В марте 1863 года президент Линкольн подписал Закон о всеобщей воинской повинности. Согласно этому закону призыву подлежали все мужчины в возрасте от двадцати до тридцати пяти лет. Принцип отбора был прост. Все призывники становились участниками лотереи, их имена наугад отбирала специальная комиссия. Каждый, у кого были лишние триста долларов, мог купить себе замену в этой лотерее и избежать призыва. Негров, которых власти не считали полноценными гражданами, не призывали.
В субботу, 11 июля 1863 года в Нью-Йорке состоялась первая призывная лотерея, а в 7 утра понедельника 13 июля, началось четырехдневное кровопролитие, оставшееся в истории Гражданской войны под названием Нью-йоркского призывного бунта (New York Draft Riots), хотя Гражданская война и Закон о всеобщей воинской повинности стали всего лишь ветром, раздувшим давно тлеющие угли. Истинная причина бунта кроется в социальной и политической истории Нью-Йорка.
Массы иммигрантов, преимущественно ирландцев, прибывали в город с надеждой на процветание и верой в «Американскую мечту», но находили там лишь страдание и переполненные трущобы. К 1855 году более половины населения Нью-Йорка составляли приезжие, и примерно двое из трех взрослых обитателей Манхеттена родились за границами США.
С самого первого дня после президентских выборов 1860 года Демократическая партия проводила пропагандистскую работу в среде нью-йоркских иммигрантов из Ирландии и Германии. Её деятели рассказывали выходцам из Европы, чтó их ждёт, когда Линкольн освободит рабов и те чёрной рекой хлынут на Север. В сентябре 1862 года была выпущена Прокламация Освобождения и иммигранты увидели, что их «доброжелатели» были не так уж далеки от истины.
К потенциальной угрозе конкуренции с дешевым трудом бывших рабов добавилось возмущение новым законом о призыве на военную службу. В июне 1863 года, за месяц до первой лотереи, редакторы антивоенных газет начали пламенную атаку на призывной закон. Они обвиняли федеральное правительство во вмешательстве в дела, находящиеся вне его компетенции и стремлении втянуть непричастных к его грязным делам белых рабочих в «ниггерскую войну». Демократическая партия и тут не упустила возможность напомнить свои предупреждения о «черном потоке». Её газеты кричали: «Белых рабочих ценят меньше, чем чёрных рабов. Они продают белых за 300 долларов (цена освобождения от военной службы), и покупают черных за 1000 долларов (средняя цена раба на рабовладельческом рынке)!»
Для иммигрантов Нью-Йорка бунт стал протестом против социальной несправедливости и резкой разницы между самыми богатыми и самыми бедными. Кроме того, бунт был демонстрацией желания восстановления довоенного состояния и двойственного отношения к войне города, едва не ставшего частью Конфедерации.
Первоначальными целями зачинщиков беспорядков были исключительно правительственные и военные здания, символизировавшие несправедливость нового закона. Ими были сожжены все вербовочные пункты и офис начальника военной полиции города. Когда начальник городской полиции Джон Кеннеди вышел к погромщикам и попытался их успокоить, толпа набросилась на него и забила его до смерти. Труп полицейского начальника был закидан камнями до неузнаваемости.
После того, как полковник Одиннадцатого добровольческого полка Генри О’Брайен на Второй авеню открыл огонь по бунтовщикам из гаубицы, появились первые жертвы среди нападавших. Сам полковник был схвачен толпой, раздет, избит и застрелен выстрелом в голову.
К полудню бунтовщики выбрали себе новых жертв – чёрных ньюйоркцев, олицетворявших в их глазах продавшуюся неграм политическую, экономическую и социальную власть США. В четыре часа дня ошалевшая от безнаказанности толпа собралась на Пятой Авеню, где находился приют для цветных сирот, построенный весной того года. Отлично снабжавшееся провизией и одеждой заведение должно было демонстрировать миру врожденные доброту и милосердие белой нации, но для разгоряченной толпы оно было всего лишь примером высокой мобильности и плодовитости чёрных.
Несколько тысяч мужчин, женщин и детей, вооруженных дубинками и камнями ворвались в здание приюта и принялись его крушить. Всё, что поддавалось выносу, было вынесено, а здание предано огню. Пожарные быстро прибыли на пожар, но толпа не подпускала их к приюту. Через двадцать минут от здания осталась лишь зола.
Воспитатели успели вывести 233 ребёнка из приюта и отправить их в безопасное место. По иронии судьбы самым безопасным местом в городе в тот день была тюрьма на острове Блэквелл – то самое место, от попадания в которое приют был призван уберечь.
Толпа воздержалась от нападения на беззащитных детей, но каждый, кто пытался вразумить безумцев, или которого они подозревали в сочувствии к неграм, испытывал на себе их горячую руку. Жертвы погромщиков не смели сопротивляться. Темнокожего рабочего, который застрелил одного из нападавших, толпа схватила и повесила на первом же фонарном столбе под всеобщее улюлюканье и здравицы Джефферсону Дэвису. Потом тело несчастного было снято со столба и протащено по улице.
Но среди всеобщей ненависти были и примеры помощи неграм. Когда толпа попыталась разграбить аптеку Филипа Уайта на углу Голд-стрит и Франкфурт-стрит, то её отстояли его ирландские соседи, которым он отпускал товары в кредит. Более того, защитникам удалось оттеснить нападавших в тупик на аллее Харт, где погромщиков облили горячим крахмалом из окон верхних этажей.
Деловая часть Нью-Йорка — Уолл-стрит — подготовилась к отражению возможных нападений достаточно быстро. На её защиту встал военный корабль, готовый открыть огонь в любой момент. Служащие финансовых учреждений и таможни запаслись бомбами и чанами с серной кислотой. Но, к счастью, им не пришлось прибегать к такой форме обороны.
Хотя своими действиями погромщики надеялись вынудить негров покинуть Нью-Йорк, Five Points – место компактного проживания чернокожих, не разу за всё время бунта не подверглось нападению, и было самой тихой и спокойной частью бурлящего города.
Городская полиция оказалась бессильна перед вкусившей крови толпой, и мэр Нью-Йорка обратился к военному министру Эдвину Стэнтону с просьбой о помощи. Министр не стал медлить и отправил в город войска, только что закончившие трехдневную битву при Геттисберге. Солдаты прямо с марша приступали к наведению порядка, убивая каждого, кто оказывал им сопротивление. Всего в город было введено 6 тысяч солдат, которые к четвергу восстановили в Нью-Йорке спокойствие.
После подавления бунта городская элита задумалась над тем, как предотвратить такие беспорядки в дальнейшем. Нью-йоркская полиция не стала устраивать «охоту на ведьм» и преследовать участников бунта, а городской совет ассигновал два миллиона долларов на покупку освобождений от призыва для бедняков, которые не хотели служить.
Частично бунтовщикам удалось добиться своей цели – негры стали в больших количествах покидать город. К 1865 году численность чернокожего населения Нью-Йорка не превышала 10 тысяч человек (полтора процента от всех ньюйоркцев) – самой низкой отметки с 1820 года.
Что касается приюта для цветных сирот, уничтоженного погромщиками, то директора попытались его восстановить на прежнем месте, но натолкнулись на протесты владельцев соседних зданий. Приют переехал на 51-ю улицу, где находился на протяжении четырех лет. В 1867 году для приюта было построено здание на 143-й улице, между Амстердам-стрит и Бродвеем, в самом центре того, что в двадцатом столетии получит название Гарлем.