Аболиционизм и аболиционисты в женской прозе Старого Юга

Вряд ли в истории других стран найдется художественное произведение, которое оказало бы столь же мощное воздействие па сознание нации, как роман Гарриет Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома». Общеизвестно, что он стал своего рода катализатором уже давно назревавшего неизбежного социально-политического конфликта между Севером и Югом. Авраам Линкольн не преувеличил значение романа «Хижина дяди Тома» в ставшей легендарной фразе о г. Бичер-Стоу, «маленькой женщине, вызвавшей большую войну».

Сразу же после выхода в свет романа в 1852 г. южане расценили его не только как откровенную атаку на собственно южные институты и этические ценности, но и как покушение на общенациональные общественные установления и конституционные права. Существенную роль в отражении этой атаки сыграли женщины Юга, которые активно включились в вызванную романом дискуссию, отстаивая в своих многочисленных произведениях идеи «южности» как истинно национальные.

Вообще формирование категории «южности», ставшей своею рода идеологическим фундаментом «южного мифа», во многом обязано именно женскому участию в обсуждении самых насущных сторон жизни Юга еще до появления «Хижины дяди Тома» и связано, с одной стороны, с общенациональным ростом движения за женское равноправие, а с другой, — с распространением аболиционистских идей и аболиционистского движения как на Севере, так и на Юге.

Представляется, что принципиальным для южного сообщества в целом, а для женщин этого региона в особенности явилось то, что в их сознании движение за женские права и аболиционизм составляли неразрывное целое. Эта общность идей была четко сформулирована южанкой Ангелиной Гримке, опубликовавшей еще в 1836 г. «Воззвание к женщинам-христианкам Юга» (An Appeal to the Christian Women of the South), где она обращалась ко всем женщинам плантаторского класса с призывом освободить рабов, тем самым сделавшись свободными и достойными звания христианок и самих себя. Кроме того, Ангелина Гримке стала первой женщиной в истории США, выступившей в 1838 г. в законодательном собрании штата Массачусетс по проблеме уничтожения рабства.

Деятельность двух южанок, Ангелины и ее сестры Сары, столь же активной сторонницы аболиционизма и эмансипации женщин, автора многих статей по этим вопросам, имела далеко идущие последствия: она нарушила традицию невмешательства женщин в общественные дела, что, собственно, и дало толчок развитию женского движения, и вместе с тем обозначила рост аболиционистских идей, посягающих на социальные институты Юга. В сознании южан два фактора — аболиционизм и эмансипация женщин — представлялись нерасчлененными и составляли одну большую проблему, связанную с категорией свободы в общественном и политическом пространстве американских демократических институтов.

Однако только после выхода в свет романа «Хижина дяди Тома» проблема женской эмансипации и аболиционизм оказались интегрированы в единый дискурс свободы в творчестве южных писательниц. Эмансипация и аболиционизм стали своего рода метафорой сатанинской силы, разрушающей установленные Богом нравственные законы.

Известный литератор Юга Уильям Гилмор Симмс не ошибся, предположив, что наилучшим ответом на роман Гарриет Бичер-Стоу будет сочинение, написанное не мужчиной, а женщиной-южанкой. Вот почему сразу же после выхода в свет романа он обратился к одной из ведущих южных эссеисток Луизе Маккорд, известной своими антифеминистскими взглядами, с просьбой написать статью, опровергающую «вымыслы» Бичер-Стоу. Маккорд была стойко убеждена в том, что социальный порядок может или устоять или разрушиться только как единое целое. Поэтому она одинаково беспощадно критиковала все проявления любого реформаторского движения.

Антифеминистская риторика Маккорд связана с главным предметом ее обсуждения — рабством. С 1851 по 1856 г. она опубликовала семь эссе по проблеме рабства, где прямо говорит о «распространении яда» женской эмансипации как о составной части «освобождения негров». Подвергая резкой критике аболиционистов, она акцентирует центральную для женского дискурса мысль о том, что «в мире не существует двух человек, которые могут быть равны друг другу», нападая при этом даже на святая святых американцев — «Декларацию независимости». По мнению южанки, «Декларация» была великим и благороднейшим актом, но ее величие лишь усилилось бы, не будь неловкой фразы о том, что «все люди рождены свободными и равными», породившей массу опасных заблуждений1.

Антиаболиционистские высказывания Л. Маккорд в целом отражают один из важнейших пунктов полемики так называемого антитомовского романа, явившегося реакцией южан, и прежде всего женщин, на «Хижину дяди Тома». Для авторов этого романа аболиционизм, «рожденный в фанатизме, взращенный в жестокости и волнении»2, нарушает божественный и конституционный порядок, ведет к хаосу и кровопролитию. При этом писательницы не заботились о каком-либо разнообразии в создании образа аболиционистов, поэтому из романа в роман переходит единый коллективный портрет аболициониста, чаще всего рядящегося в одежды пастора, что еще более подчеркивает его коварство. Примером такого образа может служить пастор Блейк из романа миссис Каудин «Элен, или дочь фанатика» (Ellen; or, The Fanatic’ daughter, 1860). Это коварный лжец и лицемер, нарушающий все божественные заповеди. «По своей должности он обязан был служить Господу, но на самом деле использовал религию просто как маску, под которой до времени его пороки тщательно скрывались. Пастор был законченным аболиционистом, и вовсе не от искренней симпатии к африканской расе — в действительности его мало заботили и рабы, и рабовладельцы, — но освобождение рабов было весьма популярной темой в его местности, а популярность, по его мнению, была очень важным делом»3.

Поскольку рабы признавались собственностью, то аболиционист, призывающий рабов к побегу, — всегда вор, покушающийся на чужое добро. Пытаясь донести эту мысль в более простой и сразу понятной всем форме, писательницы прямо изображают ворующих или подстрекающих к воровству аболиционистов. Например, в романе М. Батт «Антифанатизм» (Antifanaticism: A Tale of the South, 1853) аболиционист крадет ребёнка, а в романе М. Истмэн «Хижина тетушки Филис» (Aunt Phillis’s Cabin; or, Southern Life As It Is, 1852) он упрекает сбежавшую с ним рабыню в том, что та не прихватила с собой кошелька хозяйки. Более того, аболиционисты обирают самих сбежавших рабов, требуя платы за предоставленную свободу, как, например, ту же рабыню, отнимая у нее великолепную кашемировую шаль, подаренную доброй хозяйкой.

Представляется, что наиболее всесторонней критике аболиционизм подвергся в романе К. Хенц «Северная невеста плантатора» (The Planter’s Northern Bride, 1854), ставшем наиболее известным произведением писательницы. К. Хенц была близко знакома с Г. Бичер-Стоу и восприняла роман как личное оскорбление, написав издателю, что рабство в ее изображении — «открытие» для южан. Поэтому роман «Северная невеста плантатора» можно считать развернутым посланием к читателям и к самой Бичер-Стоу, романом-«перевертышем» «Хижины»: здесь плантатор проповедует истинные принципы ранней Республики, дочь аболициониста — рабство, наемные рабочие Севера завидуют условиям труда рабов, а соблазненная аболиционистами рабыня с риском для жизни пересекает Огайо, чтобы вернуться на плантацию.

Рабовладельцев и рабов в изображении К. Хенц связывают крепкие узы «большой белой и черной семьи», однако даже при такой крепкой любви и привязанности, вынуждена признаться Хенц, случаются не только побеги, но и открытое неповиновение рабов. В то же время автор убеждена: это происходит не по инициативе самих рабов, а потому, что они постоянно испытывают давление со стороны аболиционистов, которые хотят разрушить гармоничный мир. Они обещают рабам счастливую свободу на Севере, но на деле жестоко обманывают их, обрекая этих больших детей, совершенно не приспособленных к тяжелому труду, на непосильное выживание в условиях наемного труда. Однако, как замечает К. Хенц, «даже в саду Эдема были посеяны семена недовольства и бунтарства, поэтому стоит ли удивляться тому, что они иногда прорастают на прекрасной почве Юга»4.

С точки зрения К. Хенц, именно аболиционисты сделали все, чтобы пропасть между Севером и Югом стала непреодолимой. Они, пользуясь невежеством и доверчивостью рабов, заманивают их прелестями свободной жизни на Север и оставляют там без всякой помощи. Так, например, поступают в романе мистер и миссис Софтли: заметив слабость чернокожей служанки Крисси к нарядам, они соблазнили ее обещанием их изобилия на Севере, но едва корыстная Крисси оказалась на территории свободных штатов, Софтли бросили ее на произвол судьбы, резонно ответив на жалобы Крисси, что свое обещание они выполнили, предоставив ей абсолютную свободу, в том числе и от их опеки. Бедная Крисси испытывает глубочайшее разочарование от полученной свободы: «Где ее золотые замки теперь? Все растаяло, оставив в душе только обломки обманутых надежд и груду раскаяния. Где то ликующее чувство свободы, которое несло ее, словно на орлиных крыльях, прочь от бряцающих звеньев цепей? Не было на свете существа более беспомощного, заброшенного, удрученного, чем в данный момент Крисси. Единственным желанием Крисси было вернуться к покинутой ею хозяйке и броситься в объятия ее всепрощающей любви»5.

К. Хенц осуждает аболиционистов не только за то, что они соблазняют рабов, побуждая их к бегству, от чего в первую очередь страдают сами беглецы. Самое страшное в аболиционизме — это враждебность и раздор, которые наиболее радикальные аболиционисты сеют на территории самого Юга. Большую часть повествования занимает в романе история предотвращенного бунта рабов на плантации главного героя Морленда. Бунт зреет в результате коварной деятельности аболициониста Брейнарда, под видом проповедника вкравшегося в доверие и смутившего умы рабов Морленда. Писательница особо выделяет ум, хитрость, осторожность и многие другие качества, благодаря которым лжепроповедник имеет сильное влияние на рабов: «Этот человек, наделённый красноречием Уитфилда, волей Наполеона и упорством Петра Великого, конечно, не испытывал никакого отпора со стороны простодушных и доверчивых существ, полностью оказавшихся в его власти»6.

Аболиционизм, таким образом, выступает в романе Хенц как воплощение вселенского зла, сатанинская сила, разрушающая Юг. Брейнард в интерпретации Хенц — это посланник Сатаны, пытающийся уничтожить гармоничный мир «большой белой и черной семьи», используя чистые души, наивность рабов и их веру и слово, произносимое в церкви. Морленд, обращаясь к своим рабам во время назревающего бунта, говорит о том, как они были обмануты и какой нестойкой оказалась их вера: «Вы послушали предателя и злодея и сплотились против своего хозяина и друга. Воображая, что вы молитесь Господу, на самом деле вы пошли в услужение Сатане»7.

Осуждая аболиционизм и отстаивая право Юга на рабовладение, К. Хенц большое место в романе уделяет пространным рассуждениям о свободе и равенстве в целом. Так, она, так же как и М. Маккорд, отрицает сам принцип равенства, с иронией подчеркивая слабость аргументов аболиционистов: «Господь не создал людей равными, хотя некоторые люди, более мудрые, чем Бог, пытаются сделать их равными. Неравенство — это закон Природы. Горы и равнины наглядно доказывают это. Это написано на небесном своде. Это заметно и в самой социальной системе, и это всегда будет чувствоваться, наперекор всем мечтам энтузиастов и стараниям реформаторов»8.

Вообще рабство в интерпретации К. Хенц существует больше для блага рабов, чем рабовладельцев. Освобождение рабов не Может им принести ничего хорошего, поскольку за годы существования рабства они привыкли, чтобы о них заботились, и совершенно не приспособлены к самостоятельности. Освобождение может принести им только «нищету, упадок и уныние». В доказательство правоты данного тезиса К. Хенц включает в текст романа документальное свидетельство — письмо освобожденного раба, рассказывающего о своих злоключениях на Севере, где, на словах проповедуя равенство, северяне «не хотят иметь ничего общего с моими детьми и моей женой», поэтому, находясь на смертном одре, он просит бывшего хозяина забрать его дочерей, чтобы он умер с осознанием того, что его дочки защищены.

Более того, свободный чернокожий, убеждена писательница, деградирует, стоит на гораздо более низкой ступени развития, чем раб, так как «воздух свободы, который дарует прекрасные условия для роста его пороков, к сожалению, не культивирует его собственные добродетели. Его общественный характер вырождается»9. Таким образом, по мнению Хенц, свободный раб для общества в лучшем случае непригоден, в худшем — опасен. Она демонстрирует эту опасность, используя эпизод с беглым рабом, которого приютили добрые северяне, а тот обокрал их ночью и скрылся, а также историю с другим беглецом, убившим хозяина и в попытке скрыться утонувшим в реке. Писательница не жалеет красок, описывая брутальную силу и хитрость этих преступников, во многом предвосхищая появление образа «черного насильника» в южной литературе уже после Гражданской войны.

Роман «Северная невеста плантатора» — один из самых ярких апологетических южных произведений, отстаивающих ценности жизненного уклада Юга и его главного социального института — рабства. Защищая Юг от обвинений, содержавшихся в романе Г. Бичер-Стоу, К. Хенц четко артикулирует расистские принципы, аргументируя их словом Божьим, биологическими и историческими выкладками, постоянно подчеркивая фактографичность ряда приведенных в романе эпизодов. Она яростно нападает на аболиционизм и на аболиционистов, видя в них основную силу, не только дестабилизирующую, но и разрушающую отношения Юга и Севера, как и собственно все южное сообщество.

Приблизительно в этом же ключе говорит о проблемах Юга Мария Макинтош. Ее роман «Высшие и низшие, или Везде есть добро, но нигде нет совершенства» (The Lofty and the Lowly, or Good in All and None All-Good, 1853) можно считать развернутой полемикой с Г. Бичер-Стоу и обращением к читателям с целью сформировать у них справедливое отношение к Югу. Название произведения вызывает аллюзию с романом «Хижина дяди Тома, или Жизнь среди низших» (Uncle Tom’s Cabin, or Life Among the Lowly), только к числу низших М. Макинтош причисляет вовсе не рабов, а людей, не обладающих высокими моральными качествами, к которым прежде всего относятся аболиционисты.

Резко негативное отношение писательницы к аболиционизму показано в истории бывшего раба семьи Монроуз дядюшки Катона, который, конечно же, является почти точной копией дяди Тома — добрый, преданный, любимец всей семьи, самоотверженно поддерживающий ее в тяжелые времена. Аболиционисты в романе изображены как фанатики, прикрывающиеся словом Господа, но на деле извращающие его, и действительная их цель — уничтожить, разорить Юг, разрушить гармоничный мир, в котором существуют белые и черные. Эта мысль М Макинтош четко выявлена в сцене романа, которая символизирует собой аболиционистское движение в целом. Толпа юггпующихся аболиционистов, возглавляемая проповедником Томпсоном, врывается в квартиру Эллис Монроуз, требуя отпустить упирающегося Катона, невзирая на мольбы оставить его в покое и попытки Элис объяснить, что тот и формально, и фактически свободен.

Используя образ Катона, М. Макинтош пытается убедить читателя в том, что доброе начало есть и в рабстве, хотя оно несовершенно. Катон свободен, однако не собирается покидать своих белых хозяев, хотя к этому его подталкивают аболиционисты. Так, он говорит, что «свобода, конечно, хорошая штука, но свобода — это еще не все, потому что когда ты больной, свобода не сделает тебя здоровым, свобода не оденет тебя, не даст крышу над головой. Конечно, свобода — хорошо, но только свобода — это не все»10. М. Макинтош полностью разделяет убеждение идеологов Юга в том, что рабы не приспособлены к самостоятельной жизни и поэтому с радостью принимают отеческий протекторат белых.

В романе «Два портрета, или что мы думаем о себе и что мир думает о нас» (Two Pictures, or What We Think of Ourselves and What the World Thinks of Us, 1863), вышедшем уже после начала Гражданской войны, М. Макинтош объясняет причины краха усилий Юга по объединению страны, с одной стороны, влиянием аболиционисткой риторики на сознание большинства населения страны, а с другой — нежеланием самих южан посмотреть на свои проблемы глазами критикующих их северян. Беда не только Юга, но и Севера заключается в том, что люди не в состоянии увидеть оборотную сторону медали, взглянуть на себя по-новому, приходит к выводу автор11. Поэтому в то время как «образ вульгарного и жестокого тирана», не имеющий ничего общего с действительностью Юга, воспринимался южанами в качестве продукта «болезненного воображения» некоторых писателей-аболиционистов, северяне, в большинстве своем не желающие разбираться в правдивости или лживости негативной картины Юга, верили в этот образ как в реальность.

Итог размышлений М. Макинтош весьма неутешителен: ослепленные романом аболиционистки Бичер-Стоу северяне уже никогда не смогут взглянуть на Юг другими глазами, а потому начало войны было уже предопределено сразу же после публикации романа «Хижина дяди Тома».

Мысль о том, что аболиционизм послужил причиной краха южного сообщества, имел чрезвычайную устойчивость в сознании южан, о чем свидетельствовала написанная в 1909 г. «Автобиография» Мэрион Гарленд, где наряду с детскими воспоминаниями об испытанном страхе перед восстанием рабов она указывает на то, что уже задолго до начала войны ее семья, как и многие южане, предвидели, к чему приведет движение аболиционизма: «Мы знали, с чем нам придется столкнуться, если «восстания» примут организованную форму. Основа этого знания лежала в основании ненавистного «аболиционистского движения». Для северянина, постоянно имеющего дело только с подобными ему самому, это было — за исключением лидеров, конечно — абстрактным принципом… Он не мог знать цену уже осуществленному желанию освобождения. У него не было возможности обдумать последующие кровавые шаги освобожденного раба по пути к высотам, которые призывают покорить аболиционисты»12.

Ненависть к аболиционизму и осмысление его «кровавых шагов» становятся центральной темой в творчестве Августы Эванс, начиная с самого первого ее романа «Инес: Повесть об Аламо» (Inez: A Tale of the Alamo, 1855). Во многом А. Эванс продолжает и развивает идеи, высказанные ее предшественницами. Она противопоставляет Юг Северу и отстаивает идею его морального и нравственного превосходства, считая Юг оплотом национальной добродетели, а аболиционистское движение — силой, разрушающей традиционные ценности Союза. Писательница проецирует проблемы современности на события борьбы за независимость Техаса, где происходит борьба между протестантами и католическим священником, являющаяся метафорой противостояния Юга северному аболиционизму.

Можно с уверенностью сказать, что в творчестве А. Эванс аболиционизму был вынесен окончательный вердикт южного сообщества: именно он виновен в гибели процветающего Юга и страны в целом. В романе «Макария, или Жертвенные алтари» (Macaria, or Altars of Sacrifice, 1864), подводящем неутешительный итог жертвам Юга в борьбе за республиканские идеалы, Эванс усматривает в выборах Линкольна на пост президента США решающий удар аболиционизма: «Шестого ноября закат упал на обширную и густонаселенную империю, богатую своими ресурсами, способную достичь высшей точки развития человеческого величия и процветания, претендующую на роль лидера мирных свобод. Стало ясно, что нация разодрана на две части, между которыми разверзлась бездонная, не имеющая мостов, пропасть… и душераздирающий вопль ужаса пронесся над землей, тогда открылись бронзовые, с запекшейся на них кровью, ворота Януса. Линкольн избран. Аболиционизм, так долго маскировавшийся, бесстыдный и отвратительный, надел государственные одежды»13.

Избрание президентом Линкольна, таким образом, явилось в сознании южанок живым воплощением всех ужасов аболиционизма, о которых они предупреждали соотечественников в своих Сочинениях, практическим результатом тлетворного воздействия романа Гарриет Бичер-Стоу. Их имена стали для Старого Юга йп.псом победившего аболиционизма, тем более, что действительная встреча президента и писательницы была весьма символична: она состоялась в 1862 г., поворотном году Гражданской войны, во время, когда Линкольн готовил проект «Прокламации об освобождении» рабов.

Изучение текстов писательниц Старого Юга позволяет увидеть глубину консервативных воззрений южного сообщества, составить обширную картину мощной идеологической борьбы накануне Гражданской войны, более четко вычленить основные пункты общенациональной полемики, неразрешимость которых привела к вооруженному конфликту двух сторон, в одинаковой степени считавших себя вправе защищать собственные интересы. Отраженная в творчестве писательниц Старого Юга концепция аболиционизма важна также для проникновения в сущность жениного сегмента южной идеологии, весьма значительного с точки зрения формирования «южного мифа» как национального культурного феномена.

• 1
  McCord L. S. Diversity of the Races: Its Bearing Upon Negro Shivery // Political and Social Essays / Ed. by Richard C. Lounsbury. Charlottesville; L.: University Press of Virginia, 1995. P. 170.
• 2
  Ibid. P. 24.
• 3
  Cowdin V.G. Ellen; or, The Fanatic’s Daughter. Mobile: S.H. Goet- /.’I & Co, 1860.
• 4
  Hentz C.L. The Planter’s Northern Bride. Irvine, CA: Reprint Series Corp., 1992.
• 5
  Ibid. P. 389-390.
• 6
  Ibid. P. 453.
• 7
  Ibid. P. 501.
• 8
  Ibid. P. 305.
• 9
  Ibid. P. 202.
• 10
  Mcintosh M. The Lofty and the Lowly, or Good in All None All- Good: In 2 vol. N.Y.: Appleton, 1853. Vol. 1. P. 139.
• 11
  Mcintosh M. Two Pictures, or What We think of Ourselves, and What the World Thinks of Us. N.Y.: Appleton, 1863. P. 468.
• 12
  Harland M. Marion Harland’s Autobiography: The Story of a Long Life. N.Y.: J. C. Derby, 1910. P. 193-194.
• 13
  Evans A. Macaria, or Altars of Sacrifice. Richmond: West & Johnson, 1864. P. 132-133.