Испано-американская война 1898 года

24 февраля 1895 г. на Кубе вспыхнуло новое восстание против испанского господства. Его подготовила Кубинская революционная партия, возглавляемая Хосе Марти. Он погиб в одном из первых боев. То была невосполнимая потеря, но кубинцы не дрогнули. Борьба продолжалась под руководством прославленных ветеранов Десятилетней войны: генерала Массимо Гомеса и его помощников Антонио Масео и Калисто Гарсиа. В сентябре на освобожденной от испанцев территории представители патриотов собрались на Учредительную ассамблею. Была принята временная конституция, провозглашено образование независимой Кубинской республики. Осенью — зимой 1895 г. повстанцам удалось осуществить «кампанию вторжения». Они прошли весь остров с востока на запад и подошли к Гаване. К концу года в руках испанцев оставались фактически только крупные приморские города.

В феврале 1896 г. испанское правительство прислало на остров дополнительные войска и нового губернатора капитан-генерала Валериано Вейлера. Жестокость проводимых им карательных мер не имела предела. В изобретенные им концентрационные лагеря сгонялись жители районов, охваченных военными действиями, где гибли от голода. Бойцов повстанческой армии, взятых в плен, расстреливали на месте. Беспощадность карателей не ослабила духа кубинцев. Не охладила его и еще одна невосполнимая потеря. В декабре 1896 г. в бою погиб Антонио Масео. Для повстанческой армии это послужило сигналом к наступлению, которое принесло ей крупный успех. В сентябре—октябре 1897 г. вторая Учредительная ассамблея кубинских патриотов утвердила конституцию, содержащую основные буржуазно-демократические свободы.

Убедившись, что жестокость Вейлера не дала желаемых результатов, в Мадриде начали склоняться к идее кубинской автономии. На остров послали нового капитан-генерала Рамона Бланко, снабдив соответствующими инструкциями и военными подкреплениями. Последних оказалось недостаточно. Инструкции не отвечали положению, сложившемуся на острове. Ответ кубинской ассамблеи гласил: «Ни особые законы, ни реформы, ни автономия… Независимость или смерть было, есть и будет нашим нерушимым и святым девизом. Мы должны победить и мы победим»1.

Испании нечего было противопоставить решимости кубинцев. Война на острове истощала ее людские и материальные ресурсы. Один правительственный кризис сменялся другим. Бурбонская династия, представленная королевой-регентшей Марией Христиной, находилась под непрерывной угрозой карлистского мятежа. Реакционная внутренняя политика правительства, а также огромные и неоправданные потери в колониальной войне вызывали растущее народное возмущение.

С первых дней кубинского восстания общественность США была на стороне восставших2. Многие американцы доставляли им оружие, вступали в их отряды. Правительство, выжидая развития событий, объявило о своем нейтралитете, но, уступая царившим настроениям и удобряя почву для «созревания плода», не чинило серьезных препятствий нарушавшим нейтралитет, среди которых было много кубинских эмигрантов, возвращавшихся на родину, чтобы принять участие в борьбе. Испанцы старались перехватить суда, шедшие на помощь повстанцам. Команда одного из них, шедшего под американским флагом, была расстреляна. В США развернулась подогреваемая джингоистами широкая кампания под лозунгом: «Наш флаг оскорблен!». От Белого дома требовали энергичного вмешательства. По мере расширения кубинского восстания это требование все громче звучало в Конгрессе. 24 февраля 1896 г. сенатор Морган призвал правительство немедленно объявить войну Испании и выразил удивление, как это до сих пор страна «не обнажила меч и не нанесла сокрушительный удар жестокой монархии»3. Газеты не скупились на красочное и подробное описание испанских жестокостей, особенно режима, установленного Вейлером. «Палач», «мясник» были постоянными эпитетами к его имени. «Испанец» сделалось ругательным словом. При этом голоса людей, действительно желавших видеть Кубу свободной4, сливались с голосами тех, кто под видом сочувствия кубинцам преследовал корыстные цели.

К этому времени финансовые магнаты Аткинс, Хевемейер и Рионда сделались почти полными хозяевами сахарной промышленности Кубы. Ее бананы и ананасы вывозились главным образом в США. В руки американских дельцов переходили табачные плантации и производство сигар. В американской прессе, отражавшей эти интересы, с конца 80-х — начала 90-х годов нередко появлялись высказывания о необходимости тем или иным способом присоединить Кубу к Соединенным Штатам5. Эти высказывания согласовались с опасными для кубинцев теориями американской экспансии («зрелого плода», «предопределения судьбы» и другими), которые, как упоминалось в предшествующих главах, усиленно пропагандировались в указанные годы.

Испано-американская таможенная борьба и начавшиеся на Кубе военные действия вызвали падение производства кубинского сахара, дезорганизовали другие отрасли кубинского хозяйства, что наносило большой урон американским деловым кругам, имевшим интересы на Кубе, раздражало идеологов экспансионизма. Они не собирались ожидать «созревания плода». Они считали нужным сорвать его возможно скорее, чтобы не подвергались риску американские инвестиции, чтобы не было препятствий на кубинском рынке. Они ратовали за военное вмешательство США в испано-кубинский конфликт. От их лица ораторствовал упоминавшийся сенатор Морган. Они имели связи с правительством тогдашнего президента Кливленда, которое в принципе разделяло их взгляды. Его воинственность сдерживалась выжиданием удобного момента. Долгое время не верили в силу повстанцев, а потому для спасения американского имущества на острове оказывали немало услуг Испании, включая продажу оружия, надеясь таким образом погасить восстание. Это, а затем желание не связывать себя обязательствами в отношении кубинцев определило политику непризнания их воюющей стороной6. Оглядывались, как всегда, на Англию, тем более после венесуэльского конфликта. Страна переживала экономический кризис. Не была выполнена программа военно-морского строительства, принятая в 1890 г., а Испания по традиции считалась сильной морской державой. Шла предвыборная кампания, и правившая демократическая партия не рисковала сделать неверный шаг, полагая, что действительные сторонники войны против Испании не составляют большинства избирателей.

Противоборствующие республиканцы упрекали Кливленда в слабости и малодушии. Их предвыборная платформа говорила о необходимости твердой и сильной внешней политики, о защите американских интересов в Западном полушарии, особенно в Вест- Индии7. Вместе с усилиями заинтересованных дельцов, военной агитацией джингоистов и анти-испанскими выпадами почти всей американской прессы, включая самую влиятельную, это создавало в стране воинственный дух, которым все больше проникался Конгресс. 2 марта 1896 г. им была принята резолюция, которая заканчивалась словами: «Конгресс считает, что правительство Соединенных Штатов должно быть готово защищать законные интересы наших граждан — посредством интервенции, если это необходимо»8. В середине декабря 1896 г. внешнеполитический комитет сената потребовал от правительства признания независимости Кубы. Это был прямой вызов Испании, отражение чувств большинства американцев. Президентом был еще Кливленд, но на выборах в ноябре победу одержал республиканец Маккинли. Шовинистическая газета «Нью-Йорк Сан» писала: «Он будет президентом, который сумеет настоять на независимости Кубы»9. Кливленд, передавая власть новому президенту, заявил, что он передает ему и войну с Испанией, которая начнется через два года10. Он был прав относительно войны, но ошибся, указывая срок.

Приступив к исполнению своих обязанностей в марте 1897 г., правительство Маккинли последовательно повело дело к вооруженному столкновению и Испанией. Особую роль в этом играли: государственный секретарь Шерман, откровенный сторонник вмешательства в кубинский конфликт со времени Десятилетней войны, секретарь морского департамента Лонг и его помощник (будущий президент) Теодор Рузвельт, а также многие сенаторы и депутаты палаты представителей, «сахарные» и «табачные» магнаты, газетный магнат Херст11. Послом в Испанию был направлен сторонник войны Вудфорд с предупреждением: «Дипломатические отношения могут быть однажды прерваны»12.

23 сентября Вудфорд вручил испанскому правительству ноту, в которой, как много раз ранее, еще при президенте Кливленде, предлагались «добрые услуги» для урегулирования дел на Кубе. Различие состояло в том, что на этот раз предложение носило ультимативный характер, хотя именно тогда был снят со своего поста Вейлер и готовился декрет о предоставлении автономии Кубе и Пуэрто-Рико. Если бы кубинцы приняли испанское предложение, не осталось бы и предлога для вмешательства. Но теперь оно было предрешено. Это явствовало из новогоднего послания президента, направленного Конгрессу 6 декабря 1897 г. В нем отвергалась, как в годы Десятилетней войны и уже в ходе двух лет новой освободительной войны, возможность признания кубинцев воюющей стороной, чего все время добивались кубинские патриоты, их представители в США и американские сторонники кубинской независимости, на чем настаивал сенат в своей резолюции от 20 мая 1897 г. В послании говорилось: «Ближайшее будущее покажет, возможны ли необходимые условия мира… Если нет, за Соединенными Штатами останется свобода действий, так как они в этом случае будут вынуждены принять меры под давлением необходимости, которая и самою интервенцию сделала бы до такой степени неизбежной, что поддержка и одобрение всего цивилизованного мира были бы ей обеспечены»13. Условия мира должны были быть «справедливыми для Кубы и почетными для Испании». Но как они могли быть справедливыми для кубинцев, если их отказывались признать воюющей стороной? Как могли они быть почетными для Испании, если были приняты под откровенным давлением иностранной державы?

Мира не хотели. Уклонялись от признания кубинской независимости. Ради чего? Ради того, что ускользало от внимания большинства американцев за истеричной антииспанской пропагандой, за мнимым и истинным сочувствием тяжелой борьбе кубинцев, но становилось все более очевидным. 2 октября 1897 г. влиятельный английский журнал «Экономист», объясняя читателям причины, которые толкали Белый дом к войне, касался политических интересов республиканской партии, но подчеркивал, что наиболее влиятельные ее лидеры, «особенно в сенате, ратуют за интересы крупных трестов, таких, как Сахарный и Табачный тресты, которые полагают, что приобретение Кубы… абсолютно необходимо для их „систем^»»14.

Послание президента подогрело и без того кипучую деятельность джингоистов. От их лица газета «Геральд» 15 января 1898 г. объявила: «Если американские интересы будут в дальнейшем подвергаться опасности, для их защиты будут призваны военные корабли»15. Через 10 дней в гаванский порт прибыл американский броненосец «Мен». То была прямая провокация. Уходя от гнева происпански настроенных гаванцев, а также сохраняя лицо, испанские власти направили в Нью-Йорк крейсер «Бискайя» «с ответным дружеским визитом». Напрасно они надеялись этим ходом ослабить напряженность.

В первых числах февраля «Нью-Йорк джорнел» опубликовал письмо испанского посла в Вашшпгоне Депьюи де Лома. В письме Маккинли именовался «низкопробным политиканом»16. Письмо было частным, его выкрали с почты. Об этом молчали. Кричали о поругании национальной чести. Де Лом подал в отставку. Государственный департамент требовал, чтобы Мадрид принес официальное извинение. Оттуда возражали, ссылаясь на обстоятельства, приведшие к опубликованию письма. Пока шли препирательства, произошло событие, сделавшее войну неизбежной.

15 февраля 1898 г. на «Мене» произошел взрыв, и он затонул, погибло более 200 человек. Еще до того, как было проведено следствие, в США приписали взрыв враждебным действиям испанцев. «Помни Мен!» — слова, ставшие лозунгом, призывавшим к объявлению войны. «Теперь все готово: готова армия, готов флот, готово казначейство, готова служба морской разведки, готовы доводы против Испании, готов народ»,— писала газета «Уорлд». Ей вторила «Сан»: «Не только наше моральное право, но наш политический долг сказать Испании, что дни ее владычества в Западном полушарии кончились». «Время дискуссий прошло. Наступило время действий»,— декларировала «Нью-Йорк джорнел»17.

Правительство в Вашингтоне не нужно было уговаривать. Оно имело в своих руках ожидавшийся козырь, который давал возможность представить Испанию ответственной не за жестокость в отношении соседей-кубинцев, не за экономические потери американских дельцов, как ранее, но за гибель большого числа американских граждан. Ссылаясь на заключение американской комиссии, которая исследовала причины взрыва, Маккинли предложил, а Конгресс 9 марта утвердил выделение 50 млн долл, на цели «национальной обороны»18. В тот же день были сняты пошлины с ввоза в страну военного, имущества. В Гавану послали новый военный корабль «Монтгомери». В последующие дни подготовка к войне велась в таком темпе, сообщали русские газеты, что «морской министр Лонг занемог от переутомления», а новый испанский посол в США Бернабе панически сообщал в Мадрид, что «в Соединенных Штатах вооружение производится с лихорадочной поспешностью». Войскам были розданы топографические карты Кубы. Воинские части были дислоцированы согласно плану, рассчитанному на скорое начало военных действий. «Солидарность Уолл-стрита была полная», финансисты «были настроены воинственно»,— писала «Коммершл энд файнэншл кроникл». А английский «Экономист» сообщал: «Имеются все признаки, обычно предшествующие войне»19.

20 марта государственный секретарь Дэй, сменивший Шермана, предписал Вудфорду потребовать от Испании заключения мира с повстанцами не позднее 15 апреля. Не получив быстрого ответа, 23 марта Дэй повторил требование20. Испания шла на уступки. Ее правительство предложило вопрос о «Мене» передать в международный третейский суд, разрешило обследовать концентрационные лагеря и оказывать помощь пленным повстанцам. Однако оно отказывалось первым объявить перемирие по указанию из Вашингтона.

28 марта Маккинли сделал официальный доклад Конгрессу о выводах комиссии, расследовавшей обстоятельства гибели «Мена»21. И хотя комиссия не возлагала прямой ответственности на испанцев, Дело было подано так, чтобы вызвать против них новую волну возмущения. Это дало повод сосредоточить военный флот в Ки-Уэсте, в непосредственной близости от Кубы. Учитывая нависшую угрозу, испанское правительство отменило режим концентрации на острове, а в начале апреля, используя посредничество папы Льва XIII, согласилось начать с повстанцами переговоры о перемирии, приняв, таким образом, требование США. При этом, желая устранить непосредственную угрозу и очевидность оскорбительного давления, Мадрид просил американцев отвести свои корабли из кубинских и флоридских вод с момента вступления перемирия в силу. Просьба была отвергнута, чем подчеркивалась демонстративность давления, фактически не оставляющего Испании места для отступления или маневра, которые могли бы отсрочить войну с Соединенными Штатами.

Не давали ей и времени. 11 апреля Маккинли обратился к Конгрессу с посланием, не оставлявшим сомнения, что объявление войны — вопрос дней: «Наша торговля терпит убытки, капитал, инвестируемый нашими гражданами на Кубе, в большой части погибает… Насильственное вмешательство Соединенных Штатов как нейтрального государства с целью остановить войну… справедливо…». 19 апреля Конгресс принял совместную резолюцию, в которой говорилось: США требуют, «чтобы правительство Испании немедленно отказалось от своей власти и управления на острове Кубе и вывело свои войска и морские силы с острова и кубинских вод». 20 апреля документ был утвержден президентом и Вудфорд предъявил испанскому правительству ультиматум, в котором Испании предлагалось неукоснительно исполнить содержавшееся в нем требование. Для ответа давался срок в два дня22.

21 апреля испанское правительство сообщило о своем отказе принять американские требования и отозвало Бернабе и весь состав посольства из Вашингтона, заявив о разрыве дипломатических отношений. Вечером этого дня, когда война еще не была объявлена, Маккинли отдал секретный приказ о блокаде кубинских берегов. 22 апреля приказ был опубликован и адмирал Сампсон направился со своей эскадрой из Ки-Уэста в направлении Кубы. Правительство призвало на действительную службу 125 тыс. волонтеров.

23 апреля 1898 г. Испания объявила о состоянии войны с Соединенными Штатами. 25 апреля Конгресс принял закон об объявлении Соединенными Штатами войны Испании.

За ходом испано-американского конфликта в Европе следили с напряженным вниманием. Там вызвал немалое беспокойство захват Соединенными Штатами Гавайских островов, но то были «ничьи» острова. Теперь решался вопрос о престиже одного из европейских государств и, что важнее,— о судьбе его заморской колонии. Колониальный вопрос в те годы был одним из самых животрепещущих в международной политике. Он был неотделим от империалистических притязаний европейских государств, вызывал между ними разногласия, грозившие войной.

Время кубинского восстания, время дипломатической подготовки США к войне с Испанией совпало с полюбовным для Лондона и Вашингтона завершением венесуэльского конфликта, что послужило их примирению и сближению. Англия продолжала занимать первое место на рынке США и прочно удерживала свои позиции в Латинской Америке. К Испании Англия имела большие претензии. Ее не устраивала таможенная политика Мадрида, мешавшая торговому проникновению на Кубу, обременяла огромная финансовая задолженность испанского правительства английским банкирам. Для английского кабинета и адмиралтейства, чьей первейшей заботой всегда было наблюдение за морскими силами и маршрутами других держав, не являлась секретом слабость испанского флота и быстрый рост американского. Они знали о печальном положении испанских войск на Кубе. Они знали, что с трудом подавленное испанцами восстание на Филиппинах (август 1896— ноябрь 1897 г.) может вспыхнуть вновь. На Испанию при ее плачевном экономическом и политическом положении не приходилось рассчитывать как на союзника в международных спорах. Словом, в Лондоне считали, что Испания — битая карта. Соединенные Штаты не внушали симпатий, но от них, поддержав их в кубинском вопросе, можно было в обмен получить поддержку в живо интересующих африканских делах — против Германии и Франции, на Дальнем Востоке — против них, а также России. К тому же казалось, что США, хотя и для собственной выгоды, но добиваются независимости Кубы, что открывало возможности и для англичан. Так определилось доброжелательное отношение английского правительства к политике США в кубинском вопросе. Это облегчалось тем, что мировое общественное мнение выражало свое сочувствие кубинцам, особенно когда Вейлер начал против них свою беспощадную истребительную войну. Позиция Лондона была высоко оценена Вашингтоном, который не замедлил проявить ответное доброжелательство в вопросах, интересовавших ранее наиболее опасного оппонента.

С момента избрания Маккинли президентом обоюдное расположение сделалось весьма явственным. В Лондон в качестве дипломатического представителя Вашингтона направили горячего сторонника англо-американского сближения Джона Хэя. Во время празднования 60-летия правления королевы Виктории английские правящие круги использовали любые возможности, чтобы продемонстрировать свои симпатии Соединенным Штатам. И с еще большим энтузиазмом, когда стало известно о гибели «Мена». Английская пресса одобрительно отзывалась о дипломатических шагах США, предпринимаемых ими в ходе спора с Испанией. Когда спор вылился в подготовку к войне, американцев подбадривали и обещали поддержку.

9 апреля 1898 г. «Лондон спектейтор» предупреждал континентальные державы, что в случае, если они выступят на стороне Испании, то Англия встанет на защиту США «в 24 часа». Это не было только газетным вымыслом. Министр колоний Джозеф Чемберлен заявил Хэю: «Я был бы рад случаю, когда мы могли бы бороться с вами бок о бок». Тот же Чемберлен 15 мая в своей бермингемской речи призвал правительство заключить военный союз с Соединенными Штатами. Разговаривая с американским послом, бывший помощник министра иностранных дел Грей сказал ему: «Почему Соединенные Штаты не воспользуются нашим военным флотом, чтобы разделаться с Кубой. В другой раз они окажут нам такую же любезность»23. Весь этот флирт побуждался не общими интересами и искренним стремлением помочь друг другу, а желанием разрешить противоречия с другими странами, более острые, чем те, которые в тот момент разделяли Англию и США. Тем не менее англо-американское сближение являлось весомым фактом и было закреплено в июне 1898 г. подписанием соглашения об урегулировании спорных вопросов, касавшихся Канады.

1895—1898 гг.— время, когда в Германии стремление к экспансии промышленников и финансистов сливалось с агрессивностью прусских милитаристов, порождая яростные империалистические притязания. Соответствующим духом была проникнута политика правительства. Отстав в колониальных захватах от Англии и Франции, оно тем более зорко следило за всем, что давало хоть малейшую надежду урвать себе ускользнувшее от других или выпадавшее из их рук. На все это накладывались кайзеровские амбиции.

Резкая нота США, переданная испанскому правительству Вудфордом 23 сентября 1897 г., дала повод Вильгельму II телеграфировать в ведомство иностранных дел, повелевая организовать вмешательство европейских держав или «возможно только континентальных» в пользу Испании24. Здесь сказывалось чувство монархической солидарности к королеве-регентше, чья власть, как писал император в своей телеграмме, могла рухнуть с потерей Кубы, а также заведомая неприязнь к республиканскому строю США. Кроме того, имела место основанная на традиционном стереотипе убежденность в силе испанского флота.

Вильгельм был не одинок в своих симпатиях и антипатиях. «С момента прибытия в Берлин я заметил недовольство общественного мнения Соединенными Штатами»25,— вспоминал в своих мемуарах американский посол Уайт, назначенный Белым домом на этот пост в апреле 1897 г. Недовольство юнкерства, аристократии и монополистов, кроме их реакционных и промонархических воззрений, определялось в значительной мере американо-германской конкурентной борьбой на рынках сбыта сельскохозяйственной продукции, особенно пшеницы и сахара, потерей американского рынка, где германские товары вытеснялись местными (железо, сталь, текстиль, обувь)26. Отчетливо происпанскую позицию занимали католики южных земель Германии, где немалым влиянием пользовался Ватикан.

Были в стране и сторонники Соединенных Штатов — «свободомыслящие», члены партии, включавшей в свой состав главным образом мелкую буржуазию и интеллигенцию. Они боготворили американское государственное устройство и не сомневались в победе США над Испанией. Довольно близко к ним в своих оценках стояли социал-демократы, правда, замечавшие и критиковавшие экспансионистские агрессивные устремления американских империалистических кругов.

Голоса сторонников США тонули в дружном хоре их недоброжелателей, включавших императора. Тем не менее, получив упоминавшуюся телеграмму Вильгельма, статс-секретарь ведомства иностранных дел Бюлов счел содержащееся в ней повеление неисполнимым. «В хозяйственном отношении, мне помнится,— отвечал он,— английский вывоз в Соединенные Штаты Америки насчитывает 170, немецкий 92, французский 66 млн долларов; американский экспорт в Англию исчисляется в 406, в Германию — в 97, во Францию — в 47 млн долларов». Он заключал: «Германская акция в пользу Испании будет выгодна Англии и Франции тем, что помешает нашей торговле с Америкой»27. На рынке Испании Германия занимала пятое место и ее продукция составляла всего 3,5 испанского импорта. Этот подсчет и напрашивавшийся из него вывод сделал не один Бюлов. Поэтому, когда столкновение между США и Испанией уже почти не вызывало сомнений, голос ведущей германской прессы претерпел серьезные изменения. Тон задала официозная «Норддойче альгемайне цайтунг». В середине марта 1898 г. она сообщила, что «уполномочена опровергнуть самым категорическим образом известия, будто император Вильгельм на семейном обеде у супруги принца Генриха Прусского сказал несколько слов, из которых можно заключить, что Германия намеревается принять решительные меры в защиту Испании». В первые дни войны та же газета указывала, что в связи со случившимся следует обращать внимание не «на чувства симпатии и мотивы морали, а на более важные интересы»28.

К ним кроме экономических, которые в качестве главных выдвигал Бюлов, относились интересы военные и внешнеполитические. Германия уже бросила вызов Англии в строительстве военно-морского флота, но его мощность еще не позволяла безотчетно втягиваться в морскую колониальную войну, тем более при позиции, занятой Лондоном, при уже существовавшем остром англогерманском антагонизме и направленном против Германии франкорусском союзе. Учитывая, однако, симпатии кайзера, Бюлов в сложившейся ситуации определил цель своего ведомства: «Помочь испанской монархии, без того, чтобы у нас из-за этого возникли серьезные политические и экономические осложнения». Достигнуть эту цель предполагалось созданием блока европейских держав под флагом борьбы с «заморской алчностью», которую возглавил бы кто-нибудь другой. Бюлов был согласен на любой вариант. Он писал германскому послу в Вене Эйленбургу: «Россия — Франция, одна Франция или одна Англия… Венский кабинет…»29. Однако недаром Вильгельм в своей телеграмме писал о, «возможно, только континентальных» державах. На Англию рассчитывать явно не приходилось.

Большие надежды возлагали на Австро-Венгрию в связи с родственными связями испанской и австрийской царствовавших династий. Считали, что это именно та страна, которая является «самым близким и естественным защитником Ее испанского Величества». Но Вену, как всегда, слишком занимали ближневосточные и балканские дела, а также внутренние национальные распри. Министр иностранных дел граф Голуховский на запрос Эйленбурга ответил, что, «несмотря на расположение австрийского правительства к королеве-эрцгерцогине, оно не так велико, чтобы можно было выступать каким-нибудь образом в Америке»30.

Франция занимала первое место в испанской торговле, покрывая 25,4% ее импорта. Среди иностранных капиталовложений в Испании первое место также принадлежало французам. Французская пресса, за небольшими исключениями, призывала правительство вступиться за Испанию, ссылаясь на важность сохранения там существующих французских экономических интересов, указывая на важность для Франции испанского тыла в случае возможной войны с Германией и Англией, на необходимость поддерживать единоверцев. Радикальные и социалистические органы печати занимали позицию, сходную с позицией немецких «свободомыслящих» и социал-демократов. Правительство разделяло взгляды ратовавших в пользу Испании, но не могло позволить себе осложнить отношения с Англией, находившиеся тогда на грани полного разрыва из-за соперничества в Африке. Чтобы занять верховья Нила, навстречу друг другу двигались английский и французский отряды. Назревал Фашодский кризис. Франция была не подготовлена к решительной борьбе и поглощена делом Дрейфуса. В марте 1898 г. французский министр иностранных дел Ганото дал понять испанскому послу в Париже, что «Испания никак не может рассчитывать на активную помощь Европы… Испания может уповать только на симпатии Европы». Подобное предупреждение сделала Мадриду официозная французская газета «Тан»31. Франция, как предводитель коалиции против США, отпала. А именно на нее в этой роли больше всего рассчитывал Вильгельм II.

В Петербурге немецкие дипломаты предлагали осуществить совместное германо-русское выступление в защиту Испании. Более того, во время своего пребывания в русской столице Вильгельм II предложил организовать экономический бойкот Соединенных Штатов. Министр финансов граф Витте, к которому обратился с этими предложениями экспансивный император, ответил: «России будет трудно встать на такую точку зрения уже потому, что Россия находится с Америкой со времен освободительной войны в самых прекрасных отношениях»32. Николай II счел, что его министр занял единственно возможную позицию.

Это не означало, что между Россией и США не существовало никаких разногласий. Они вызывались различием государственных систем, трениями на Дальнем Востоке. Отсюда критика, которой подвергали влиятельные «Московские ведомости» политику США по отношению к Испании и кубинцам, претензии Вашингтона, связанные с доктриной Монро, мотивы, толкавшие к вооруженному вмешательству: «Воинственное настроение… вызывается не гуманитарными настроениями… американцы… ясно высчитывают выгоды, которые дает им война с Испанией». Сдержанней, но в том же критическом духе писала официозная газета «Новое время»33. Тем не менее в принципе общее направление политики по отношению к США зиждилось на основе, которую сформулировал Витте и одобрил царь. Соответствующим образом министр иностранных дел Муравьев инструктировал Кассини, русского дипломатического представителя в Вашингтоне34. Поэтому еще в марте 1898 г. «Новое время» предупреждало: «Испанцы, кажется, питают надежды на содействие других европейских держав. Они упускают, однако, из виду, что у этих держав и без того много дела». «Московские ведомости» писали в апреле: «Об отношении держав к воюющим сторонам можно не говорить, все займут нейтральное положение»35. У Вильгельма, его министров и дипломатов не могло быть сомнений: царь не поведет Европу против Америки.

Итальянский королевский двор немецкие дипломаты в связи с испано-американским конфликтом почти не беспокоили. Тот с трудом приходил в себя после разгрома 1896 г. в Абиссинии (Эфиопии). Кроме того, в Риме никогда бы не решились выступить против Соединенных Штатов, да еще поддерживаемых Англией. Влияние Лондона было слишком велико.

Итак, германский план создания какой бы то ни было коалиции, так или иначе вступающейся за Испанию, к тому же без каких-либо издержек для самой Германии, полностью рухнул. Одновременно к европейским державам безуспешно взывала о помощи сама Испания: от лица своих дипломатов, министров и королевы. Когда, однако, война была предрешена и когда призывы Мадрида приняли трагические формы, для сохранения видимости европейской солидарности и видимости сочувствия Испании 7 апреля 1898 г. послы Англии, Франции, России, Австро-Венгрии и Италии вручили в Вашингтоне коллективную ноту. В ней говорилось, что представители этих стран «настоятельно взывают от имени своих правительств к чувству человечности и умеренности президента Соединенных Штатов и американского народа…» В ответе Маккинли сквозила насмешка над высокопарностью обращения послов и твердая решимость действовать: «Правительство по достоинству оценивает гуманный и бескорыстный характер представления держав и в свою очередь убеждено, что и державы оценят искренние и бескорыстные усилия Соединенных Штатов, которые исполнят долг человечности, прекратив положение дел, которое не может тянуться без конца»36.

Обсуждавшийся европейскими дипломатами, аккредитованными в США, проект направить президенту еще одну ноту был отвергнут всеми их руководителями. Они прекрасно понимали, что повторный демарш окажется недейственным37. У Бюлова мелькнула мысль помочь упоминавшемуся посредничеству, предложенному 1 апреля папой. Министр хотел подкрепить его отказом Испании от Кубы. На подобное предложение, сделанное испанскому послу, тот отвечал, что еще одна уступка, тем более такого рода, окончательно подорвет авторитет правительства и вызовет «низвержение министерства и династии, что было бы хуже, чем война». Узнав, что Мадрид не пойдет на отказ от острова, Вильгельм констатировал: «Тогда ему нечем помочь»38.

Сохраняя в значительной мере традиционное представление о США как о удаленной и не очень влиятельной державе, особенно за пределами Америки, европейские государства, тем более сбиваемые с толку американской пропагандой, не смогли различить истинные мотивы и намерения Вашингтона. Занятые своими распрями, они не увидели в Соединенных Штатах уже тогда опасного империалистического соперника.

Испания вступила в войну с Соединенными Штатами, едва удерживаясь на Кубе, не найдя себе ни покровителей, ни союзников. Видный испанский политический деятель Кастельяр писал в те дни в журнале «Эспанья модерна»: «Ни один политический деятель не обсуждает международных вопросов, ни одна газета не пишет, ни один гражданин не говорит без того, чтобы не высказать сожаления о нашем одиночестве»39. К одиночеству прибавлялась внутренняя слабость, плохое оснащение и усталость армии. Соединенные Штаты располагали огромными природными и людскими резервами. Рядом с американскими войсками должны были сражаться храбрые, опытные и знающие местность кубинские повстанцы. Сильный современный флот пополнился новыми судами, купленными перед самой войной. Ему противостояли испанские морские силы, находившиеся в совершенно неудовлетворительном состоянии, а на них лежала главная задача: защищать Кубу и поддерживать ее связь с метрополией.

Вест-индская эскадра Испании была малочисленна, состояла из слабовооруженных и устаревших кораблей. О кораблях, которые базировались в Испании, командующий флотом адмирал Сервера доносил правительству после инспекционной поездки в начале марта 1898 г.: «Проверка наших сил подтвердила то, что я уже знаю, а свежая информация и осмотр… показали, что положение еще хуже». Когда в правительстве возникла мысль отправки флота на Кубу, Сервера убеждал, что «смешно посылать военные корабли без пушек, без боеприпасов и без угля воевать на расстоянии 4 тыс. миль от своих баз». К его словам не прислушались, и он не скрывал, что ему придется «подобно Дон Кихоту воевать с ветряными мельницами и возвратиться с поломанными руками»40. Истина окажется более трагичной.

Сила испанской армии подрывалась хищениями, необходимостью держать значительную ее часть внутри страны, ибо правительство опасалось, не без основания, вспышки давно зревшего народного возмущения, плохой военной подготовки офицеров и солдат. Все вместе взятое не внушало надежд на военные успехи. Сама королева полагала, что Испания почти не имеет шансов на победу41.

Как упоминалось, 21 апреля 1898 г. Маккинли отдал распоряжение блокировать берега Кубы. 24 апреля, следуя приказу, американские военные корабли начали захватывать торговые испанские суда в Карибском море и Атлантическом океане. Азиатская эскадра адмирала Дьюи, стоявшая в Гонконге, взяла курс на Филиппинские острова. 1 мая под покровом темноты она ворвалась в Манильскую бухту и пустила на дно находившиеся там испанские военные корабли. При этом американцы не потеряли ни одного человека и обеспечили себе контроль над морскими коммуникациями во всем районе Филиппинского архипелага.

Вслед за Дьюи туда прибыли руководители филиппинского восстания за независимость 1896 г., которое возглавлял Эмилио Агинальдо и которое теперь вспыхнуло вновь42. Ко времени высадки первых крупных американских частей (30 июня) испанское господство на Филиппинских островах фактически рухнуло под ударами повстанцев, которые приступили к созданию правительства независимой республики. Вышедшая на помощь Маниле испанская эскадра не смогла пройти через Суэцкий канал из-за отсутствия угля, набрать который воспрепятствовали англичане. Положение испанцев, оборонявших столицу Филиппин, было безнадежным.

В Вест-Индии американцы, начавшие морские операции до объявления войны, целый месяц не рисковали высадиться на Кубе. Еще шел набор волонтеров, стягивались части регулярной армии. Пугало известие, что с островов Зеленого мыса вышла эскадра адмирала Серверы. 15 мая его корабли, пройдя незамеченными, появились в бухте Сантьяго. Американский флот блокировал бухту. Тем не менее укрепились сила и дух защитников города.

22 июня американские войска под прикрытием военных кораблей и поддержанные частями кубинской освободительной армии начали высадку у местечка Дайкири близ Сантьяго. В первые же дни высадки выяснилось, что, несмотря на свое огромное потенциальное превосходство, Соединенные Штаты не в состоянии быстрым и решительным натиском покончить с испанскими силами на Кубе. Главнокомандующий генерал Шафтер оказался бездарным военачальником. Волонтерские части были полны энтузиазма, но не отличались стойкостью, а иногда проявляли откровенную трусость. Для операций было избрано гибельное время года — сезон дождей, несущий эпидемии (тиф, желтая лихорадка и др.), с которыми не могли эффективно бороться санитарные части.

Положение американцев в немалой степени облегчил поступок адмирала Серверы. Он решил спасти свою эскадру, гибель которой после окончательного окружения Сантьяго с суши была неизбежна. Удачный прорыв морской блокады сулил возможность помочь обороне Гаваны, отвлечь американские корабли от Сантьяго и таким образом помочь его защитникам. Казалось, адмиралу сопутствовала удача. Испанские корабли, подняв до предела пары, сумели вырваться из бухты и прошли заслон. Вскоре, однако, они были настигнуты более быстроходными кораблями противника. После очень короткого боя, в котором против Серверы действовали две американские эскадры — адмиралов Сампсона и Шлея — испанцы потерпели катастрофическое поражение, потеряв все корабли, 375 убитых и утонувших. Американцы, сохранив все корабли, имея одного убитого и 10 раненых, сделались полными хозяевами в водах Антильского архипелага и на подступах к нему. С этого времени высадка американских войск у Сантьяго ускорилась. 10 июля город был зажат американскими и кубинскими войсками в плотное кольцо.

16-го испанский комендант согласился капитулировать. К этому времени на тихоокеанском театре войны завершалось окружение Манилы.

Испанское правительство поняло, что продолжать войну бессмысленно, если не гибельно. 22 июля через французского посла в’ Вашингтоне оно передало Маккинли предложение приступить к мирным переговорам. В США с радостью ухватились за это предложение. Несмотря на две крупные морские победы и взятие Сантьяго, положение американских армий, особенно армии, действовавшей на Кубе, в связи со свирепствовавшими там эпидемиями было чрезвычайно тяжелым. Об этом стало известно из письма американских генералов и письма Теодора Рузвельта. Авторы требовали от правительства эвакуации вооруженных сил США с Антильских островов43.

12 августа между Испанией и США был подписан протокол о прекращении военных действий. Американцы оговаривали переход к ним части испанских владений, временную оккупацию Манилы и отказ Испании от суверенитета над Кубой. В Мадриде полагали, что для американцев операции у Манилы были только военным маневром, что Филиппины останутся за ними. Их надежда укреплялась мыслью о поддержке европейских держав, которых не могло устраивать появление мощной базы США в той части Тихого океана, где сплетались столь значительные колониальные интересы.

В какой-то мере испанцы не ошибались. Узнав о действиях американцев на Филиппинах, первым и наиболее нервно реагировал Берлин. Там, как и в Мадриде, усмотрели в этих действиях отвлекающий военный ход. Рассчитывали, что американцы скоро уйдут. На Филиппинах останутся ослабленные испанцы, к тому же стесненные повстанческим движением. Открывалась возможность поживиться, как считали обуреваемые жаждой обретения колоний германские правящие круги. Главного поборника германской морской мощи и приобретения морских баз, главу морского ведомства адмирала Тирпица сильно прельщала Манила. Он убедил Вильгельма II в том, что обладание ею было бы для Германии «необычайно выгодно»44. Он превозносил ее великолепное стратегические положение между Киао-Чао (китайский порт, захваченный Германией в 1897 г.) и немецкой Новой Гвинеей. Владея ею, утверждал он, Германия сможет контролировать Южнокитайское море и твердо укрепиться в Океании. С самого начала военных действий на Филиппинах туда прибыли германские военные корабли «Иренэ» и «Корморан». Позже к ним присоединились «Кайзерин Августа» и еще два крейсера. Германские силы, которыми командовал адмирал Дидерикс, оказались значительней, чем американские адмирала Дьюи. Во второй половине июня связанная с ведомством Тирпица «Марине политише корреспонденц» провозгласила: «Мы должны потребовать уступки порта от республики Филиппинских островов, которая, как должно ожидать, народится, несомненно, при настоящем ходе дел»45.

То, что мог себе позволить рупор оголтелых империалистов, не дозволено было согласному с ним, но вынужденному считаться с обстоятельствами правительству. В международном положении Германии с сентября 1897 г. не произошло существенных перемен, а появление у Манилы германских военных кораблей вызвало резкую критику и недоумение всех европейских соперников Берлина, а также, разумеется, американцев.

В интервью американской газете «Уорлд» английский политический деятель Чарлз Дилк заявил в начале мая 1898 г.: «Соединенные Штаты удержат Филиппинские острова по праву завоевания. Ни одна держава не будет иметь права на вмешательство. Мысль о давлении Европы я считаю иллюзией. Без морской поддержки Англии ни одна держава не решится действовать»46. Поддержка Англии была на стороне Америки, и не только словесная. К Филиппинам была направлена английская эскадра. После появления там германских кораблей «Экономист» выразил мнение, что Англия, не готовая к официальному союзу с Соединенными Штатами, тем не менее не расположена видеть их «оскорбленными и ограбленными лишь из-за роста германских притязаний»47. Пеклись, конечно, о собственных интересах, но они включали прежде всего противодействие главному сопернику.

Проамериканскую позицию заняла Япония. Там надеялись, что США предложат морским державам составить кондоминиум для управления Филиппинами. Кроме того, в Токио искали сближения с Лондоном, сближения, которое через три года было закреплено англо-японским союзом. Командир японского корабля «Акицусима», находившегося в манильской бухте, подвел его к строю английской эскадры, давая понять, что в случае англо-германского или германо-американского конфликта он будет на стороне противников Германии48.

В этих условиях германская официозная пресса старалась убедить мировую общественность в том, что корабли Дидерикса имеют единственную цель: защищать германских подданных и их имущество на Филиппинских островах. Но в это мало кто верил, тем более, что подданных и имущества там было совсем немного, и уж совсем не убеждало американцев. Дипломатическому представителю в Вашингтоне было поручено заверить государственный департамент в том, что «слухи о германском вмешательстве по делу о Филиппинах лишены всякого основания»49.

С требованием уступок приходилось по крайней мере ждать. Не просто ждать. «Главной задачей немецкой политики,— как определил ее в конце июня Вильгельм II,— является не упускать неиспользованной ни одной представившейся возможности… для приобретения морского опорного пункта…» Первым такую и даже большую возможность «нашел» германский консул в Маниле. Почему не предложить филиппинцам в государи немецкого принца? «К основанию республики они не очень склонны,— утверждал он,— и королевство считают более симпатичной государственной формой. Очень расположены к Германии». Того же мнения придерживался принц Генрих, находившийся на борту одного из кораблей, крейсировавших в Тихом океане. При всей склонности принимать желаемое за действительное, в ведомстве иностранных дел не поддались искушению. Бюлов, сообщая кайзеру об идее консула, резонно заметил, что филиппинцы имеют «очень малое желание заменить испанское иго чьим-нибудь другим». Вильгельм, не хотевший расставаться со своими прежними представлениями и считавший, что он как-никак многое сделал, чтобы поддержать Испанию, выдвинул идею не менее иллюзорную, чем предложенная консулом. Он все еще уповал на победу испанского флота: «Тогда Манила как спелый плод упадет к нашим ногам. Может быть, испанцы даже попросят нас восстановить порядок на Филиппинах и тогда в награду предложат нам Манилу»50.

Еще не была разгромлена эскадра Серверы, но Бюлов, хотя он и являлся одним из вдохновителей империалистической политики страны, не разделяя идеи германского протектората и надежд на морскую победу испанцев, решил, что «товарищей для приобретения найти легче, уступив им часть», чем «потребовать все». Статс-секретарь решил использовать ведущиеся с Англией переговоры о разделе португальских колоний. Был сделан намек, что «компенсационные объекты не обязательно должны находиться в Африке», это могут быть острова Тихого океана51. Намека «не поняли» вдвойне, так как не видели предмета «компенсации». Трезвости у Бюлова оказалось недостаточно, но подвернулась «возможность».

В последних числах июня 1898 г. комендант осажденной Манилы предложил Дидериксу взять город по свою защиту. Долгожданная добыча, казалось, сама шла в руки. Казалось. Трения между Дьюи и Дидериксом, начавшиеся с первого дня появления германских кораблей у Манилы, в случае согласия второго из них на предложение испанского генерала, привели бы к неизбежному столкновению. Американцы предвидели такую возможность. Маккинли отдал Дьюи решительный приказ: «Не рискуйте ни одним кораблем, имеется непосредственная угроза войны с Германией»52. Дидерикс не решился взять на себя ответственность за последствия и тянул с ответом коменданту Манилы, ожидая указаний из Берлина. Тем временем министр иностранных дел Испании Альмадовар повторил предложение коменданта, но обратился с ним не только к Германии, но ко всем европейским державам.

Когда, по поручению Бюлова, германские послы в Петербурге и Париже осведомились о позиции по данному вопросу русского и французского правительств, они получили сходные ответы. Муравьев сказал Радовицу: «Россия не имеет ни одного корабля для посылки на Манилу и не считает для себя возможным вступать в войну с полудикими повстанцами из-за поднятия флага на Маниле». Из Парижа Мюнстер телеграфировал: «Мысль о передаче Манилы… была отвергнута сейчас же и решительно»53. Обращаться в Лондон сочли невозможным. «Товарищей» найти не удавалось. Цель была, однако, слишком заманчивой, и кайзер вновь повелел не упускать никаких возможностей. Решили прощупать почву в Америке.

Первые сведения из Вашингтона были утешительными. Посол Голлебен полагал, что на Филиппинах США ограничатся приобретением угольных баз и что «аннексионисты едва ли будут принципиально против наших приобретений, если это не заденет сферы американских интересов». У Бюлова тотчас родился проект сближения с США «на почве обоюдных уступок в вопросе угольных станций, морских опорных пунктов и т.п.»54. Уточнением проекта занялся временно замещавший Бюлова Рихтгофен. По его мнению, Германия должна была получить о-ва Самоа как компенсацию за Гавайи55, Каролины — для удовлетворения национального чувства после происшествия 1885 г.56, а также один или два опорных пункта на о-вах Филиппинского архипелага. «Скромность» такого рода «компенсаций» объясняли тем, что «большие территориальные комплексы,, которые требуют соответствующих денежных затрат и человеческих сил, были бы обременительны при европейских задачах Германии»57.

Напрасно Голлебен представлял столь благодушными аннексионистов Соединенных Штатов. Напрасно Бюлов и Рихтгофен полагали, что найдут там простаков, которые будут делать уступки и компенсировать кому-нибудь и кого-нибудь, а особенно Германию за ее не имеющие к ним никакого отношения «потери», к тому же из ими завоеванного, а то и вообще им не принадлежавшего.

Еще до войны американские экспансионисты, а тем более аннексионисты, усматривали в немцах своих непременных соперников, с которыми, как считал Теодор Рузвельт, придется «столкнуться врагами»58. Естественно, что подобные настроения укрепились в среде американских государственных деятелей и политиков, а также получили отзвук в американской прессе, когда стало известно о махинациях Берлина в пользу Испании. Ходячим сделалось выражение: «Кайзер готовит заговор». Появление Дидерикса у Манилы и его подчеркнутые симпатии к ее испанским защитникам вызвали неприкрытую ярость. Проект Бюлова—Рихтгофена рухнул при первой попытке довести его до сведения тех, к кому он был обращен. Когда германский посол в Лондоне Гацфельд попытался заговорить со своим американским коллегой Хэем в духе этого проекта, тот не замедлил ответить: «Вопрос о Гавайях не связан ни в коей мере с европейской политикой… Наши интересы на Самоа достаточно велики… Мое правительство вряд ли согласится на какие-либо изменения»59. Как образно заметил Тирпиц в своих воспоминаниях, немцы предприняли попытку «захватить дичь на охотничьих угодьях», открытых Соединенными Штатами ранее Германии60. В то время, о котором писал адмирал, ни он сам, ни остальные члены тогдашнего правительства Германии не сумели увидеть этого: из-за скрытого поведения Вашингтона и собственного всепоглощающего и ослепляющего стремления к мировой политике и колониальным захватам.

«Война между Испанией и Соединенными Штатами объявлена, сейчас же отправляйтесь к Филиппинским островам, начинайте операции немедленно»61,— таков был приказ главы морского департамента Лонга, отправленный адмиралу Дьюи в Гонконг. То был не только стратегический замысел. Захват Филиппин входил в планы американских экспансионистов. Дьюи был назначен командиром Азиатской эскадры по настоянию Рузвельта, как человек, которыйбыл ярым сторонником укрепления позиций США на Дальнем Востоке. За два месяца до разрыва дипломатических отношений с Испанией Дьюи получил предписание подготовить корабли для похода к Филиппинским островам. 11 апреля 1898 г., еще до начала войны, в «Джорнел» появилась заметка, в которой Испанию предупреждали о захвате Филиппин и Каролин, если она вовремя не сделает требуемые уступки. На островах Тихого океана активно действовали американские протестантские миссионеры, которых из США всячески поддерживали, считая носителями американского влияния62.

После того, как 30 июня солдаты американской экспедиционной армии вступили на землю Филиппин, о необходимости аннексии островов заговорили многие газеты США. Этого требовали решения конвенций республиканской партии, на этом настаивал Рузвельт. Сенатор Сульцер после разгрома испанской эскадры у Манилы заявил в Конгрессе: «Орудийные выстрелы с кораблей Дьюи прозвучали новой нотой на Тихом океане, провозглашая миру, что мы находимся там для того, чтобы там остаться». Эта мысль укрепилась к концу войны, когда США убедились в своей силе и поняли, что немцы, проявлявшие наибольшую дипломатическую активность, не готовы и неспособны к решительным действиям, о чем 27 июля сообщил в Вашингтон хорошо осведомленный американский посол в Лондоне и добавлял: «… Они хотят давлением и угрозами, гневаясь и льстя, получить что-нибудь от нас и Испании»63. Это было именно так.

За четыре дня до подписания Испанией и США протокола о прекращении военных действий немецкая дипломатия сделала еще одну попытку как-то зацепиться за Филиппины. Гацфельд, принятый английским премьером Солсбери, заговорил о возможности нейтрализации островов с привлечением к делу заинтересованных держав: Англии, США, Германии и Японии. Как обычно, он намекал на «компенсации», в частности в Африке и на Дальнем Востоке. Солсбери был предельно холоден, и ответ его не стимулировал к продолжению беседы: «Англия к будущей судьбе Филиппин не имеет никакого интереса»64.

За день до этого испанский министр иностранных дел высказал германскому послу Радовицу мысль о том, что далекие колонии обременяют Испанию и что она непрочь их «выгодно реализовать». В Берлине, получив об этом сообщение, ликовали. Боясь при этом постороннего вмешательства, поручили вести переговоры в полной тайне. Ликование длилось недолго. Альмодовар предупредил, что говорить о конкретном соглашении еще рано, следует дождаться заключения испано-американского мирного договора. Тогда просьбе Германии будет оказано предпочтение65.

Поняв, что в этом случае решение филиппинского вопроса будет зависеть главным образом от США, Дидериксу отдали приказ покинуть манильские воды. Испания лишалась даже видимости поддержки.

Предварительные условия мира между США и Испанией были подписаны 12 августа 1898 г. Как упоминалось, Испания отказывалась от своей власти над Кубой. Пуэрто-Рико и другие принадлежавшие ей Антильские острова, а также один из островов принадлежавшего ей Марианского архипелага, переходили к США. Вопрос о Филиппинах оставался открытым. Американскими экспансионистами он был решен заранее. Эскадра Дьюи шла туда для того, «чтобы там остаться». Не только там, но и на Самоа, а также на Марианах, как показал протокол о прекращении военных действий, чтобы укрепиться на Тихом океане. Что остановило решить этот вопрос при подписании протокола?

Победа пришла неожиданно легко и быстро. С Кубы еще не были эвакуированы испанские войска, они еще удерживались в Маниле. Американский народ и европейцы видели в рейде Дьюи военный маневр, а в его поведении на островах — поддержку освободительного движения филиппинцев (как на Кубе — кубинцев), даже такие европейские соперники, как германские империалисты, включая кайзера. Почти так же смотрели на филиппинскую операцию американские представители, подписавшие протокол 12 августа.

То был день окончания войны, признания испанцами своего поражения. Возникла новая ситуация. 13 августа Дьюи получил приказ: «Президент желает получить от Вас полную информацию, которой вы располагаете о Филиппинах, знать расположение различных островов, характер их населения, залежи угля и других минералов, коммерческие преимущества и порты». Дьюи отвечал: «Во всех отношениях чрезвычайно заманчив Лусон. Имеет значительные порты, производит хороший табак. Вероятны богатые минералы. Бухта Субиг—прекрасный порт для военных целей и угольных баз. Вода глубокая, замыкается сушей, удобна для обороны, стратегически господствует над бухтой и городом Манилой с арсеналом Кавите, что очень важно»66.

В день отправки приказа адмиралу американские части атаковали и захватили Манилу. В этом уже не было военной необходимости, тем более, что командиры воюющих сторон заранее договорились о передаче города. Операция обошлась американцам в 8 человек убитых и 32 раненых. То была цена за возможность ссылаться на «штурм» в последующих переговорах с испанцами («право завоевания» — вспомним писавшееся еще в мае английской газетой). Для того же от участия в «штурме» были отстранены филиппинцы.

16 сентября из Вашингтона в Париж американским уполномоченным по заключению окончательных условий мира послали инструкции, которыми президент обязывал не соглашаться в том, что касалось Филиппин, на меньшее, чем переход к США о-ва Лусон и предоставление им права на пользование несколькими портами на других островах. В следующей инструкции указывалось: «Успехи нашего оружия в Маниле накладывают на нас обязательства, которые мы не можем не принимать во внимание… Вместе с занятиемнами Филиппин появились коммерческие возможности, к которым государственные люди не могут относиться индифферентно»67. За этими туманными словами стояло отчетливое решение. Филиппинцы, не допущенные к «штурму» Манилы и к участию в подготовке мирного договора с Испанией, как бы перестали существовать вовсе, во всяком случае в качестве союзников, пусть «младших». Филиппины считались завоеванным владением США.

В своих воспоминаниях Маккинли рассказал как созрело окончательное решение: «Я молил всемогущего Бога о просветлении и руководстве. Однажды ночью мне пришли в голову следующие мысли, я сам не знаю как: 1. Мы не можем возвратить Филиппинские острова Испании — это было бы для нас трусливым и непочетным поступком; 2. Мы не можем передать Филиппины Франции или Германии, нашим коммерческим соперникам на Востоке… 3. Мы не можем предоставить филиппинцев самим себе, ибо они не подготовлены для самоуправления… 4. Для нас не остается ничего иного как взять все Филиппинские острова…»68.

Бога Маккинли упоминал всуе. Не «однажды ночью». Известно «как». Президент изложил задним числом доводы, которыми манипулировали американские экспансионисты для захвата Филиппинских островов, к которым прибегал он сам и члены его правительства с сентября 1898 г.

Именно в это время еще раз прозвучал голос Испании, взывавшей о помощи и вновь не нашедший ответа. В ноябре на Парижской мирной конференции США категорически потребовали себе Филиппины, предлагая денежное вознаграждение. «Испания не может возобновить борьбу и вынуждена уступить голому принуждению. Единственной надеждой было бы вмешательство держав под руководством Германии и России»,— считал испанский министр Леон-и-Кастильо. Как прежде, пустая надежда. Филиппинский вопрос, правда, оживил интерес к испано-американским делам. В русских и немецких газетах им вновь стали уделять внимание. Но и только. Николай II, узнав об упованиях испанского правительства, сделал пометку на депеше русского посла в Париже Урусова: «России филиппинский вопрос, к счастью, не касается». Когда о том же узнал кайзер, он возмутился до крайности. «Этого еще не хватало!!» — написал «защитник» испанцев на представленном ему донесении. В Берлине, однако, не забыли об обещании Альмадовара, а потому было решено вести себя так, чтобы «не оставалось сомнений в нашем благосклонном интересе к Испании. Для этой цели использовали собственные неудачи, представляя дело таким образом: только симпатия к США побудила отказаться от традиционной дружбы с Испанией и не придти ей на помощь; эта симпатия послужила причиной отзыва Дидерикса, а также молчания в вопросе о Филиппинских островах. О «компенсациях» теперь не упоминали. Хотели просить у США разрешения на покупку у Испании того, что те не пожелают взять себе69.

На помощь германским политикам и дипломатам пришли три обстоятельства. Первое — борьба обманутых филиппинцев за независимость. Второе — быстрая усталость в США от военного напряжения. Третье — оппозиция экспансионистской политике правительства Маккинли со стороны американских антиимпериалистов. Белый дом согласился на предложенные немцами переговоры, которые одновременно велись и с испанцами. У последних немцы, обещая поддержать в филиппинском вопросе, выговорили для себя о-ва Кузайе, Яп, Понапе Каролинского архипелага. Американцев уговорили пойти на эту уступку, демонстрируя свое согласие с их позицией на Парижских переговорах. Успех окрылил. Недавно готовые на малое, они начали оказывать давление на испанцев, вымогая у них все Каролины и Марианы, а к тому же некоторые острова в Африке. Об африканских островах Мадрид отказался даже говорить, понимая, что перехода их к Германии не допустит Англия, да и не видя причин расставаться со своими африканскими владениями, на которые пока никто не покушался.

Тем временем заканчивались парижские переговоры. Испания, полностью изолированная, подчинилась всем американским требованиям. 10 декабря был подписан Парижский мирный договор, который гласил: «… Испания отказывается от всех претензий и прав на суверенитет Кубы… Испания уступает Соединенным Штатам остров Пуэрто-Рико и остальные острова, находящиеся сейчас под испанским суверенитетом в Вест-Индии, а также остров Гуам в Марианах, или Ладронах… Испания уступает Соединенным Штатам архипелаг, известный под названием Филиппинских островов… Соединенные Штаты уплатят Испании сумму в 20 миллионов долларов…»70.

После заключения мирного договора испанское правительство продало немцам оставшиеся в их владении острова в Тихом океане: Палау, Каролинские, Марианские (исключая Гуам). Переговоры длились два месяца. 12 февраля 1899 г. было подписано германоиспанское соглашение. Получая упомянутые острова, Германия выплачивала Испании 25 млн песет. Одновременно обе державы договорились заключить договор о наибольшем торговом благоприятствовании.

Состоявшаяся сделка не вызвала возражений со стороны европейских соперников Германии. Россию острова той части Тихого океана не занимали. Франция с трудом приходила в себя после неудачи у Фашоды в верховьях Нила, где укрепилась Англия. Последняя была накануне войны с бурами. В Берлине могли радоваться. Хотелось большего, но искомую возможность получить опорные пункты нашли и использовали, поживившись на чужой победе и поражении. Роковая удача, которая, как и последующие подобного рода, определяемые империалистической политикой, влекли Германию к империалистической войне и катастрофе 1918 г.

Парижский мирный договор окончательно закрепил победу, одержанную США над Испанией. Предстояло закрепить захваченное. Для этого требовалось согласие Конгресса. В ноябре 1898 г. он пополнился республиканцами. Это облегчало задачу, но не гарантировало успеха. В стране существовало много противников империалистической политики и колониальных захватов71. Даже среди делегатов, заключавших мирный договор, находились противники приобретения Филиппинских островов.

5 декабря 1898 г. открылась сессия Конгресса, на которой должен был решаться вопрос о мирном договоре. Основные точки зрения отчетливо выявлялись в трех резолюциях, представленных сенатором из штата Миссури, сенатором из штата Луизиана и правящей республиканской партией. «По конституции Соединенных Штатов,— говорилось в первой,— федеральное правительство не располагает властью приобретать территорию и удерживать ее, управляя ею, как колонией». Вторая резолюция, одобряя договор, настаивала, чтобы на Филиппинах было установлено «управление, соответствующее желаниям жителей и условиям названных островов», которое подготовило бы их «к местному самоуправлению». Третья настаивала на безусловной ратификации представленного документа и осуществлении на его основе «суверенитета над территориями, уступленными по договору»72. Сторонники третьей резолюции прибегали, варьируя, к доводам, которые изложил в своих воспоминаниях Маккинли. Критика этих доводов в Конгрессе звучала убедительно, но решение зависело от числа сторонников и противников договора.

Для того, чтобы склонить Конгресс к одобрению аннексии, командование американскими войсками спровоцировало 4 февраля 1899 г. столкновение с филиппинскими вооруженными отрядами. Скорейшее утверждение договора, заявляли его сторонники,— единственное средство установления мира и порядка на островах, где жители не умеют их поддерживать, а значит неподготовлены к самоуправлению. 6 февраля 1899 г. мирный договор был ратифицирован без поправок, правда, большинством только в два голоса. 1 марта Конгресс вотировал выделение предусмотренной договором суммы на покупку Филиппинских островов. 11 апреля Испания и США обменялись ратификационными грамотами.

Филиппинцы не признали законными решения, касавшиеся их судьбы, принятые без их ведома и участия, решения, несущие им замену одного колониального ига другим. Началась героическая эпопея борьбы против американских агрессоров. Только в 1902 г. Соединенным Штатам удалось установить над островами свое колониальное господство.

Судьба Кубы, казалось вначале, должна была сложиться иначе. Упоминавшаяся объединенная резолюция Конгресса, принятая в самый канун войны, 19 апреля 1898 г., торжественно объявляла: «Соединенные Штаты не питают никакого умысла или намерения утвердить свое господство или свой контроль на этом острове; они подтверждают свое решение — немедленно после умиротворения страны предоставить управление и контроль над островом народу».

Главные руководители кубинского восстания Хосе Марти и Антонио Масео всегда сомневались в искренности прокубинских заявлений Вашингтона. Они предупреждали об опасности непосредственного вмешательства США в происходящее на Кубе. Гибель этих руководителей, затянувшаяся освободительная война, принесшая кубинцам неисчислимые жертвы, лицемерие Белого дома, обманувшее даже искушенных европейских политиков и соблазнившее часть кубинцев, привели к тому, что повстанцы встретили американские войска, высадившиеся на острове, как своих честных союзников. Таковыми себя считали и многие американские солдаты.

«Плод созрел» — решили в Белом доме: Испания слаба, Англия лояльна, кубинцы доверчивы. Конгресс и общественное мнение? В этом отношении соблюдалась некоторая осторожность73. Когда шли переговоры о сдаче Сантьяго, американские представители договорились с испанцами, что в город не будут допущены части Кубинской освободительной армии. Как чуть позже в Маниле, они присвоили себе победу и потакали испанцам, которые боялись и считали ниже своего достоинства сдаваться «мятежникам». Кубинцев, как и филиппинцев, не пригласили участвовать в мирных переговорах. Пока они шли, американские войска постепенно занимали важнейшие стратегические пункты и города на острове. В своем новогоднем послании от 5 декабря 1899 г. Маккинли, прозрачно намекая на неспособность кубинцев к самоуправлению, заявил, что это накладывает на США «ответственность за хорошее будущее управление на Кубе»74. Это означало установление на острове власти американских оккупантов. Генералу Гомесу предложили распустить Освободительную армию. Одновременно, чтобы ослабить позиции патриотов, разжигали противоречия, имевшиеся в кубинском обществе, коррумпируя его зажиточную часть, обнадеживая неимущих различными благами и занятостью, которая обеспечит их будущее. После мучительных колебаний Гомес согласился распустить свою армию, заверенный в материальном обеспечении ее солдат и офицеров, в скором выводе американских войск75. Нарушив обещания, американцы три года оккупировали остров, а перед тем как покинуть его, совершили еще одно предательство.

25 февраля 1901 г. сенатор Платт внес в Конгресс предложение, которое обуславливало характер будущих отношений между Соединенными Штатами и Кубой. Предложение было сформулировано как поправка к обсуждавшемуся вопросу об ассигнованиях на американскую армию и вошло в историю под названием «поправки Платта». 2 марта она была принята Конгрессом и утверждена президентом76.

Согласно «поправке» США узурпировали право контроля над внешней политикой Кубы: ее правительству было запрещено заключать договоры с иностранными державами и брать у них займы без санкции Вашингтона. США узурпировали также право вмешиваться во внутреннюю жизнь Кубы, объявив себя гарантом поддержания там мира и порядка путем дипломатического и военного вмешательства, если ситуация представится им нежелательной и опасной. США брали в аренду территории, которые считали подходящими для создания там военно-морских баз. На Кубе по существу был установлен режим американского протектората. Кубинское Учредительное собрание отказалось признать правомерность предъявленных требований. Из Вашингтона пригрозили продлением оккупации, что сломило сопротивление, так как собрание не располагало силами и возможностями для действенного отпора. Используя свое экономическое проникновение, присутствие на острове своих войск, американское правительство обеспечило себе контроль над первыми президентскими выборами, которые 24 февраля 1902 г. привели к власти его ставленника. То был Эстрада Пальма — бывший представитель повстанцев в Соединенных Штатах.

20 мая над Кубой взвились национальные флаги. Американские войска покинули остров, но кубинскому народу предстояла еще долгая борьба за отмену «поправки Платта», за полную независимость.

Еще шли бои, когда 6 июля 1898 г. американский Конгресс, возбужденный легко давшимися морскими победами у Манилы и Сантьяго, утвердил аннексию Гавайских островов. Вступив в войну за передел уже поделенного мира и воспользовавшись ею, Соединенные Штаты энергичным рывком вышли в ряд колониальных держав, применив все приемы империалистической политики и дипломатии.

• 1
  Varona Guerero М. La Guerra de Independencia de Cuba, 1895—1898. T. I — III. La Navana, 1946. T. 3. P. 1545
• 2
  Подробнее см.: Фонер Ф. С. Испано-кубино-американская война и рождение американского империализма, 1895—1902. М., 1977. Т. I. Гл. 9.
• 3
  Congressional Record. 54th Congress. 1st Session. Vol. 28. Part. 28. P. 2057.
• 4
  The Antiimperialist Reader: Ed. by Ph. S. Foner and R. C. Winchester N. Y., 1984. Vol. 1. Chap. 2—9.
• 5
  Нитобург Э. Л. Похищение жемчужины. M., 1968. С. 36—37.
• 6
  Подробнее см.: Фонер Ф. С. Указ. соч. Т. I. Гл. 10.
• 7
  Цит. по: Белявская И. А. Испано-американская война 1898 г. // Американский экспансионизм. Новое время. М., 1985. С. 180.
• 8
  Congressional Record. 54th Congress. 1 st Session. Vol. 28. Part. 3. P. 2335.
• 9
  Wisan J. The Cuban Crisis as Reflected in the New York Press. N. Y., 1934. P. 277.
• 10
  Белявская И. А. Указ. соч. С. 181.
• 11
  Слезкин Л. Ю. Испано-американская война 1898 г. М., 1956. С. 44—45.
• 12
  Benton Е. International Law and Diplomacy of the Spanish-American War. Baltimore, 1908. P. 65.
• 13
  House Documents. 55th Congress. 3d Session. Vol. I. P. 1007.
• 14
  The Economist. 1897. 2 okt. P. 1390.
• 15
  Wisan J. Op. cit. P. 384—385.
• 16
  House Documents. 55th Congress. 3d Session. Vol. I. P. 1007.
• 17
  Wisan J. Op. cit. P. 400—401, 405.
• 18
  До сегодняшнего дня действительные причины взрыва не установлены. Существует мнение, что взрыв был произведен американцами, чтобы спровоцировать войну. См.: Блинов К. К вопросу о виновниках взрыва американского броненосца «Мэйн» // Вопросы истории. 1953. № 12; Владимиров Л. С. Дипломатия США в период американо-испанской войны. М., 1957. С. 82—87, 91—98; Нитобург Э. Л. Указ. соч. С. 41—42; Шустов Н. С. Освободительная война на Кубе (1895—1898) и политика США. М., 1970. С. 45—52; Фонер Ф. С. Указ. соч. Т. I. С. 267—282.
• 19
  См.: Message from the President of the United States to the two Houses of Congress. Wash., 1899. V. 1. P. 247 (Далее: Message…); Новое время. 1898. 5, 6 (17, 18) марта; Московские ведомости. 1898. 9 (21) марта; Senate Documents. 55th Congress. 1st Session. Vol. 18; The Economist. 1898. 5, 12 March. P. 356, 382; Pratt J. Expansionists of 1898. Baltimore, 1936. P. 247.
• 20
  House Documents. 55th. Congress. 3d Session. Vol. 1. P. 692.
• 21
  Senate Documents. 55th Congress. 2d Session. Vol. 21. P. 281.
• 22
  The Evolution of Our Latinamerican Policy. A Documentary Record/Ed. by J. W. Guntenbein. N. Y., 1971. P. 466, 474, 479 (Далее: Evolution).
• 23
  Reuter B. Anglo-American Relations during the Spanish-American War. N. Y., 1924. P. 150; Кимпен Э. Империалистическая политика США. М., 1925. С. 17.
• 24
  Die Grope Politikder Europaischen Kabinette. 1871 —1914. В., 1924. Bd. 15. S. 3 (Далее: G. P.).
• 25
  White A. Aus meinem Diplomatenleben. Leipzig, 1906. S. 266—267.
• 26
  О германо-американских экономических отношениях и позиции германской прессы см.: Kaikkonen О. Dertschland und die Expansionpolitik der USA in den 90-er Jahren des 19 Jahrhunderts. Jyvaskyla, 1980. Кар. 3, 7; Vugts A. Deutschland und die Vereinigten Staaten in der Weltpolitik. L., 1935.
• 27
  G. P. Bd. 15. S. 4.
• 28
  Новое время. 1898. 5 (17) марта; Becker J. Historia de la relaciones extetiores de Espana. Madrid, 1926. T. 3. P. 897.
• 29
  G. P. Bd. 15. S. 5—6.
• 30
  Ibid. S. 7, 9.
• 31
  Новое время. 1898. 5, 6 (17, 18) марта.
• 32
  Витте С. Воспоминания. Л., 1924. Т. I. С. 98—101.
• 33
  Московские ведомости. 1898. 4 (16) марта; Новое время. 1898. 14, 16 (26, 28) марта.
• 34
  Красный архив. М., 1932. № 3 (52). С. 133—134.
• 35
  Новое время. 1898. 5(17) марта; Московские ведомости. 1898. 15 (27) апр.
• 36
  House Documents. 55th Congress, 2d Session. Vol. 1. P. 741.
• 37
  Слезкин Л. Ю. Указ. соч. С. 68; Владимиров Л. С. Указ. соч. С. 126—128.
• 38
  G. Р. Bd. 15. S. 9, 19—20, 24—25.
• 39
  La Espana moderna. 1898. May. P. 170—171.
• 40
  Gomez Nunez S. Spanish-American War. Wash. 1899. P. 36—39.
• 41
  Московские ведомости. 1898. 22 (3) марта.
• 42
  Подробнее о филиппинском восстании и последующих событиях на островах архипелага см.: Губер А. А. Филиппинская республика 1898 г. М., 1957; Левтонова Ю. О. Аннексия Филиппин Соединенными Штатами // Американский экспансионизм. С. 259—275.
• 43
  Жилинский Я. И. Испано-американская война. СПб., 1899. С. 108.
• 44
  Бюлов Б. Воспоминания. М., 1934. С. 120.
• 45
  Новое время. 1898. 9 (21) июня.
• 46
  Московские новости. 1898. 4 (16) мая.
• 47
  The Economist. 1898. 18 June. Р. 902.
• 48
  Аварин В. Я. Борьба за Тихий океан. М., 1947. С. 151 —155.
• 49
  Московские ведомости. 1898. 3 (15) мая.
• 50
  G. Р. Bd. 15. S. 44, 33, 34; Бюлов Б. Указ. соч. С. 120.
• 51
  G. Р. Bd. 15. S. 37—38, 47—54.
• 52
  Eckardstein A. Lebenserinnerungen und Politische Denkwurdigkeiten. Leipzig, 1920. Bd. 1. S. 312.
• 53
  G. P. Bd. 15. S. 43.
• 54
  Ibid. S. 69, 40—45.
• 55
  Как упоминалось, Гавайи уже были захвачены Соединенными Штатами. Самоа управлялись США, Англией и Германией на правах кондоминиума.
• 56
  В этом году немцы сделали неудачную попытку отнять Каролины у Испании.
• 57
  G. Р. Bd. 15. S. 53.
• 58
  Bishop J. Theodore Roosevelt and His Time. N. Y., 1920. P. 79.
• 59
  Dennis A. Adventures in American Diplomacy. N. Y., 1928. P. 94.
• 60
  Tirpitz A. Errinerungen. Leipzig, 1919. S. 158—159.
• 61
  Message… Vol. 2. P. 904. Рузвельт отдал приказ о немедленных действиях еще 25 февраля — на случай объявления войны.
• 62
  Roosevelt Th. An Autobiography. N. Y., 1929. P. 210—224; Bishop J. Op. cit. P. 95; Wisan J. Op. cit. P. 451; Message… Vol. 4. P. 65; The Economist. 1896. 7 Nov. P. 1956.
• 63
  Dulles F. America in the Pacific. N. Y., 1932. P. 223, 226.
• 64
  G. P. Bd. 15. S. 70—71.
• 65
  Ibid. S. 77.
• 66
  Message… Vol. 4. P. 122—123.
• 67
  House Documents. 55th Congress. 3d Session. Vol. 1. P. 908; Weinbery A. Manifest Destiny. Baltimore, 1935. P. 292.
• 68
  Olkot C. Life of William Mckinley. N. Y., 1916. Vol. 2. P. 109.
• 69
  G. P. Bd. 15. S. 80—82.
• 70
  House Documents. 55th Congress. 3d Session. V. 1. P. 965.
• 71
  The Antiimperialist Reader. Chap. 2—9.
• 72
  Congressional Record. 55th Congress. 3d Session. Vol. 32. Part. 1—2. P. 93, 1478, 1479.
• 73
  Еще до начала войны командующий регулярными частями американской армии получил секретные инструкции, предусматривавшие оккупацию острова, средства разъединения опасных «варваров»-кубинцев и возможное присоединение Кубы к США( Нитобург Э. Л. Указ. соч. С. 39—40).
• 74
  The Evolution. Р. 487.
• 75
  Фонер Ф. С. Указ. соч. Т. 2. С. 93—112; Зорина А. М. Из героического прошлого кубинского народа. М., 1961. С. 236—241.
• 76
  Подробнее см.: Роиг де Леучсенринг Э. Кубинский народ в борьбе против империализма США. М., 1968. Гл. История «поправки Платта»; Фонер Ф. С. Указ, соч. Т. 2. С. 11—14.