Г.И.Лангсдорф и Русская Америка

Георг Генрих фон (на русской службе — Григорий Иванович) Лангсдорф (1774— 1852), естествоиспытатель, этнограф, путешественник, позднее — российский академик, дипломат, родоначальник отечественной американистики, со 2 июля 1805 по 19 июня 1806 г.1 сопровождал в качестве врача камергера Н.П.Резанова во время его поездок по Северной Америке. На территории собственно Русской Америки Лангсдорф находился на три с половиной месяца меньше. Он принял участие в плавании из Ситки (Ново-Архангельск) в Сан-Франциско (в испанскую колонию Новая Испания). Плавание туда и обратно, а также пребывание в Калифорнии продолжалось с 25 февраля по 8 июня 1806 г. Во владениях Российско-американской компании (РАК) Лангсдорф посетил остров Св. Павла, входящий в число о-вов Прибылова, о-в Уналашка из Лисьевской группы островов Алеутского архипелага, о-в Кадьяк, но в основном жил в Ново-Архангельске, на о-ве Ситка. На обратном пути (на Камчатку) помимо нескольких упомянутых островов путешественник побывал также в заливе Кука, у побережья Аляски.2

Впечатления Лангсдорфа о Русской Америке, описанные им в книге о своем кругосветном путешествии в 1803— 1807 гг., широко известны и являются общепризнанным источником по истории РАК, точнее первого, «барановского» периода ее существования.3 Между тем вернуться к теме данной статьи, на наш взгляд, все же стоит по нескольким соображениям. Во-первых, при использовании текстов Лангсдорфа, как правило, не упоминается о происхождении его взглядов и о них самих как таковых. Во-вторых, заметки путешественника о РАК никогда не суммировались и не систематизировались. В-третьих, не выяснялось, как повлияла на североамериканские наблюдения Лангсдорфа деятельность Резанова, который в 1805— 1806 гг. фактически управлял РАК. Наконец, не предпринималось попытки поставить вопрос о возможности влияния лангсдорфской оценки деятельности РАК на представителей российских правительственных сфер до выхода книги путешественника.

Ситуация во владениях РАК, произвела на Лангсдорфа крайне тяжелое впечатление. Более того, она его шокировала, причем до такой степени, что, находясь в Ново-Архангельске, он опасался писать о виденном, делиться своими впечатлениями. Опасался потому, что чувствовал: это может стоить ему жизни. «О всяких злоупотреблениях и зверствах, свидетелем которых я был, и о неприятностях, сводивших на нет мою работу, я лучше умолчу и сообщу лишь некоторые замечания по естествознанию», — обмолвился Лангсдорф в начале февраля 1806 г. в письме своему учителю и наставнику геттингенскому профессору Иоганну Блуменбаху.4

Напомним, что Лангсдорф был воспитанником медицинского факультета Геттингенското университета, являвшегося во второй половине XVIII в. одним из главных центров немецкой научной мысли эпохи Просвещения. В нем преподавали европейски известные ученые — антиковед Христиан Гейне, ориенталист Иоганн Михаэлис, историки Август Шлецер и Арнольд Геерен, физик и астроном Георг Лихтенберг, лингвист Иоганн Эйхгорн и уже упоминавшийся антрополог, физиолог и основоположник страноведения в германских землях Блуменбах. К школе последнего наряду с Лангсдорфом принадлежали, например, исследователь Африки И.Буркхардт, Северной и Южной Америки — Максимилиан Вид-Нейвид, России — А. фон Гаксгаузен. В какой-то мере Блуменбах был учителем и Александра Гумбольдта.

Геттингенский профессор требовал от своих учеников не только тщательного изучения природы, языка, культуры, исследуемой ими страны, нравов и обычаев ее населения, но и умения смотреть на окружающее глазами местных жителей, разделять их заботы, знать каждодневные трудности. Прошедшего такую школу Лангсдорфа (а он был принят в доме Блуменбаха, нередко у него обедал, пользовался его покровительством) отличала еще способность сопереживать представителям этнических групп, племен, народов, которые становились объектом его наблюдений, и стремиться улучшить условия их жизни.

Нельзя не отметить и влияния на Лангсдорфа взглядов И.Г.Гердера, который был старше его на тридцать лет и умер в год отправления Генриха в кругосветное путешествие. Лангсдорфу были не чужды гердеровские идеи об историческом своеобразии и равноценности разных эпох в развитии культуры и истории как последовательном осуществлении принципа гуманности. Горячий адепт идеологии Просвещения, рационалист, убежденный, в ту пору, можно сказать, восторженный монархист, Лангсдорф искренне уповал на просвещенного монарха как лучшего из возможных правителей. Причем не колебался, кому отдать свои симпатии — Наполеоновской Франции или Александровской России. Безусловно, это была последняя. Французскую революцию и ее последствия Лангсдорф явно не одобрял.

Однако в России до кругосветного плавания ему побывать не довелось. После двух кратковременных посещений Камчатки в 1804— 1805 гг. Лангсдорф оказался во владениях РАК и, хотя являлся человеком не робкого десятка почувствовал себя, как это видно из цитировавшегося письма Блуменбаху, весьма некомфортно. Дело было не только в том, что его окружал грубый и жестокий мир людей, часто с преступным прошлым, людей, страдавших от тяжкого труда и всевозможных лишений, путешественник не понял (и вряд ли его можно в этом упрекнуть!), как соотносился просвещенный император со своим правительством в Петербурге и РАК, владевшая землями на другом конце света с их, во многом откровенно рабским, социальным бытом. «Меня часто поражало [то] обстоятельство, — писал Лангсдорф, — как в монархическом государстве могла возникнуть свободная торговая компания, не подчиненная никакой администрации и имеющая неограниченную и безнаказную власть распоряжаться самовластно над огромными участками земель. Здесь русский подданный не находит ни обеспечения своей собственности, ни безопасности, ни правосудия».5

Первое, что отметил Лангсдорф было варварское отношение российских промышленников к природным ресурсам региона и вопиющая бесхозяйственность. «Люди, достойные доверия, сказывали мне (на Уналашке. —Б.К.),— читаем мы в книге путешественника, — что несколько лет тому назад было добыто так много котиков, что значительное количество шкур их, на несколько миллионов рублей, сгнило в компанейских магазинах по той причине, что промышленники смотрят на количество шкур, а не обращают внимание на качество их выделки. Жир, годный на превосходную ворвань, бросается без всякого употребления».6

Положение коренного населения Русской Америки вызвало у Лангсдорфа едва ли ни большее негодование, чем сцены жизни негров-рабов в г. Носса-Сеньора-ду-Дестерру (ныне — Флорианополис) на бразильском острове Санта-Катарина, где корабль «Надежда», на котором он путешествовал, сделал остановку в декабре 1803 г. «Алеуты дальних островов подчинены промышленникам или, другими словами невеждам и злодеям, которые всеми средствами обижают, притесняют и, смело можно сказать, высасывают добродушных и кротких туземцев, — писал путешественник. — Агенты контор и их подчиненные, — продолжал он, — действуют под влиянием прихоти или корысти, самовольно, безотчетно, ибо станут ли они доносить в главное правление о своем гнусном поведении, и своих ежедневных злодеяниях? Жалоб и челобитчиков много, но нет судейне положительно известно, что некоторые промышленники распоряжались даже жизнью туземцев своевольно и безнаказанно, и до смерти замучивая этих беззащитных и несчастливцев».7 Лангсдорф отмечал, что приказчики РАК и их помощники лишили алеутов единственного средства их существования — байдарок. «В настоящее время алеут до того раб компании, что он от нее получает байдарку, стрелы и даже одежду и принужден отдавать в ее распоряжение всю добычу своих промыслов, — читаем мы далее. — Алеут лишен своей собственной воли и употребления своего времени».8 Коренное население региона, как указывал Лангодорф, использовалось для «промысла зверей, для приготовления шкур, для шитья платья, для делания байдарок, для лова и сушения рыб и проч. и проч.».9 «Возмутительно видеть, — писал Лангсдорф, — этих голодных и полунагих людей, работающих как арестанты, когда знаешь, что в компанейских магазинах есть и провизия, и одежда».10

Трагической была в Русской Америке и судьба самих российских промышленников, если, как замечал Лангсдорф, они «не ремесленники и не помощники приказчиков, а занимающиеся валовыми работами», «их заставляют работать до истощения; когда же заболеют, то не знают, что значит призрение или медицинское пособие».11 Смертность среди промышленных людей была очень высока. Однако соответствующими статистическими данными Лангсдорф не располагал. «Если б было известно, сколько промышленников в последние тридцать лет прибыло из Охотска, сколько из них возвратилось туда и сколько еще в живых и если б главное правление обнародовало верные сведения о прежнем и настоящем народонаселении островов, тогда все мной сказанное оказалось бы вполне справедливым»,12 — вырвалось у него.

«Отношения компании к промышленникам и сих последних к компании основаны на странных правилах, — рассказывал путешественник. — Промышленникам положена известная часть их промыслов, но никогда не зная результатов их, они вечно остаются в неведении того, что им следует. Счеты оканчиваются  по истечении нескольких лет; а между тем все жизненные потребности отпускаются им в долг по весьма дорогим и часто совершенно произвольным ценам. Поэтому промышленники обыкновенно впадают в долги и задерживаются против их воли компаниею до тех пор заложниками, покуда они не заработают долга».13 Если практиковавшийся РАК, так называемый, «найм» алеутов и южных эскимосов очень походил на репартимьенто в Испанской Америке, то рядовые промышленники были не менее сходны с тамошними пеонами.14

Положение больных промышленников в Ново-Архангельске зимой 1805— 1806 гг. приводило Лангсдорфа как врача в отчаяние. Они лежали в сырых, холодных казармах и умирали от цинги. «Пища, отпускаемая больным, была отвратительна, и как часто осмеивали меня, когда я выпрашивал у содержателей магазинов сахару, рису, патоки и пр., уверяя, что эти предметы лучше всякого лекарства, и что из здешней ели можно с примесью патоки варить целебный и противуцинготный напиток! — вспоминал путешественник. — «Каков доктор, — говорили мне с насмешкой, — вместо лекарства прописывает сытную пищу и приятные напитки!»»15

Лангсдорф свидетельствует, что в Ново-Архангельске забыли о христианском обряде погребения. Умерших русских промышленников закапывали в землю алеуты. Товарищество, приятельство, чувство землячества были утрачены. Умерших никто не провожал в последний путь. «Все это должно казаться преувеличенным и невероятным, в особенности при мысли, что интерес компании явно требует сохранения жизни этих людей. Поэтому я не постигаю подобных действий. К тому же, какие причины могли бы меня побуждать выдумывать подобные неприятные рассказы? Я предпочел бы поделиться с моими читателями утешительными и отрадными фактами!» — писал Лангсдорф.16

В чем видел Лангсдорф причины порядков сложившихся во владениях РАК? «Глубокая старость Баранова (в 1806 г. ему было 60 лет. —Б.Н.), бессовестное поведение его подчиненных и их худое управление, объем заселений и огромность расстояния между ними и от главного управления в С.-Петербурге, недостаток в необходимом присмотре и правосудии — вот, по моему убеждению, главные причины многих злоупотреблений, против которых нет возможности бороться одному человеку, даже честнейшему. Управление в каждом отдельном селении чисто деспотическое. Начальники Кадьякского отдела делают то, что хотят, не отдавая никому отчетов и не подлежа ничьему присмотру».17 По жесткости и эмоциональному накалу впечатления Лангсдорфа о Русской Америке первого десятилетия XIXв. выделяются на фоне других, тоже весьма критических, принадлежащих, скажем, Ю.Ф. Лисянскому, Г.И. Давыдову, иеромонаху Гедеону (Г. Федотову) между тем, современные исследования показывают, что воспитанник немецких просветителей был во многом прав. ¹⁸

Прибытие в Русскую Америку Н.П. Резанова в качестве уполномоченного РАК лишь усугубило там беспорядки и неурядицы Общение с камергером и деятельность последнего дали Лангсдорфу новые доказательства для негативной оценки окружавшей его тогда действительности. Следует отметить, что путешественник, включенный в состав экспедиции в Копенгагене, благодаря и Крузенштерну, и Резанову (это было, возможно, их единственное солидарное решение) известное время занимал по отношению к последнему нейтральную позицию. Однако постепенно она менялась Новый и наиболее обстоятельный из существующих источник по истории первого русского кругосветного плавания — сугубо личный, не предназначавшийся для публикации дневник лейтенанта «Надежды» Германа Густова (на русской службе — Ермолая Ермолаевича) Левенштерна со всей очевидностью показывает, что Резанов во время плавания полностью дискредитировал себя как личность и вызвал глубокое презрение российских моряков.19 И дело далеко не только в известном споре между Н.П.Резановым и И.Ф.Крузенштерном об их служебных полномочиях, споре, порожденном двусмысленностью данных им инструкций и другими ошибками, допущенными при организации экспедиции.20 Дневник Левенштерна, к примеру, за период с августа 1803 по май 1804 г. буквально пестрит свидетельствами о моральной распущенности, грубости, скаредности, тщеславии, коварстве, фальшивости, чванстве, трусливости, хвастливости, лживости, двурушничестве, вероломстве, склонности к интригам и других подобных качествах камергера. Во время пребывшим в Японии Лангсдорф, входивший в состав российского посольства, в полной мере ощутил на себе характер Резанова.21 Отправиться с ним в Русскую Америку путешественника побудили, как писал он Блуменбаху, лишь «слепая любовь к естественной истории, неоднократные обещания помощи в научных исследованиях и жажда знаний».22 На деле вместо ожидаемой помощи Лангсдорф сплошь и рядом сталкивался с вопиющим невниманием к своей работе, а подчас и откровенной недоброжелательностью.23 По возвращении из Калифорнии он при первом же удобном случае расстался с Резановым.

В 1805 г. Н.В. Гоголя еще не было на свете (ему предстояло родиться только через четыре года), а достойный прототип Манилова в лице Резанова на фоне обрисованной выше действительности уже фантазировал о небывалых нововведениях на о-ве Кадьяк. «Г[-н] Резанов неоднократно увлекался картиною своего воображения, представляя себе удивление моряков от внезапного вида правильно выстроенного и красивого города, школ, обширной библиотеки, электрической машины («которая первоначально назначена была в подарок японскому правительству». —Г.Л.),музеума и наслаждения — отличным обедом, приготовленным искусными кухарками на европейский лад», — писал Лангсдорф.24 «Относительно же призрения больных, — замечал путешественник о времени пребывания на Кадьяке, — и заботы о лучшей пище для полуздоровых промышленников и алеутов и лучшего обращения с ними, как на второстепенную вещь, не было принято Резановым никаких мер. Все эти люди стенали под тяготевшим над ними игом и безнадежно смотрели на наше отплытие в Ситку».25

На обратном пути Лангсдорф снова побывал на Кадьяке. Жена правителя тамошней компанейской конторы И.И.Баннера Н.П.Баннер, которая должна была обучать местных девочек поварскому искусству, умерла от пьянства: корабль «Нева» доставил на остров много спиртного.26 «Некоторые промышленники начали заниматься обработкой земли, и я с сожалением видел, как впрягались в неуклюжий плуг алеуты, а не рогатый скот», — читаем у Лангсдорфа.27

Вообще как администратор Резанов был настолько несостоятелен, что Лангсдорф бывало приходил в отчаяние: «Александр Андреевич Баранов, сдавши управление камергеру Резанову, говорил после каждого отвергнутого предложения: «Да будет не по моему, а по твоему, делай как знаешь!» Камергер же Резанов, совершенно не сведущий в подобном роде управления доверял какому-то приказчику К., двуличному и бесчувственному человеку и до безнравственности которого не достигают даже личности, созданные Шекспиром. Было бы лучше для человечества, если б подобным людям власть никогда не вверялась».28 Любопытно, что Резанов закупил в Сан-Франциско зерно, а не муку. Он упустил из виду, что в Ново-Архангельске не было мельницы. Баранов сокрушался по этому поводу.29

Впечатления о Русской Америке, описанные Лангсдорфом в своей книге, были, конечно, лишь малой толикой того, что ему удалось узнать об этом регионе. Не случайно мы встречаем в тексте его оговорку: откровенно описать, какова Российско-американская компания в действительности «часто обстоятельства не дозволяют».30 Полагаем, что в более полном виде наблюдения Лангсдорфа во владениях РАК стали достоянием высоких российских властей. Известно, что, находясь на Камчатке, путешественник вступил в переписку с графом Н.П.Румянцевым, тогда — министром коммерции, а позднее также министром иностранных дел и канцлером империи. Этому способствовала рекомендация дяди Лангсдорфа со стороны матери тайного советника Коха, который, вероятно, познакомился с Румянцевым в период его длительной службы на дипломатических постах в германских землях. На Камчатке Лангсдорф собрал обширный материал о ее природе, населении, недостатках в организации управления и по пути в Петербург, из Иркутска, послал министру аргументированную записку о необходимых реформах на полуострове.31 Записка понравилась Румянцеву, была переведена с немецкого на французский язык и представлена Александру I. Это собственно и решило судьбу Лангсдорфа, вступившего на русскую службу и вошедшего в румянцевское окружение. В 1810— 1811 гг. Лангсдорф принял участие в работе двух правительственных комитетов, занимавшихся реформированием Камчатки, а 9 апреля 1812 г. новое «Положение» о полуострове, составленное с учетом основных идей упомянутой записки Лангсдорфа, было утверждено императором. В результате, в частности, город Петропавловск стал столицей Камчатки.32 Таким образом, Лангсдорф был привлечен к серьезной и давшей реальные результаты государственной деятельности. Резонно, на наш взгляд, предположить, что, встречаясь с Румянцевым, путешественник беседовал не только о Камчатке, но и о Русской Америке.

Еще более вероятно, что Лангсдорф делился своими впечатлениями о деятельности РАК с генерал-губернатором иркутским, тобольским и томским И.Б.Пестелем. Последний, в прошлом московский почт-директор, получил назначение в Сибирь, которую, естественно, совсем не знал, в марте 1806 г. В июне он прибыл в Иркутск, куда к началу 1807 г. добрался сухим путем из Охотска Резанов. Используя цитаты из письма камергера первенствующему директору РАК М.М. Булдакову от 24—26 января 1807 г., Н.Н. Болховитинов писал: «Ежедневно встречаясь с новым сибирским генерал-губернатором И.Б.Пестелем, Резанов много «говорил с ним о компании, о пользах ее, о невозможности Сибири существовать без нее в благоденственном виде?» Не без труда он сумел «воспламенить» своими обширнейшими планами колеблющегося генерал-губернатора, который признался, что их свидание «решило для него этот гордиев узел»».33

Вслед за Резановым, скончавшимся в марте 1807 г. в Красноярске, в Петербург, как упоминалось, отправился сухим путем Лангсдорф. Он выехал из Охотска в июне 1807 г. и 11 декабря достиг Тобольска, являвшегося тогда резиденцией Пестеля. Рассказы Лангсдорфа так заинтересовали генерал-губернатора, что он задержал путешественника у себя до 22 февраля 1808 г.34 Можно предположить, что говорили они и о российских колониях на Аляске.

Вскоре после встречи с Лангсдорфом Пестель получил запрошенное ранее разрешение вернуться в Петербург с проектом изменения своей служебной инструкции, да так и остался управлять Сибирью из столицы. Император принял генерал-губернатора милостиво и даже позволил обращаться к нему по делам службы, минуя каких-либо посредников. Пестель часто бывал на обедах у Александра I и на вечерних собраниях у императрицы Елизаветы Алексеевны, куда приглашали очень немногих приближенных. Так что информацию о РАК, сообщенную ему Лангсдорфом, правитель Сибири имел полную возможность довести до сведения царя.

Между тем «гордиев узел» проблем РАК продолжал занимать Пестеля. В июле 1809 г. в Ново-Архангельске был раскрыт заговор против Баранова во главе с Василием Наплавковым и Иваном Поповым. Разбирательство тянулось восемь лет и, как писал А.В.Гринев, «получило достаточно широкую огласку, особенно после того, как материалы дела были затребованы сибирским губернатором И.Б.Пестелем, непримиримым противником РАК, пытавшимся, видимо, использовать их для компрометации компании и лично А.А.Баранова». «И хотя главные «бунтовщики» были осуждены, отмечал ниже А.В.Гринев, — в целом вся эта история сильно подпортила имидж Российско-американской компании в глазах «вышняго начальства» и послужила одной из причин, заставивших Главное правление искать замену А.А. Баранову на посту главного правителя колоний».35 Думаем, что если Пестель и был «воспламенен» американскими планами Резанова, то лишь с января по декабрь 1807 г., когда в Тобольске принял у себя Лангсдорфа.

Впоследствии, уже в Бразилии, куда Лангсдорф отправился в конце 1812 г. в качестве российского генерального консула, он не раз возвращался к своим размышлениям о Русской Америке. В Рио-де-Жанейро о новостях, касавшихся РАК, он как-то узнал от американских морских офицеров, побывавших в английском плену. Последние были захвачены в Тихом океане во время англо-американской войны 1812— 1814 гг. В донесении министру иностранных дел К.В.Нессельроде от 27 февраля (11 марта) 1815 г. Лангсдорф осуждал монополию РАК, стремящуюся, по его словам, «обезлюдить Алеутские острова, Кадьяк и Аляску ради нескольких шкур котиков», а сообщение американцев об основании российского форта Росс в Калифорнии сразу побудило его озаботиться безопасностью «бедных алеутов», против которых в случае конфликтов могло быть направлено «оружие испанцев или индейцев».36 «Я не могу не заметить, — писал Лангсдорф Нессельроде позже, 25 марта (5 апреля) 18 18 г., — что мне кажутся опасными и ненужными всякие предприятия, осуществляемые правительством вместе с императорской Российско-американской компанией. Всякая монополия должна быть отменена и в особенности та, которая является причиной обезлюдения и разорения многих стран». На Алеутских островах, Кадьяке, Аляске, указывал он там же, «из многих тысяч жителей осталось лишь по нескольку сотен».37

Лангсдорф не знал тогда, что 11 января 18 18 г. А.А. Баранова на посту главного правителя Русской Америки сменил капитан-лейтенант Л.А.Гагемейстер. А в июле того же года пришедшему в Ново-Архангельск на военном шлюпе «Камчатка» В.М.Головнину удалось уговорить Баранова возвратиться в Россию. Следует отметить, что знаменитая «Записка капитана второго ранга Головнина о состоянии Российско-американской компании в 18 18 г.», несомненно, носит на себе влияние аляскинских наблюдений Лангсдорфа. Иначе как объяснить известный пассаж Головнина, касавшийся Резанова и буквально обобщавший цитировавшиеся выше строки из книги путешественника: «Он (Резанов. — Б.К.) был человек скорый, горячий, затейливый писака, говорун, имевший голову, более способную созидать воздушные замки, чем обдумывать и исполнять основательные предначертания и вовсе не имевший ни терпения, ни способности достигать великих и отдаленных видов; впоследствии мы увидим, что он наделал компании множество вреда и сам разрушил планы, которые были им же изобретены».38 Кое-что Лангсдорф мог рассказать Головнину и при их личной встрече в ноябре 1817 г., когда «Камчатка» по пути в Русскую Америку заходила в Рио-де-Жанейро,39 а затем командир шлюпа убедился в справедливости прочитанного и слышанного в процессе порученной ему ревизии РАК.

Мы вряд ли погрешим против истины, если придем к выводу, что Лангсдорф содействовал не только реформам на Камчатке, но и привлек внимание к проблемам Русской Америки, а также внес определенный вклад в трансформацию управления Российско-американской компанией, правителями владений которой после отставки А.А. Баранова стали назначаться российские морские офицеры.

• 1
  В статье даты даются по старому стилю, для событий, происходивших вне России дается дата по старому и новому (в скобках) стилю.
• 2
  Комиссаров Б.Н. Григорий Иванович Лангсдорф. 1774— 1852. Л., 1975. С. 34-38.
• 3
  После первого немецкого издания в 1812 г. (Langsdorff G. Bemerkungen auf einer Reise um die Welt in den Jahren 1803 bis 1807 (далее — Bemerkungen). Bd. I—II. Frankfurt a/M., 1812; Kupfer zu G.H.v. Langsdorff’s Bemerkungen… Bd. I—II. Frankfurt a/M, 1812) труд Г.И. Лангсдорфа полностью, в сокращении и в отрывках переиздавался; на немецком, английском, голландском языках. В переводе на русский язык были опубликованы лишь фрагменты текста Г.И. Лангсдорфа. См.: Академик Г.И. Лангсдорф и русская экспедиция в Бразилию в 1821— 1836 гг. Библиографический указатель / Сост.  К.В.Александрова.  Под ред. Д.Е. Бертельса и Б.Н. Комиссарова. Л., 1979. С. 12— 18.
• 4
  Bemerkungen. Bd. П. Frankfort a/M., 1812. S.
• 5
  Извлечение из записок Лангсдорфа 1803— 1807 гг. // Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана. Вып. 4. СПб., 1861. С. 187.
• 6
  Там же. С. 185.
• 7
  Извлечение из записок Лангсдорфа 1803— 1807 гг. С. 187— 188.
• 8
  Там же. С. 188.
• 9
  Там же.
• 10
  Там же.
• 11
  Там же. С. 188- 189.
• 12
  Там же. С. 189-190.
• 13
  Извлечение из записок Лангсдорфа 1803— 1807 гг. С. 190.
• 14
  Комиссаров Б.Н. и др. Три века колониальной Америки. О типологии феодализма в Западном полушарии. Л., 1992. С. 66—156; Истомин А.А. Америка Испанская и Русская // Латинская Америка. 1987. № 6. С. 59—60; Гринев А.В. О колониальном политаризме в Новом Свете // Этнографическое обозрение. 1996. № 3. С. 52—64.
• 15
  Извлечение из записок Лангсдорфа 1803— 1807 гг. С. 192.
• 16
  Там же. С. 191-192.
• 17
  Извлечение из записок Лангсдорфа 1803— 1807 гг. С. 187.
• 19
  Eesti Ajalooarhiiv (Tartu). F. 1414. № 3. S. 1—4. Расшифровка дневника Е.Е.Левенштерна и его перевод с немецкого на русский язык принадлежат Т.К.Шафрановской. Характерно, что единственный офицер, поддерживавший во время плавания контакты с Н.П.Резановым, — лейтенант Петр Головачев оказался в полной изоляции и, не выдержав этого, застрелился на обратном пути во время стоянки корабля у о-ва Св. Елена.
• 20
  Сгибнев А. Резанов и Крузенштерн. Эпизоды из первого кругосветного плавания русских // Древняя и новая Россия. 1877. № 4. С. 387—390; Илляшевич Л. Иван Федорович Крузенштерн // Сборник морских статей и рассказов. Ежемесячное прибавление к морской газете «Яхта». СПб., 1877. Ноябрь. С. 451—463; Военский К. Русское посольство в Японию в начале XIX века. (Посольство Резанова в Японию в 1803— 1805 гг. // Русская старина. 1895. Июль. С. 423—141; Октябрь. С. 201—235; Посольство Резанова в Японию в 1803— 1805 гг. на судах первой русской кругосветной экспедиции под начальством Крузенштерна // Морской сборник. 1919. № 1. С. 37—49 (предисловие Н.Клано). С. 50—71; № 2. С. 25-43; № 3. С. 31-55; № 4. С. 29-64 (приложение I-Х).
• 21
  Комиссаров Б.Н. Григорий Иванович Лангсдорф… С. 32—34.
• 22
  Bemerkungen. Bd. II. S. 86.
• 23
  Комиссаров Б.Н. Григорий Иванович Лангсдорф… С. 37—38.
• 24
  Извлечение из записок Лангсдорфа 1803— 1807 гг. С. 185.
• 25
  Там же. С. 186.
• 26
  Там же. С. 194.
• 27
  Там же. С. 195.
• 28
  Извлечение из записок Лангсдорфа 1803— 1807 гг. С. 191.
• 29
  Там же. С. 194.
• 30
  Там же. С. 183.
• 31
  Комиссаров Б.Н., Шафраневская Т.К. Неизвестная рукопись академика Г.И.Лангсдорфа о Камчатке. (К 200-летию со дня рождения ученого) // Страны и народы Востока. Вып. XVII. Страны и народы бассейна Тихого океана. Кн. 3., 1975. С. 86-1 18.
• 32
  Комиссаров Б.Н. Роль Г.И.Лангсдорфа в становлении Петропавловска как столицы Камчатки. Петропавловск-Камчатский, 2000.
• 33
  Болховитинов Н.Н. Н.П.Резанов и первое кругосветное плавание россиян ( 1803— 1806) // История Русской Америки. 1732— 1867. Т. II. С. 109.
• 34
  Комиссаров Б.Н. Григорий Иванович Лангсдорф… С. 43—44.
• 35
  Гринев А.В. Российские колонии на Аляске ( 1806— 18 18)… С. 133.
• 36
  АВПРИ. Ф. Канцелярия. 1815. Д. <2602>2602. Л. 7-7 об.
• 37
  Там же. 18 18. Д. 9939. Л. 6 об.
• 38
  Сочинения и переводы Василия Михайловича Головнина. Т. V. СПб., 1864. С. 159.
• 39
  Комиссаров Б.Н. Русские источники по истории Бразилии первой трети XIX века. Л., 1977. С. 8-9, 14-15.