Север и Юг: два общества в одной Америке

Английский журналист Уильям Рассел, путешествуя в 1861—1862 гг. по США, слышал рассуждения южан об их избранности: «Мы — аграрный народ, имеющий свою систему и свою судьбу», — заявил один из них. «Мы особый народ, сэр, — убежденно доказывал другой. — Вы не понимаете нас и не можете понять, потому что вы знаете о нас только от писателей Севера и из газет Севера, которые сами ничего не знают о нас или неверно понимают то, что знают». Столь же категоричны северяне. Сенатор-республиканец У. Сьюард считал системы Севера и Юга «радикально различными» и «антагонистичными». Несходство двух регионов сохранилось и в ХХ в. В небольшом рассказе «Ледяной дом» Скотт Фитцжеральд изобразил молодую южанку, которая собралась было замуж за северянина, да так и не смогла преодолеть чужого климата, поведения и нравов. Откуда такая чуждость? Ведь Север и Юг имеют не только общее происхождение, язык, но и историю, политическую систему, ценности. Тем не менее различия оказались столь существенными, что привели к гражданской войне, самой кровопролитной за всю историю страны. Цель настоящей статьи — рассмотреть влияние окружающей среды на формирование двух регионов. Общество США — переселенческое, аборигены-индейцы не вошли в него, постепенно их оттеснили на Запад. Европейцы приехали в Новый Свет с уже сложившимся сознанием раннебуржуазной Англии. Американская среда лишь дооформила его, превратив переселенцев в американцев. Однако Соединенные Штаты Америки все-таки сохранили основы западноевропейской цивилизации, оставшись ее частью. Америка поражала воображение первых европейцев богатством природы. Изобилие США начиналось с природного изобилия — растительного и животного мира, плодородных земель, неисчерпаемых недр. Расположенные на широте средней и южной Европы, с благоприятным климатом, Соединенные Штаты не знали проблемы голода, характерной для других стран мира, чему, впрочем, немало способствовал «человеческий материал», естественно отобранный трудностями переселения. История Соединенных Штатов до начала ХХ в., как впервые отметил историк Ф. Тернер, — это история колонизации Запада, т.е. история освоения американского континента, преодоления местной среды и приспособления к ней. Американская среда «варваризовала» европейцев, заключил А.Дж. Тойнби, сославшись на Ф. Тернера, который писал: «В американских поселениях можно наблюдать, как европейские поселенцы меняли свой образ жизни под воздействием местных условий. На ранних ступенях истории еще прослеживается развитие тенденций, заложенных европейским развитием. Наиболее быстрая и эффективная американизация происходит на границе. Дикость захватывает колониста. Она захватывает его, европейски одетого, вооруженного промышленными средствами и другими атрибутами цивилизованной жизни. Из железнодорожного вагона она пересаживает его в берестяное каноэ. Она снимает с него цивилизованные одежды и облекает в охотничью куртку и мокасины. Жилищем его становится бревенчатая хижина с традиционным индейским палисадом. Он уже по-индейски возделывает землю, осваивает устрашающие воинственные выкрики и не хуже индейца снимает скальпы с врагов. Короче говоря, пограничное окружение диктовало свои условия. Человек должен был принять их или погибнуть. Постепенно поселенец преобразует окружающую его пустыню; но делает он это на основе нового опыта… Можно считать непреложным факт, что результаты его деятельности имеют специфически американские черты»¹.

Итак, американец появился в результате взаимодействия европейца с американской средой. Один из критиков назвал героя художественной литературы — простого человека с Дальнего Запада, впервые изображенного в конце XIX в., — «англосаксом, впавшим в полудикость»². На новом континенте европейцу потребовался и новый опыт, ибо опыт Старого Света здесь оказался непригоден. Природная и социальная среда (обилие и доступность плодородных земель, отнимаемых у индейцев, дефицит рабочих рук) не позволяли укрепиться как феодализму, так и капитализму. К. Маркс в 25-й главе «Капитала» писал о невозможности экспорта английских производственных отношений в колонии, о «разъедающей их язве, их противодействии водворению капитала». «…Пока работник, — заявил он, — может накоплять для себя самого, — а это он может, пока остается собственником своих средств производства, — до тех пор капиталистическое накопление и капиталистический способ производства невозможны». Однако именно эта антикапиталистическая «язва», в первую очередь обилие плодородных земель, считал К. Маркс, а до него и А. Смит, была главной причиной процветания английских колоний³. В колониях сложилась парадоксальная ситуация. Они были сразу созданы на буржуазных основах переселенцами из Англии (первые колонии финансировались акционерными компаниями), но, по утверждению Маркса, не знали капитализма. В самом деле, в колониях возникли институты, не свойственные классическому капитализму: семейная трудовая ферма и рабовладельческая плантация, которые, пользуясь языком Тойнби, стали «ответом» на «вызов» американской среды. М. Вебер назвал эту ситуацию появлением «капиталистического духа» до «капиталистического развития»⁴. Опыт Америки позволил Веберу выдвинуть возражения против исторического материализма Маркса: бытие, материальные условия вовсе не всегда определяют сознание, в Америке капиталистический дух опережал ее социально-экономическую жизнь. Однако пример США не типичен для мировой истории, поскольку эта страна, как и другие английские переселенческие колонии (Канада, Австралия, Новая Зеландия), представляла искусственное образование, результат деятельности европейцев. Поэтому философ Дж. Сантаяна характеризовал Америку как «молодую страну со старым менталитетом». Тем не менее наблюдение Вебера методологически важно для понимания специфики развития США. Колонизуя западные земли, страна вплоть до конца XIX в. занималась устройством экономики, быта, материальной жизни, соответствующей капиталистическому духу, вывезенному из Европы. Подобная неадекватность американского бытия и европейского сознания объясняет многие черты исторической жизни США: длительный период натурального хозяйства фермеров, рабство, экономические достижения.

США стали своеобразной социальной лабораторией, продемонстрировав, как выходцы из одной страны под воздействием новой среды могут создавать два различных общества. Французский мыслитель Алексис де Токвиль, побывавший в Америке в 1830-е гг., писал: «В большом англо-американском семействе можно вычленить две основные ветви, которые существуют и развиваются, так и не слившись окончательно: одна — на юге, другая — на севере страны»⁵. Север, с его умеренным климатом и относительно однородными природными условиями, благоприятствовал зерновым культурам (пшеница, кукуруза, овес), требовавшим сезонного сельскохозяйственного цикла. При дефиците рабочих рук это привело к распространению мелкой семейной фермы. Субтропический климат Юга, с теплой зимой, жарким и влажным летом, длинным вегетационным периодом (до 250 дней), позволял выращивать, помимо зерновых (фермерских) культур, плантационные (табак, рис, хлопок, сахарный тростник, индиго). Для них требовались круглогодичные работы, что вызвало — при недостатке рабочей силы — рабство. Эволюция английских переселенцев началась уже в колониальный период. Пуритане бежали в Новую Англию от религиозных преследований, чтобы построить Град на Холме. Однако местные условия (каменистые почвы, прохладный климат) заставили их заняться рыболовством, ремеслами, судостроением. В результате колонии Новой Англии превратились в торговые. В них сложилась культура янки — деятельных, энергичных предпринимателей, выше всего ставящих личную выгоду. В южных колониях, возникших сразу как торговые, напротив, с развитием плантационного рабства появились черты аристократической культуры, близкой европейской земельной знати. Различия между Севером и Югом еще больше усилились в начале XIX в., когда промышленный переворот повлек за собой индустриализацию Севера и укрепление плантационной рабовладельческой системы. Изобретение Э. Уитни хлопкоочистительной машины вдохнуло новую жизнь в плантационное хозяйство Юга, сделав главной культурой хлопок — сырье для хлопчатобумажной промышленности. С этого времени пути двух регионов окончательно разошлись.

Север быстро создавал рыночную экономику. Здесь интенсивно строились дороги, каналы, а с 1840-х гг. — железные дороги, стимулировавшие развитие промышленности, городов, торговли. В складывающийся внутренний рынок постепенно втягивались и фермеры. В отличие от крестьянина, у американского фермера нет привязанности к земле; он рассматривал ее прежде всего как источник дохода. Для крестьянина земледелие — образ жизни; с землей, матерью-кормилицей, связано его семейное прошлое, традиции, поэтому так труден переход крестьянина к рынку, ибо он означает серьезную ломку сознания, прежних отношений, складывавшихся веками. Американский фермер не испытывал подобного перелома: он порвал с традициями, пустившись через океан. Фермер всегда был потенциальным товаропроизводителем, и лишь особая американская социальная среда (неразвитость рынка, дорог, городов, промышленности) принудила его на время перейти к натуральному хозяйству. С изменением условий фермер из потенциального товаропроизводителя быстро превратился в реального. Уже в XVIII в. фермеры среднеатлантических колоний (Нью-Йорк, Пенсильвания, Нью-Джерси) продавали зерно, став основными его поставщиками для других английских колоний. С 1820-х гг. к рыночному хозяйству стали переходить фермы Среднего Запада. Этому особенно способствовало строительство каналов, железных дорог, интенсификация сельского хозяйства (механизация, использование удобрений). Жатка и косилка произвели настоящую аграрную революцию в середине XIX в., необычайно повысив производительность ферм. За 1840—1860 гг. производство зерна, например в Айове, выросло в 4 раза. В результате восточные штаты Среднего Запада перед гражданской войной превратились в товарные. Природа Севера позволяла переселенцам реализовать протестантский идеал труда. Пустынные прерии Центральных или Великих равнин преобразились в зерновой пояс страны, ее житницу. Природа укрепляла веру человека в себя, в свой разум. Эмерсон заявил: «Америка, в сущности, только другое название для безграничных возможностей». Именно с Севером связаны все экономические достижения США, уже перед гражданской войной занявших второе место в мире после Англии и ставших мировым лидером в следующем столетии. Итак, Север к середине XIX в. преодолел в основном зависимость от природы, создавая рыночную экономику, соответствующую рыночному сознанию — капиталистическому духу. Иное дело Юг, где зависимость от природной среды сохранялась значительно дольше, а потому неадекватность капиталистического духа материальным условиям стала надолго его отличительной чертой. Юг разнообразнее Севера по климату и рельефу. На верхнем Юге (7 штатов перед гражданской войной: Вирджиния, Северная Каролина, Мэриленд, Делавэр, Кентукки, Миссури, Теннесси) прохладнее, период вегетации длится 6 месяцев, поэтому здесь выращивали табак, коноплю. На нижнем Юге (Южная Каролина, Джорджия, Алабама, Флорида, Арканзас, Миссисипи, Луизиана, Техас), где морозы редки, климат жаркий и влажный, вегетационный период доходил до 9 месяцев, что позволяло выращивать хлопок, сахарный тростник. Именно на нижнем Юге в середине XIX в. находилась основная часть плантаций и рабов (свыше 60%). Прибрежные низменности переходят в холмистый Пидмонт, а затем в Аппалачские горы. Из-за неоднородности ландшафта в каждом штате помимо плантационных районов существовали и другие, пригодные только для фермерских хозяйств (горные, холмистые, песчаные, лесистые). Сочетание рабовладельческой плантации и семейной фермы — основа социально-экономического и социокультурного дуализма Юга. Присутствие этих различных институтов стало источником внутреннего конфликта — между фермерами и плантаторами, представлявшими разные и враждебные миры. Фермеры ненавидели рабов и плантаторов, сгонявших их с лучших земель во время хлопковой экспансии. Иначе говоря, Юг имел собственный Север и Юг, что привело к его расколу во время гражданской войны. Этот внутренний конфликт превосходно описан У. Фолкнером в рассказе «Нагорная победа» об убийстве фермерами горного Теннесси плантатора с Миссисипи, возвращавшегося с гражданской войны⁶.

На Юге среда вызвала к жизни плантационное хозяйство, а с ним рабство, несовместимое с капиталистическим духом английских переселенцев. Именно рабство и крупное землевладение сделали Юг отличным от Севера. Встроенное в развивающееся буржуазное общество (каковым являлся Юг как часть американского общества), рабство придало этому обществу противоречивый характер, внеся добуржуазные, традиционные черты (патернализм, кастовость). Антиномичность свойственна всем структурам Юга: от экономики до менталитета. Противоречива сама рабовладельческая плантация; порожденная торговым капиталом и ориентированная на мировой капиталистический рынок, она работала ради прибыли, т.е. была по своей природе капиталистической, но использовала из-за дефицита рабочей силы труд рабов. Отсюда некоторые элементы натурального хозяйства в жизни плантации. Рабовладелец добивался максимальной отдачи от дорогостоящих рабов, а потому плантация производила все необходимое для своих обитателей (пищу, одежду, инвентарь). «Натуральность» рабовладельческой плантации и ее направленность на мировой рынок тормозили развитие внутреннего рынка: на Юге медленно развивались промышленность, города, транспорт, а фермеры не могли перейти к товарному производству. Специфический характер приобрели индустриализация и урбанизация в регионе. Промышленность базировалась в основном на рабском труде, города, особенно нижнего Юга, являлись скорее местом жительства плантаторов, чем торгово-промышленными центрами. Южное общество было столь же противоречивым, явно не укладываясь в модель ни буржуазного, ни рабовладельческого. В 1860 г. рабы составляли треть населения, а вместе с рабовладельцами — половину, что как будто свидетельствует о его рабовладельческом характере. Однако 3/4 белого населения не имели рабов, причем основную часть жителей Юга, как и Севера, составляли мелкие фермеры-землевладельцы. Они преобладали и среди рабовладельцев: 70% рабовладельцев имели не более 10 рабов. Юг всегда отличался большей поляризацией общества, высокой концентрацией богатства по сравнению с Севером (у 10% самых богатых людей хлопкового пояса — 61,4% рабов, 68,3% хлопка). Здесь была выше доля бедных, безземельных (до 40% в конце XVIII в., до 1/3 в 1860 г.). Социальная структура региона напоминала пирамиду, в широком основании которой — рабы и неимущие (более половины населения), а малочисленную верхушку составляли крупные плантаторы, владевшие 50 и более рабами (2,5% белого населения). Но присутствие массового слоя мелких фермеров размывало этот четкий геометризм. Правда, при крупном землевладении и рабстве мелкие фермеры не могли играть заметной роли в экономической и политической жизни Юга. Обществу были свойственны взаимоисключающие черты: динамизм, социальная и географическая мобильность, характерные для всей страны, и статичность традиционного общества (кастовость, иерархизм). Это объясняется влиянием двух факторов, вызывавших противоположные процессы: плантационного рабства и колонизации Запада. Таким образом, региону было присуще разнонаправленное развитие. Рабство деформировало находящееся в становлении буржуазное общество Юга, придав ему двойственный, гибридный характер. Плантатор являлся одновременно землевладельцем, рабовладельцем и капиталистом, но весьма своеобразным, ибо вкладывал большую часть капитала в рабов и не заботился о развитии торговли, промышленности в регионе. Он был не инвестором, а спекулянтом, играющим на рынке рабов и недвижимости, т.е. представителем торгового капитала. Столь же своеобразными были и южные промышленники, имевшие или нанимавшие рабов; фермеры-рабовладельцы, которые сами работали на земле и использовали труд рабов, освободив свои семьи от полевых работ. Такую ферму уже не назовешь чисто семейным предприятием. Однако и капитализм влиял на рабство. Жизнь рабов в городах, в семьях белых или рядом с ними, рост квалификации, образования повышали их самосознание, вырабатывали дух свободы, подтачивая институт рабства. Губернатор Южной Каролины Джеймс Хэммонд справедливо заметил: «Когда раб становится механиком, он уже более чем наполовину свободен». Бесполезными оказывались все запреты обучать рабов и попытки изолировать их от жизни белых. Рабство, встроенное в буржуазное общество США, можно определить как рациональное. Раба рассматривали как дорогую собственность, требующую ухода наравне с мулом, машиной, и стремились наиболее эффективно использовать. Его так и называли рука (hand), деля на полную, половинную, четвертную силу, подобно лошадиной. Рабство американского Юга оказалось самым жестоким, поскольку в рабе не видели человека, лишая его права на личную жизнь, столь ценимую белыми американцами. Погоня за прибылью вынуждала плантаторов контролировать весь быт рабов: сон, еду, одежду, семейные отношения. На страницах журналов подробно обсуждались обязанности управляющих, поднимался вопрос о том, следует ли рабам самим готовить себе пищу или нет. Было решено, что лучше, если готовит один черный на всех, так как в спешке может быть приготовлено что-нибудь недоброкачественное. Дж. Хэммонд, ставший плантатором благодаря женитьбе, решил сделать свое имение высокоприбыльным и хорошо организованным. Он наладил медицинское обслуживание (лечил сам, в тяжелых случаях вызывал врача), следил за чистотой в жилищах рабов, значительно сократив их смертность, и за их семейной жизнью (женитьбой, рождением детей, которым сам давал имена). В результате Хэммонд добился процветания своего имения, сделавшись одним из самых богатых плантаторов Южной Каролины, но он так и не стал любимым хозяином, «отцом» своих рабов. На примере Хэммонда отчетливо виден характер патернализма на Юге — рыночного, рационального. Плантаторы действительно заботились о рабах, лечили, даже дарили подарки на праздники, подобно Э. Петтигру из Северной Каролины, называвшему своих рабов моей черной семьей. Но это было прежде всего отношение к дорогой собственности. Один из плантаторов заявил: «Хорошо накормленный здоровый ниггер после мула — лучшее вложение капитала». Поэтому рабы вовсе не считали своих хозяев отцами, и доминирующими чувствами к ним были подозрительность, обида, враждебность. После отмены рабства рабы ушли от Хэммонда, как и от других плантаторов, озадачив их своей «неблагодарностью». Дуалистична политическая система Юга, общеамериканская, либерально-демократическая по форме, но рабовладельческая по содержанию. Южане участвовали в войне за независимость, и знаменитая Декларация независимости была написана Томасом Джефферсоном, родом из Вирджинии, давшей позднее целую династию американских президентов. На Юге были приняты одни из первых демократических конституций штатов в США, провозгласивших всеобщее избирательное право для белых мужчин без имущественного ценза (Кентукки, Теннесси). Однако политическая власть в регионе принадлежала рабовладельцам, т.е. четверти белого населения. Из них выбирались все губернаторы и большинство законодателей. В Алабаме и Каролинах, к примеру, им принадлежало 75% мест. На Юге, как и по всей стране, существовала двухпартийная система. Но политическая борьба велась слабее на нижнем Юге, особенно в плантационных районах с высокой концентрацией рабов. За 1824—1850 гг. половина выборов в конгресс на нижнем Юге прошла без конкурентов, а в Южной Каролине — 80%. Американский историк К.С. Гринберг, который опубликовал эти данные, сделал вывод о несовместимости партийной борьбы с рабством, поскольку оно требовало единства всех белых, прежде всего в районах с численным преобладанием рабов (Южная Каролина, Миссисипи). Южная Каролина, самый «плантационный» штат Юга, приближалась к однопартийности. Таким образом, политическая система Юга представляла парадоксальный сплав американской демократии и рабовладельческой олигархии. В ней сохранились представительная демократия, общеамериканские политические институты, но они служили рабовладельцам. Это была специфическая рабовладельческая демократия (идеал южане видели в Древней Греции) нового времени, или, словами южанина Д. Хандли, «демократическая олигархия».

Дуализм Юга породил столь же неоднородную идеологию: эгалитаризм и либерализм Т. Джефферсона, Э. Джексона и философию неравенства Дж. Кэлхуна, Дж. Фитцхью. Эволюция мировоззрения южан, его противоречивость особенно ярко проявились во взглядах крупнейшего политического деятеля и мыслителя Юга Джона Кэлхуна. Сделав стремительную и блестящую политическую карьеру (в 28 лет — конгрессмен, в 35 — военный министр, затем вице-президент), Кэлхун до конца 1820-х гг. был приверженцем прочного Союза. Но в связи с расхождением интересов Севера и Юга он переменил свои политические взгляды, отстаивая приоритет прав штатов над полномочиями федерального правительства и став лидером южных сепаратистов. Защита рабства заставила Кэлхуна пересмотреть вопрос о природе демократии. Он отверг теорию естественных прав человека, тезис, что люди рождаются свободными и равными, признал неравенство «необходимым условием прогресса» и считал «большой и опасной ошибкой мнение о праве всех людей на свободу». Кэлхуна беспокоило ослабление политического влияния Юга в Союзе, превращение его в «безнадежное меньшинство». Для защиты прав региона он разработал концепцию «согласительного большинства», позволявшую учитывать интересы меньшинства населения путем введения права вето для каждого члена федерации и тем самым предупреждать социальные конфликты. Концепция Кэлхуна намного опережала свое время, создавая более демократичный механизм принятия политического решения. Она представляла серьезный вклад в развитие политической теории, теории групповой демократии и была использована на практике в XX столетии. Но южанин разрабатывал ее для защиты архаической системы плантационного рабства. Так, идеи демократии и либерализма причудливо соединялись на Юге с отстаиванием «особого института». Сама прорабовладельческая аргументация основывалась на принципах либерализма — правах личности, праве собственности, подразумевавшем, по мнению южан, и владение рабами. Противоречивость социальной системы отразилась на сознании, характере южанина. Рабство подтачивало протестантские ценности. Образ жизни плантатора, близкий европейской землевладельческой знати, воспитывал иные качества. На смену протестантскому уважению к труду пришло презрение к нему как к занятию черных рабов. Померкла привлекательность предпринимательской деятельности в сфере торговли, финансов, промышленности. Достигнутые благодаря рабству богатство и досуг позволяли плантаторам не только предаваться праздности, светским развлечениям, но и заниматься самообразованием, политикой, военным делом. Именно Юг поставлял стране крупнейших государственных деятелей, военачальников. Досуг способствовал развитию созерцательности, романтизма, чуждых прагматичным северянам. Жизнь старого Юга, по мнению историка Р. Остервиза, покоилась на трех китах: плантационной системе, рабстве и романтизме, который выразился в культе «рыцарских» качеств — исключительно развитом чувстве чести и гордости, милитаризме, местном национализме, приведшем регион к отделению от Союза. Кодекс чести стал основой поведения южан, определяя этические нормы и правила. «Честь и слава — это все, к чему должен стремиться мужчина», — заявил генерал Роберт Ли, главнокомандующий армии Конфедерации южных штатов. Честь в качестве кастовой этики порой оказывалась у южан выше свойственной всем американцам жажды обогащения. Среди других рыцарских качеств были владение оружием и верховая езда, дуэли как самый быстрый способ защиты личного достоинства, поклонение женщине, приверженность семье, семейному клану.

Соединение этических норм буржуазного и традиционного общества (культ труда и презрение к нему, предпринимательская активность и созерцательность, прагматизм и романтизм) сделало противоречивым характер южанина, усложнило его менталитет в сравнении с прямодушным и целенаправленным сознанием северянина. Это отразилось в художественной литературе Юга, отличающейся особой глубиной и психологизмом (например, У. Фолкнер, Т. Уильямс). Раздвоенность сознания характерна для Кэлхуна, ратовавшего за либерализм для укрепления рабовладельческого режима; для Хэммонда, внедрявшего рационализм в функционирование рабовладельческой плантации и желавшего сохранить отеческие отношения с рабами. Та же противоречивость проявилась в политике южных реформаторов, выступавших с 1840-х гг. за индустриализацию региона, интенсификацию сельского хозяйства, которые привели бы к ослаблению особого института — рабства. Одним из них был Эдвин Раффин, известный агроном из Вирджинии и популяризатор идеи диверсификации хозяйства, перехода от плантационных культур к фермерским, использования удобрений. Эти меры неизбежно ограничили бы рабский труд. В то же время Раффин был горячим сторонником «правого дела» Юга. Именно ему доверили дать первый залп по форту Самтер, залп, с которого началась гражданская война. После поражения Юга он покончил с собой. Печатью противоречивости отмечена и религия Юга — евангелизм (баптизм, методизм, пресвитерианство). Утвердившийся к 1830-м гг. в регионе, он был самым демократичным течением в американском протестантизме, церковью границы — «с простым культом для простого народа». Евангелисты не признавали посредничества священников между человеком и Богом. Проповедником мог стать любой верующий. Многие из них фермерствовали, учительствовали, живя, как пионеры, в бревенчатой хижине. Первые евангелисты выступали против рабства (ими основан аболиционизм на Севере), но они изменили свою позицию с укреплением плантационной системы, встроившись в нее и открыто не осудив рабство. Взгляды евангелистов, обретя консервативную и фундаменталистскую направленность, поддержали сепаратизм Юга. Тем не менее они настойчиво противостояли аристократическим тенденциям в регионе, боролись с кодексом чести, дуэлями, пьянством. Рабство как бы возвратило южан к образу жизни и ценностям традиционного общества, культивируя праздность, леность. Этому немало благоприятствовал жаркий климат, гасивший активность, энергичную деятельность, характерные для протестантской культуры, возникшей в умеренном климате северной Европы. Английская актриса Фрэнсис Кэмбл, вышедшая замуж за плантатора из Джорджии и проведшая два года (1838—1839) на плантации, писала в своем дневнике: «Южные рабовладельцы не похожи на манчестерских мануфактуристов или массачусетских купцов. Они — пережиток варваризма и феодализма. Они похожи на южных европейцев, живущих под влиянием климата, проводящих жизнь в пьянстве, играх, дебошах, независимых от любого мнения, игнорирующих всякий прогресс, изолированные от всякого общества». По существу, в основе антиномичности Юга лежит несовместимость протестантских североевропейских ценностей со средой, вызвавшей к жизни плантационное хозяйство и рабство. Подобный антиномизм сознания и среды мог возникнуть только в переселенческой цивилизации, находящейся в процессе становления, каковой была американская цивилизация. Что же взяло верх в этом противоборстве? Смогла ли среда повернуть американцев-южан вспять, превратить Юг в традиционное общество? Некоторые историки (Ю. Дженовезе, К.В. Вудворд) полагают, что старый Юг все дальше уходил от своих буржуазных основ, приближаясь к рабовладельческому обществу. Думаю, что это не так. Среда, конечно, повлияла на европейцев, но даже у южан не смогла коренным образом изменить сознание — протестантское, рациональное, рыночно ориентированное. Рабство внесло элементы традиционного общества, но не превратило Юг в таковое, а придало ему антиномичность. Общество Юга оставалось все-таки частью американской буржуазной цивилизации. Внутри нее сложилось два различных мира, из-за кратковременности существования даже не получивших иного названия, кроме географического — Север и Юг. Север и Юг США представляли не только разный тип социально-экономического развития: Север с господством мелкой земельной собственности, широким средним слоем населения (фермеры, мелкие предприниматели), политической демократией; Юг — с крупным землевладением (хотя и не преобладавшим), высокой концентрацией богатства, социальной поляризацией и, следовательно, политическим олигархизмом — модель более характерная для мирового опыта. Эти общества были качественно различными системами в целом из-за плантационного рабства, развитого на Юге. Их существование внутри одного государства неизбежно должно было привести к конфликту, поскольку интересы расходились во всем: это касалось тарифной политики, строительства дорог и каналов, колонизации Запада. История США до середины XIX в. — это история конфликтов и компромиссов между Севером и Югом. Паритет двух регионов, подтвержденный Миссурийским компромиссом 1820 г., долго не продержался. Север быстро обогнал Юг в экономике и численности населения. К 1860 г. южане составляли лишь треть населения страны. Юг являлся единственным регионом, где происходил отток белых жителей в другие районы. Вместе с потерей населения Юг терял влияние в федеральных органах, поэтому борьба за западные земли была борьбой за власть двух регионов в Союзе. Ориентированный на внешний рынок, Юг для сохранения своей системы в конце концов был вынужден пойти на крайнюю меру — отделение. Север, нацеленный на создание общенациональной рыночной экономики, стремился во что бы то ни стало сохранить Союз. Конфликт стfал неотвратим. Столкновение между Севером и Югом усилило постоянно тлевшие внутренние конфликты Юга: между верхним и нижним субрегионами, фермерскими и плантационными районами в каждом штате. Развитие верхнего и нижнего Юга в середине XIX в. шло в разных направлениях. Причина тому — снова во влиянии среды. Табачные штаты верхнего Юга (Мэриленд, Вирджиния, Северная Каролина) в XVIII в. переживали настоящий экологический кризис из-за эрозии земли (вследствие разрушения ее верхнего слоя дождями), истощения почв плантационными культурами, особенно табаком, который давал хороший урожай только в первые два года, а через четыре вынуждал или забрасывать землю, или применять удобрения. Плантаторы долгое время выбирали первый путь, уходя дальше на Запад. В результате происходила депопуляция старых приатлантических штатов. За 1790—1816 гг. из Северной Каролины эмигрировали 200 тыс. человек. Однако с 1820-х гг. в штатах верхнего Юга начался процесс аграрного возрождения. Они стали сокращать производство табака и переходить к фермерским культурам — пшенице, кукурузе, а также выращиванию кормовых трав, развитию животноводства. В 1840— 1850-е гг. в них, как и на Севере, начались механизация, использование удобрений. В Мэриленде доля табака в сельскохозяйственном производстве сократилась за 1747—1859 гг. с 90 до 14%, что привело к снижению роли плантаций и рабства. В результате в штатах верхнего Юга уменьшались средний размер ферм, доля рабов в населении, численность рабовладельцев. Иными словами, они всё более превращались в фермерские, сближаясь с Севером. Вот почему с началом гражданской войны четыре штата верхнего Юга, которые называли пограничными (Мэриленд, Делавэр, Кентукки, Миссури), а также фермерская гористая западная часть Вирджинии перешли на сторону Союза. Другие штаты верхнего Юга (Теннесси, Вирджиния и Северная Каролина) неохотно и с запозданием поддержали Конфедеративные Штаты Америки. На нижнем Юге аграрная революция не произошла, прежде всего, из-за природных условий. Субтропический климат препятствовал переходу от монокультурного хозяйства, которое постепенно развивалось в этом субрегионе, к диверсификации. От длительной жары здесь плохо росли пшеница, кормовые травы, а значит, не могло быть успешным молочное животноводство. Штаты нижнего Юга также страдали от истощения почв. В 1858 г. 40% земель, занятых под хлопком, было истощено.

Особенно тяжелая ситуация сложилась в Южной Каролине, которая в начале XIX в. производила половину национального хлопка. К 1830-м гг. она утратила первенство, перешедшее к новым штатам — Миссисипи, Алабаме, Луизиане. Истощение почв привело к миграции населения из штата на Запад, что отразилось на его политическом влиянии: число конгрессменов от Южной Каролины снизилось с 9 до 4 человек за 1840—1860 гг. Дж. Хэммонд, как губернатор, пытался помочь проведению аграрной реформы, пригласив в штат известного агронома Э. Раффина, но реформа не шла. Нижний Юг был обречен на монокультурное плантационное хозяйство. Перед гражданской войной здесь продолжал расти средний размер земельных участков, доля рабов и рабовладельцев в населении. Штаты нижнего Юга стали оплотом плантационного рабства, все дальше уходя от общеамериканского развития. Именно они во главе с Южной Каролиной стали инициаторами сецессии. Отмена рабства превратила Юг в самый бедный регион страны, причем плантационные штаты нижнего Юга отличались наиболее низкими социально-экономическими показателями. Только через столетие благодаря высоким технологиям и капиталовложениям американский Юг смог преодолеть зависимость от природы: изменил структуру сельского хозяйства, сократив плантационные культуры и развив птицеводство, мясное животноводство. Хлопковый пояс переместился на Юго-Запад — в Техас и Оклахому, где хлопок выращивают на орошаемых землях крупных ферм с применением машин и современной агротехники.

В середине XX в. с индустриализацией, бульдозерной революцией, как ее назвал историк К.В. Вудворд, Юг стал превращаться из бедного региона в солнечный пояс страны. В наши дни стираются социально-экономические различия региона, почти достигшего общенационального уровня. Однако столь долгий путь приспособления к среде оставил заметный след в психологии южан, сделав Юг особой субкультурой США. Ему более свойственны консерватизм, фундаментализм, насилие. Как нигде в стране, в нем сильны традиционные ценности, такие институты, как семья и Церковь. Специфику ментальности южан передал Томас Вулф в романе «Домой возврата нет» (М., 1982. С. 309): «Есть в южанах нечто запутанное, темное, наболевшее, что не покидает их всю жизнь, — нечто, укоренившееся в их душах, о чем никто еще не решался написать, никто ни разу не заговорил. Быть может, виной тому давняя война и крушение надежд, вызванное решительным поражением, и его унизительные последствия. А быть может, корни уходят еще глубже; зло рабства, мученье и стыд, которые терзают совесть человека, неудержимо стремящегося к собственности… Однако больше всего виноват, быть может, климат, в котором они живут, само их естество, пища, которой они вскормлены, неведомые страхи, которые рождают в них раскинувшиеся над головой небеса и темный таинственный сосновый бор, что обступает их со всех сторон и нестерпимой скорбью надрывает душу».

¹ Тойнби А.Дж. Постижение истории. М., 1991. С. 388; Turner T.J. The Frontier in American History. N.Y., 1921. P. 1—4.
² Литературная история Соединенных Штатов Америки. Т. 2. М., 1978. С. 427.
³ См.: Маркс К. Капитал. Т. 1. М., 1963. С. 776—778; Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. 2. М., 1935. С. 132.
⁴ Вебер М. Протестантская этика. Ч. 1. М., 1972. С. 67.
⁵ Токвиль А., де. Демократия в Америке. М., 1992. С. 45.
⁶ См.: Фолкнер У. Нагорная победа. Собр. соч. в 6 т. Т. 6. М., 1987. Перевод названия неудачен, так как не передает смысла рассказа (Mountain Victory). В нем Фолкнер образно представил социальный конфликт Юга как конфликт ландшафтный — гор и равнин.