Китая от России, поскольку ослабленная центральная власть не смогла бы противиться притязаниям русских, тем более в условиях присутствия в стране их армий и флота. А это не только свело бы к нулю все надежды США на китайские рынки, но и создало бы на Дальнем Востоке серьезную угрозу американским интересам в северной части Тихого океана. «И потому я полагаю,— продолжал Маршалл, — что США должны принести в жертву практически все, чтобы помешать России расширить ее тихоокеанские границы и удержать ее от прямого вмешательства во внутренние дела Китая»13. Кроме того, замечал дипломат, США должны сделать свой шаг навстречу Китаю раньше, чем Россия или Англия предпримут что-то, так как в случае опоздания американцев «будущие отношения Китая с США можно считать закрытыми на долгие века»14.

Маршалл сформулировал вывод, который и тогда, в середине XIX века, и в значительной мере в дальнейшем определил политику США в отношении Китая: «Наивысшие интересы США заключаются в поддержке Китая.., нежели в созерцании того, как Китай становится ареной всеобщей анархии и в конечном счете — жертвой амбиций европейцев»¹⁵. Естественно, что в письме Маршалл не раз подчеркивал гуманность и милосердие намерений США, отмечал, что их отношения с Китаем будут совсем не похожи на «жестокое завоевание Индии», зверства испанцев в Перу и т. п. Впрочем, и в случаях, когда политика США в Китае несколько отклонялась от благородного курса, намеченного Маршаллом (скажем, в ходе боксерского восстания в самом конце XIX в.), действия их войск никогда нельзя было сравнить с жестокой тактикой подавления, применяемой британскими войсками.

Между тем, когда вопрос о заключении новых торговых договоров с Китаем встал уже впрямую и державы уже едва ли не в ультимативной форме требовали от китайских властей ответа (США с предложением о заключении договора обратились к Китаю позднее других держав, в 1856 г.), те по-прежнему предпочитали уклоняться от переговоров, отвечая на запросы туманно и неясно. США в то время не были намерены идти на обострение отношений, тем более — на военный конфликт; что же касается Англии и Франции, то их некоторое время связывало участие в Крымской войне, в которой были задействованы значительные силы флота и армии. Только в сентябре 1855 года, когда Крымская кампания завершилась в пользу англо-французских войск, и особенно после подписания 30 марта 1856 г. Парижского мирного трактата, руки у англичан и французов для крупномасштабных акций на Дальнем Востоке оказались развязанными.

Правда, как отмечалось выше, есть данные, позволяющие предполагать, что вполне реальным был и вариант выступления англо-французов еще в ходе Крымской войны, поскольку это давало им возможность нанести удар и по дальневосточному побережью России. Вряд ли в этом случае США присоединились бы к акциям против Китая, во всяком случае, из писем Маршалла государственному секретарю США Марси ясна иная мысль- рекомендация — США следует заключить торговый договор с Китаем раньше, чем это сделают Англия и Франция, иначе все (или очень многое) будет потеряно.

В какой-то мере китайцы сами подали повод для начала англо-французских акций. Еще за месяц до официального окончания Крымской войны, в феврале 1856 года, в закрытой для иностранцев провинции Кванцзу был арестован и вскоре казнен по обвинению «в шпионаже» французский священник-миссионер Шапдэлен. В Париж вести об этом дошли с опозданием, лишь к концу лета, и там пришли к твердому решению: в союзе с Англией путем жесткого нажима, вплоть до применения военной силы, вырвать у китайцев максимально выгодный договор.

Вскоре появился повод для вмешательства и у англичан: 8 октября 1856 г. китайские власти захватили в Кантоне британское торговое судно «Эрроу». Спустя пару недель китайцы вернули судно, но официальные извинения принести отказались. 27 октября британская эскадра начала бомбардировку Кантона. В феврале 1857 года британский парламент проголосовал за применение силы в Китае, и туда направляется флот с десятитысячным десантным корпусом. 28—29 декабря того же года после жесточайшей бомбардировки англо-французский десант почти без боя занимает Кантон. Богдыхан отказывается от переговоров с объединенным командованием и только после осады и занятия Тяньцзиня (26 мая 1858 г.) соглашается на переговоры.

4 июня начались переговоры. Итоги их в некотором роде оказались сенсационными, поскольку первыми добились успеха не Англия и Франция, а… Россия и США, не затратившие на конфликт никаких средств, не задействовавшие в его ходе ни одного солдата или матроса. Возможно, китайцам в чисто психологическом плане легче было уступить именно этим державам, а не тем, кто только что вел против них жестокую войну. Более того, китайское правительство само обратилось к российскому представителю адмиралу Е. Путятину (он был в экстренном порядке направлен в Китай со специальными полномочиями сразу же после начала англо-французской интервенции) с просьбой выступить посредником в переговорах. Это просьбу адмирал выполнил, но «заодно» успел уже 13 июня заключить весьма выгодный для России договор.

Спустя пять дней договор с Китаем подписали и США, получившие право торговли в семи портах Китая (как и Россия), в каждый из которых они могли назначать своих консулов. Американцам были гарантированы неприкосновенность их собственности в Китае, тайна переписки, свобода вероисповедания, иные привилегии. В то же время ст. 5 договора запрещала представителям США посещать Пекин чаще, чем раз в год. Но эта статья просуществовала всего несколько дней, так как в англо-китайском договоре (он был заключен 26 июля) англичане выговорили себе право иметь постоянного представителя и миссию в Пекине, а это, исходя из принципа наибольшего благоприятствования, давало такое же право США (и России). В целом же все 30 статей американо-китайского договора 1858 года развивали положения договора 1844 года, укрепляя и расширяя их16. Не имея абсолютно никаких шансов в борьбе с англо-французскими экспедиционными войсками, Китай был вынужден практически во всем пойти на уступки державам, тем более что в конфликт в перспективе могли включиться и США (а при определенном повороте событий — и Россия). Правда, китайцы отчаянно сопротивлялись предложению Англии и Франции (французы подписали свой договор последними — 27 июня) предоставить им резиденции в Пекине, а их подданным — свободу передвижения по всей территории Китая, но в конце концов и в этом им пришлось уступить.

Если договоры, заключенные державами с Китаем в 1844 году, были во многом взаимовыгодны и только их фактический подтекст говорил о том, что они намечают более благоприятную перспективу для Запада, нежели для Китая, то договоры 1858 года как бы фиксировали превращение этой перспективы в реальность, поставившую Китай в определенную зависимость. Это особенно подчеркивалось тем, что вскоре после их заключения державы настояли на официальной легализации опиумной торговли, с которой так долго боролись китайские власти.

Соответствующие дополнительные регуляции США и Китай подписали 8 ноября 1858 г. При этом посланник США в Китае У. Рид сумел добиться от китайцев выплаты компенсации в 500 тыс. таэлей (735 тыс. долл.) за сожжение опиума на факториях США в Кантоне в декабре 1856 года. Любопытный факт: названная Ридом (и полученная!) сумма настолько превышала реальный ущерб, что спустя 19 лет, в 1885 году, конгресс США принял решение возвратить Китаю «лишние» 453 тыс. долл., то есть более 60%! В отличие от таких американских дипломатов-«дальневосточников», как Перри, Кашинг и Маршалл, У. Рид, пожалуй, не извлек из ситуации максимума, подобно своим предшественникам. Напротив, как мы видели, англичане, заключив договор с Китаем неделей позже, чем американцы, однако, преуспели в обеспечении себе права на постоянную миссию в Пекине, которого Рид добиться не сумел. Он лишь добросовестно, в рамках своих возможностей и профессионального таланта, выполнил инструкции, полученные в Вашингтоне от тогдашнего государственного секретаря Л. Кэсса 30 мая 1857 г. И не более того.

Например, в письме-отчете Кэссу по поводу заключенного с Китаем договора Рид писал 30 июня 1858 г., что поскольку он получил указание не поддерживать «любые усилия по легализации опиумной торговли», то он и не стал делать этого. Но Кэсс, давая такое указание, исходил из нереальности (так он думал) возобновления опиумной торговли и опасался, как бы США не запятнали себя неприглядным участием в подобной претензии. На практике же оказалось, что китайцы уступили в этом плане (да и в остальных тоже) нажиму англичан, и в этой «невычисленной» госдепартаментом ситуации Рид, конечно, должен был действовать по-иному. Но американский посланник этого изменения ситуации не уловил, и только после дополнительных инструкций из Вашингтона он продублировал претензии англичан в отношении опиумной торговли. Так или иначе, державы (в том числе и США) добились желанных договоров, на долгие годы поставивших Китай в зависимость от них.

Не успели миссии держав покинуть Тяньцзинь (одновременно, естественно, ушли из города англо-французские войска и отошел от побережья их флот), как богдыхан утвердил все четыре договора. Теперь для того, чтобы они могли вступить в действие, требовались их ратификация и обмен копиями. Е. Путятин после ратификации немедленно отправился в Пекин и там совершил обмен копиями договора. Но он добирался до китайской столицы по суше, тогда как представители США, Англии и Франции предпочли воспользоваться водным путем. В итоге, когда последние в июне 1859 года направлялись в Пекин, они встретили мощные укрепления на подступах к Тяньцзиню, лежавшему на их пути. Англичане и французы потребовали немедленно пропустить их (характерно, что при этом посланник США занял выжидательную позицию) и двинулись вперед. Но из фортов по судам 25 июня был открыт огонь. Завязался бой, в ходе которого американский коммодор Тэтнелл, два боевых корабля которого стояли немного в стороне, дал несколько выстрелов по фортам. Но подавить их огонь не удалось, и союзные суда отошли к Шанхаю, откуда они официально объявили о возобновлении конфликта ввиду вероломства китайцев.

В этот момент, специально дождавшись ухода небольшого англо-французского флота, посланник США Дж. Уорд (он был прислан вместо Рида), как ни в чем не бывало, попросил принять его в Пекине. Уорд не без оснований предполагал, что китайцы оценят неучастие США в стычке (несколько выстрелов Тэтнел- ла были не в счет). И действительно, Уорд был с почестями препровожден в Пекин, но там он отказался выполнить унизительную процедуру, предполагавшую падение ниц перед богдыханом. Уорду немедленно сообщили, что в таком случае переговоры не состоятся, и отправили его в местечко Петанг, чуть севернее фортов, защищавших Тяньцзинь. Туда были присланы также китайские уполномоченные, и 16 августа 1859 г. в Петанге все-таки состоялся обмен копиями договора.

Французам же и англичанам в ответ на их новый запрос было сообщено, что они также могут совершить обмен копиями в Петанге, но никак не в Пекине. Но в Лондоне и Париже это рассматривалось уже как вопрос национального престижа, там было решено во что бы то ни стало добиваться от Китая официального извинения за инцидент у Тяньцзиня, возмещения расходов и ущерба, нанесенного судам при обстреле, а также права обмена ратификационными грамотами именно в Пекине. Китайцы оставались непреклонными. Тогда к берегам Китая были направлены британская и французская эскадры. Основной удар был нанесен по направлению Тяньцзинь — Пекин. Тяньцзинь пал 25 августа 1860 г., после чего десант союзников двинулся к Пекину, опустошая все на своем пути.

Китайцы сообщили, что готовы вступить в переговоры, но совершили при этом грубую ошибку: надеясь сделать англо-французов более уступчивыми, они захватили группу офицеров-парламентеров и их охрану — всего 39 человек. Их заключили в тюрьму и подвергли пыткам, после которых в живых осталось лишь 18 человек. Это обусловило ответный взрыв жестокости со стороны экспедиционных войск. 6 октября была взята летняя резиденция богдыхана Юань-Мин-Юань, близ Пекина. Веками создававшиеся 36 дворцов (!) Юань-Мин-Юаня были разграблены и разрушены, в том числе и знаменитый Большой дворец, построенный иезуитами в лучших традициях европейского классицизма. Это, как показали дальнейшие события, стало наказанием не столько китайских властей, сколько народа Китая, вскоре обложенного новыми налогами на восстановление Юань-Мин-Юаня.

Понимая безвыходное положение Китая, руководители экспедиционных войск вновь направили богдыхану свои «предложения». 24 октября союзные войска без боя впустили в Пекин, и на следующий день был подписан договор, укрепивший значительную зависимость Китая от Запада. Был открыт как порт для торговли Тяньцзинь, который китайцы в этом смысле отстаивали особенно упорно. Была вновь легализована кулиторговля. Наконец, англичане получили «в вечное владение» небольшую территорию Коулун, близ Гонконга. Не осталась в стороне и Россия: русский посланник Н. Игнатьев, выступивший по просьбе Китая в роли посредника на переговорах, вскоре, 14 ноября, и сам подписал договор, весьма выгодный для России.

Но вскоре ситуация вновь осложнилась. 22 августа 1861 г. богдыхан умер, и трон перешел к его четырехлетнему сыну. Умирая, богдыхан назначил его регентами канцлера Су Шуня и нескольких принцев и князей, зарекомендовавших себя противниками соглашений с европейцами. Это привело к возобновлению конфликта, но уже не с правительством Китая, а с его народом. По соглашению с принцем Гунем (он был одним из регентов, но, объявив себя премьер-министром и казнив остальных регентов, стал фактическим правителем страны) англо-французские войска приняли активнейшее участие в подавлении восстания тайпинов, «увенчавшегося» неслыханной резней в Нанкине в июле 1864 года, когда за три дня было убито более 100 тыс. тайпинов и мирных жителей города.

В эти годы печально прославился американский торговец и бизнесмен Ф. Уорд, который еще в 50-х годах тесно взаимодействовал с купцами и контрабандистами Шанхая. В июне 1860 года Уорд предложил китайскому правительству создать войсковые формирования иностранных добровольцев на средства богатых китайских купцов из Шанхая. Получив согласие, Уорд сколотил постепенно крупное войско, в котором были и иностранные матросы (в том числе дезертировавшие с судов различных европейских стран), и торговцы-неудачники, и специально прибывшие в Китай авантюристы. Никакой связи с официальными органами США Уорд не имел, поскольку США в те годы проводили последовательную политику невмешательства в дела Китая.

Англичане же постоянно конфликтовали с Уордом, так как в его «армию» бежало немало моряков с британских судов. В мае 1861 года британский адмирал даже приказал арестовать Уорда, передав его затем консулу (его однофамильцу) для суда. Но Уорд-авантюрист неожиданно предъявил Уорду-консулу загодя припасенные документы о… китайском гражданстве, что, согласно праву экстерриториальности, выводило его из-под чьей-либо юрисдикции, кроме китайской. Оказавшись на свободе, Уорд пополнил свои войска китайцами, а себя во избежание новых недоразумений окружил отрядом телохранителей из отборных воинов с Филиппин. Активное включение англо-французов в войну с тайпинами примирило их с Уордом, и вскоре ему даже было разрешено закупать оружие в британском Гонконге, что значительно укрепило мощь его войска.

21 сентября 1862 г. Уорд погиб в одном из боев с тайпинами. Указом богдыхана в его честь в двух городах (где наиболее «отличился» Уорд) были воздвигнуты часовни, а в 1877 году на базе одной из них был даже создан мемориал. Отметим также, что, хотя США формально вроде бы остались в стороне от всех интервенций тех лет в Китае, их подданные, либо действуя от своего имени, либо прикрываясь фиктивными документами (как Ф. Уорд), нередко участвовали в последней, антитайпинской интервенции. Между прочим, и войско Уорда, некоторое время после его гибели руководимое британским полковником Форрестером, вскоре возглавил другой американец, Бэрджевайн.

Американо-китайские отношения еще долгие десятилетия развивались как бы под знаком договоров 1844 и 1858 годов. Эти договоры не раз дополнялись другими, но правовая и торговая (в значительной мере и политическая) стороны отношений США и Китая были сформированы именно этими двумя договорами. Упомянем еще так называемый договор Бэрлингейма, подписанный 28 июля 1868 г. в Вашингтоне с американской стороны государственным секретарем У. Сьюардом и послом в Китае Э. Бэрлингеймом, а с китайской — двумя уполномоченными. «Даровав» Китаю этим договором статус наибольшего благоприятствования в торговле, США добились разрешения взаимной эмиграции. На практике это, как нетрудно догадаться, не привело к массовому оттоку американцев в Китай, но зато США получили сотни тысяч дешевых рабочих рук для работы на золотых приисках Калифорнии, в промышленности, в системе сервиса и т. д.

Дальневосточная политика США 40—50-х годов XIX в. в сравнении с политикой в этом регионе Англии, Франции, других держав явилась в каком-то смысле провозвестницей будущего внешнеполитического курса великих держав, при котором мощные силовые средства держатся как бы про запас, в резерве, сама же политика ведется с помощью изощренных, искусных дипломатических методов. Такая политика делала особенно важной профессиональную подготовку ее непосредственных исполнителей, чему администрация США уделяла неизменное внимание.

• 1
  История США. — Т. I.- М., 1983.- С. 350.
• 2
  Treat P. Diplomatic Relations Between the United States and Japan. 1853— 1895.— Vol. 1,— Gloucester (Mass.), 1963,- P. 2.
• 3
  Ibid.- Р. 11.
• 4
  Ibid.- Р. 15.
• 5
  Ibid.- Р. 16.
• 6
  Paullin С. Diplomatic Negotiations of American Naval Officers, 1778— 1883,- Baltimore, 1912,— P. 281.
• 7
  Treat P. Diplomatic Relations…— P. 20.
• 8
  The Complete Journal of Т. Harris / Ed. by M. Cosenza.— N. Y„ 1930,— P. 396.
• 9
  См. Treat P. Diplomatic Relations…— P. 58—60.
• 10
  Treat P. The Far East: a Political and Diplomatic History.— N. Y„ L., 1935,- P. 213.
• 11
  Полный текст американо-китайского договора 1844 г. см. United States Policy toward China. Diplomatic and Public Documents. 1839—1939 / Ed. by P. Clyde.- N. Y., 1964,- P. 13-21.
• 12
  Ibid.- Р. 25.
• 13
  Ibid.
• 14
  Ibid.- P. 26.
• 16
  Полный текст американо-китайского договора 1858 г. см. United States Policy toward China.- P. 47—58.