Южанин: рыцарь или янки?

«Южные рабовладельцы, — писала в 1863 г. редактору лондонской «Times» английская актриса Ф. Кембл, вышедшая замуж за плантатора из Джорджии, — не похожи на манчестерских мануфактуристов или на массачусетских купцов. Они — пережиток варварства и феодализма».1

Сопоставление нравов американского Юга первой половины XIX в с нравами средневековья часто используют европейцы, побывавшие в США. Южанин «стремится сохранить атмосферу старого рыцарства Ему ближе английское сознание времен феодальной системы и крестовых походов… Он равнодушен к утрате своей собственности, обожает веселье, удовольствия и, как правило, не любит рутину бизнеса. У него привычки светского бездельника, праздного человека», — утверждал другой англичанин, епископ Б. Уиппл. Подобный портрет южанина дополняет Р. Эверест, отмечая его «рыцарство», которое проявляется в «воинственности, любви к славе, парадам». Он «дуэлянт и игрок».2 Похожую картину жизни южанина нарисовала М. Митчелл в романе «Унесенные ветром» — балы, пикники, роскошь и праздность. Один из героев, Ретт Батлер, заметил: «Весь уклад жизни нашего Юга такой же анахронизм, как феодальный строй средних веков».3

Американские историки до сих пор спорят: было ли южное общество до гражданской войны традиционным или буржуазным? Ю. Дженовезе оценил Юг как добуржуазный, как «антитезу капитализму».4 А Б. Уайэтг-Браун, автор фундаментального труда о южной чести, объяснил причину гражданской войны расхождением в нравственных ценностях северян и южан: «Разные экономические системы могут сосуществовать мирно в одной стране, но когда различны моральные принципы, шансов для разделения гораздо больше».5 Кстати, таково же мнение сына известного пресвитерианского священника из Джорджии Ч.К. Джоунса: северяне и южане, писал он накануне войны, «хотя имеют общее происхождение, настолько разделены климатом, моралью, религией, а их оценки всего, что составляет честь, истину и мужество, столь противоположны, что они не могут долее сосуществовать под одной властью».6

Однако в современной историографии преобладает взгляд на рабовладельческий Юг как на капиталистическое общество. Американские историки полагают, что различия между двумя регионами были сильно преувеличены возбужденным воображением соотечественников накануне гражданской войны и что южане и северяне всегда имели больше сходства.7 Кто же прав в этом споре? Кем был довоенный южанин?

В Америке задолго до войны сложилось представление о Севере как земле предпринимательства, о Юге как земле рыцарства. Существовали и стереотипы северянина — алчный грубый необразованный янки — и южанина — аристократ, джентльмен. Бытовала даже поговорка северянин умеет делать деньги, южанин — тратить их. Эдгар По писал о своем коллеге У.Г. Симмсе: «Будь он янки, его талант был бы оценен соотечественниками, но, к несчастью (может быть), он южанин и сочетает южную гордость, южную нелюбовь к торгашеству с южной пассивностью и неумелостью во всем, что касается наживания денег».8

Откуда эти черты у южан, выходцев, как и северяне, из одной страны, и в основном из тех же средних английских слоев? Прежде всего от образа жизни плантаторов-рабовладельцев, близкого образу жизни европейской земельной знати. Изолированность, окружение рабов и слуг, большой досуг, склонявший к праздности и лени, порождали сходные привычки и ценности.

Решающую роль в формировании южанина сыграло рабство, которое было «больше, чем бизнес, — самою жизнью южан. Сделав богатыми немногих, оно повлияло на всех».9 Пожалуй, главное его влияние — изменение отношения к труду. Протестантское уважение к любому труду сменилось презрением к труду физическому, уделу черных рабов. Появились прозвища «белые бедняки», «белая шваль», распространившиеся не только на пауперов, но на всех, кто живет своим трудом, в том числе фермеров. Некоторые работы предназначались исключительно для черных, что ограничивало возможности белых. Впрочем, часть пауперов и не хотела трудиться, чтобы не уподобляться черным рабам. Так рабство превратило белых в привилегированную расу.

Рабы освободили хозяев от тяжкого труда, которым были заняты фермеры-северяне; дали досуг, позволивший обратиться к образованию, иметь больше развлечений. Лени, созерцательности немало способствовала и нестерпимая субтропическая жара, подавлявшая активность и энергию, свойственные североевропейской протестантской культуре. Ф. Кембл сравнила рабовладельца с европейцем-южанином, дав ему следующую оценку: «Живущий под влиянием климата… проводящий дни в пьянстве, играх, дебошах, независимый от любого мнения, игнорирующий всякий прогресс, рабовладелец изолирован от всякого общества».10

Привычка к комфорту, роскоши, удовольствиям также притупляла охоту к предпринимательской деятельности, на что сетовали сами южане. «Мой недавний визит в северные штаты, — писал в 1845 г. Дж. Кэри из Мэриленда, — полностью убедил меня, что истинный секрет наших трудностей заключается в недостатке инициативы наших капиталистов, а также невежестве и лености тех, кто должен трудиться».11 Иными словами, климат и рабство «разъедали» протестантские ценности южан, воспитывая другие черты. М. Вебер обратил внимание на то, что в колониях Новой Англии, основанных пуританами, т.е. по религиозным мотивам, «капиталистический дух» оказался сильнее, чем в южных колониях, созданных крупными капиталистами в интересах бизнеса.12

Склонные к созерцательности и мечтательности южане особенно увлекались европейским романтизмом. Наибольшей популярностью пользовался В. Скотт, который «свел всех с ума своими средневековыми романами» и «приложил руку к созданию довоенного типа южанина», — иронично заметил М. Твен. «Если бы не вальтер-скоттовская болезнь, то южанин — или, как его чопорно назвал бы сэр Вальтер, «сын Юга» — был бы совершенно современным человеком».13 В предвоенные годы плантаторы считали себя рыцарями. Одна из военных песен «Рыцарская Конфедерация Штатов Америки» имела припев «Рыцарский рыцарский мы народ».14

На Юге сложился рыцарский культ, выразившийся в исключительно развитом чувстве чести и гордости, милитаризме, идеализации женщины, местном национализме. Честь определяла этические нормы южан и порой ценилась выше богатства. Генерал Роберт Ли, главнокомандующий армии Конфедерации, заявил: «Честь и слава — это все, к чему должны стремиться мужчины». Предвидя скорое поражение Юга в войне, герой романа У. Фолкнера «Авессалом, Авессалом!» Чарльз Бон говорит брату: «… У тебя не осталось ничего, на чем могли бы дер. жаться, произрастать н процветать гордость и честь. А раз у тебя нет ни гордости, ни чести, ничто уже не имеет значения».15 Культ чести характерен для иерархических, кастовых социальных систем, каковым был рабовладельческий Юг, а потому не мог появиться на Севере, где честь означала респектабельность, добросовестность в делах. Расовый характер рабства воспитал чувство «южной чести» не только в рабовладельцах-плантаторах, но во всех слоях белого населения.

Если Б. Уайэтт-Браун склонен видеть истоки «южной чести» прежде всего в кельтской культуре (на Юге был силен кельтский элемент- ирландцы, уэльсцы, шотландцы), то социолог О. Петтерсон указывает на рабство как на ее главный источник, поддерживая мысль Т. Гоббса о связи чести с властью. В рабовладельческом обществе раб воспринимается как деградирующее существо. Честь хозяина усиливается подчинением раба.16 На Юге раба представляли в образе Самбо — ребенка ленивого, лживого, вороватого. Известный общественный деятель, бывший раб, Ф. Дуглас подчеркивал: главная черта рабства — утрата чести. «Американский Юг, доведший до наивысшей степени идеологию рабовладения, был наиболее тщательно разработанной и обдуманно провозглашенной тимократией Нового времени», — полагает Петтерсон.17 Он следует Платону, назвавшему в «Государстве» тимократией (от греч. timé — честь) общество с честью в качестве доминирующей ценности.

С кодексом чести связано широкое распространение на Юге дуэли как самого быстрого способа решения спора, несмотря на ее официальное запрещение. Дуэль, как насилие, свойственна обществам с несовершенными политическими институтами, где не властвует закон, каким было общество Юга, Врачи американского президента Э. Джексона утверждали, что только в 1828 г. он участвовал чуть ли не в 100 дуэлях, спорах и других конфликтах. Одна из дуэлей состоялась 30 мая  в Нэшвилле, на которой Джексон убил юриста и плантатора Ч. Дикинсона только за пренебрежительный отзыв последнего о его будущей супруге.18 Мэри Чеснат, дочь конгрессмена, жена сенатора из Южной Каролины, писала в дневнике, как ее мужу с трудом удалось остановить людей, «бесполезно рискующих жизнью». «М-р Чеснат смог уладить все трудности. Будет суд чести, а не дуэль», — закончила она.19 На кладбищах Юга много надгробных надписей: «Пал на поле чести».

Другие элементы рыцарского культа — владение оружием, верховая езда, к чему приучали с детства. Милитаризм стал отличительной чертой Юга и выразился в склонности к военкому образованию, военному делу — одному из любимых занятий южан. Они традиционно поставляли стране военных министров, высших офицерских чинов. На Юге существовало много военных колледжей, академий. Пропорционально большее количество южан, чем северян, участвовали в войнах с Англией 1812 г., Мексикой 1846-1848 гг.

Сын плантатора из Миссисипи Ч. Дэбни, движимый патриотизмом, тоже захотел участвовать в мексиканской войне. 9 апреля 1847 г. он писал отцу о сражении возле перевала Буэна-Виста, где были и ополченцы из его штата: «После этой битвы мы все можем с гордостью сказать, что мы из Миссисипи. Стоило посмотреть на хладнокровие, с которым ветераны отражали атаку мексиканской кавалерии; на стремительность, с которой они бросались в наиболее опасные участки. … Сто пятьдесят человек из четырехсот убиты или ранены. Потери почти беспримерные. Но слава дороже и потерять честь намного хуже… Мы действительно страна воинов,.. Я очень хочу пойти добровольцем в Рэй- мондское ополчение… научиться быть хорошим солдатом».20

Президент Конфедерации Джефферсон Дэвис заметил в беседе с английским журналистом У. Расселом, путешествовавшим в 1861- 1862 гг. по США: «Европейцы обычно смеются над увлечением южан военными титулами. Мы — военный народ, и эта черта игнорируется… Мы — единственный народ в мире, где джентльмены идут в военную академию, даже не намереваясь стать профессиональными военными».21

Постоянный страх белых перед восстанием черных превратил южан в военизированное общество. С шестнадцати лет все белые участвовали в патрульной службе. Один из плантаторов рассказал, что в лесах штата Миссисипи рабовладельцы устроили тайный лагерь на случай восстания рабов. Эта же условия привели к тому, что насилие, характерное для всей Америки из-за длительной колонизации Запада (борьбы с индейцами, господства права сильного на «границе»), приобрело на Юге наибольшие размеры.

Кодексом чести объясняется покровительство женщине, приверженность семье, семейному клану, его традициям. В семье царили патриархальные отношения. Главную роль играл муж — хозяин, владелец собственности, рабов, жены, честь и достоинство которой он должен защищать. М. Чеснат заметила: «Для мужчин — слава, честь, похвала и власть, если они патриоты. Женщин, дочерей Евы, ждет наказание, если они действуют по своей воле».22

Жена плантатора, «хозяйка большого дома», как ее обычно называли, выполняла широкий круг обязанностей: занималась не только семьей, домом, садом, но и рабами — лечила их, порой вела дела плантации. Рабовладение освободило белых женщин от работы в поле. Они могли больше, чем северянки, уделять внимания семье, детям, собственному образованию. Все путешественники, побывавшие на Юге, отмечали разницу между южанкой и северянкой: первая лучше воспитана и образована, со вкусом одета, у нее хорошие манеры. Гертруда Томас из богатой семьи Джорджии, училась три года в Веслеянском колледже, г. Мэкон. Более сорока лет (1848-1889) она вела дневник, написанный хорошим слогом, хотела даже стать писательницей. Ее дневник дает представление не только о положении женщины, семейной жизни на Юге, но и о судьбе самого региона. Гертруда много читала: она цитирует У. Шекспира, Т. Карлейля, судит о сочинениях В, Скотта, А, Гумбольдта. Будучи владелицей нескольких плантаций и почти сотни рабов, она тем не менее трезво оценивает деморализующие последствия рабства: «Я полагаю, что все женщины-южанки в сердце аболиционистки… Я придерживаюсь мнения, что институт рабства способствует больше деградации белого человека, чем негра, и оказывает очень вредное влияние на наших детей».23

Другая образованная южанка, Мэри Чеснат, окончила французскую школу мадам Тальван в Чарлстоне, где молодых леди учили не только манерам, но истории, риторике, естественным наукам, а также давали знания по английской, французской и немецкой литературе. Мэри вышла замуж за одного из самых богатых плантаторов Южной Каролины Дж. Чесната, ездила с ним в Европу. Ее дневник — одно из лучших свидетельств событий накануне и во время гражданской войны.

Мэри, как и Гертруда Томас, ненавидела рабство и писала о его развращающем влиянии: превращении белых женщин в рабынь, гаремах черных невольниц у богатых плантаторов. «Бог простит нас, но наша система чудовищна, несправедлива и беззаконна. Подобно патриархам, все наши мужчины живут в одном доме с женами и наложницами; мулаты, которых можно увидеть в каждой семье, похожи на белых детей. Любая леди расскажет вам, кто отец детей-мулатов в чужом доме, но ничего не скажет о собственном».24

Так жил губернатор Южной Каролины, а перед войной сенатор, Джеймс Хэммонд, чья судьба напоминает судьбу Томаса Сатпена — героя романа У. Фолкнера «Авессалом, Авессалом!». Родом из небогатой семьи фермера, он окончил колледж Южной Каролины. Его девиз в ту пору: «Женщины, вино, сигары». Занявшись юридической практикой, Хэммонд женился по расчету на богатой наследнице нескольких плантаций, став хозяином обширного поместья. Он имел восьмерых детей, многочисленные любовные связи, содержал двух любовниц-рабынь, чьи дети жили в его доме. По мнению Хэммонда, женщины созданы для того, чтобы рожать, а мужчины, чтобы делать работу в этом мире».25

Обычно южанки рано выходили замуж. Сын убитого Джексоном плантатора Ч. Дикинсона женился на четырнадцатилетней, Мэри Чеснат вышла замуж в семнадцать, Г. Томас — в восемнадцать. Средний возраст вступающих в брак женщин Новой Англии (из высших слоев Бостона) составлял 25 лет, на Юге — 18,5.26 При изолированной аграрной жизни семейные узы были прочными, разводы редкими. Южная Каролина — единственный штат, где они не разрешались законом. В семьях южан много детей, хотя далеко не все доживали до совершеннолетия. У плантатора Т. Дэбни из шестнадцати лишь десять детей достигли взрослого возраста. Его дочь Сьюзэн вспоминала, что мать в течение тридцати лет постоянно держала на руках ребенка. Такая же судьба у Г. Томас, матери десятерых детей.

Изолированный сельский образ жизни, привязанность к месту, где родился и вырос, — основа южного национализма. Один из важнейших факторов, оказавших влияние на формирование характера южанина, — черные рабы, представлявшие другую культуру. Они были няньками белых детей, домашними слугами, работали на полях, используя знания и опыт, накопленные их предками из Африки. Многое в жизни южан воспринято от черных (пища, фольклор, музыка). Современный афро-американский писатель Р. Эллисон заметил: «На Юге белые не могут сделать шагу, не могут ни о чем говорить, не могут ни петь, ни рассуждать о справедливости и законах… хоть на миг позабыв, что рядом с ними живут черные».27 Две расы находились не только в постоянной конфронтации, но и влияли друг на друга; происходила африканизация белых и американизация черных, что сказалось на характере тех и других.28

Однако, рассматривая отличительные черты южанина, нельзя забывать, что Юг всегда имел много общего со всей страной: европейское происхождение, язык, религию, культуру, в основе своей англосаксонскую, протестантскую. Северянам и южанам равно свойственны индивидуализм, чувство личной ответственности, трудолюбие. Они вместе прошли путь от английских колоний до независимости, вместе осваивали западные земли.

К тому же общество Юга не было исключительно плантаторским, рабовладельческим, а скорее фермерско-плантаторским. В 1860 г. насчитывалось 395 тыс. рабовладельцев, что вместе с семьями составляло четверть белого населения региона. Причем подавляющая их часть (72%) имела до 10 рабов, т.е. это фермеры, часто трудившиеся вместе со своими рабами. Плантаторов же — владельцев 20 и более рабов (столько необходимо для организации прибыльной плантации) — всего 12% (46,3 тыс. человек), а владельцев крупных плантаций (50 и более Рабов), о которых писала М. Митчелл, совсем немного — 10,7 тыс.29 Следовательно, писательница изобразила жизнь элиты Юга. Но именно ^плантаторы, несмотря на свою немногочисленность, оказали решающее влияние на развитие региона. Они производили основную часть плантационных культур, владея половиной всех рабов. Другая половина — у рабовладельцев, имевших до 20 рабов.30

Незадолго до гражданской войны южанин Д. Хандли в одном из первых социологических исследований региона опроверг легенду об аристократическом происхождении плантаторов. Он указал, что лишь небольшая их группа — потомки аристократов; английских кавалеров французских гугенотов, шотландских якобитов в Вирджинии; ирландских католиков, последователей лорда Балтимора, в Мэриленде, гугенотов в Южной Каролине; испанских донов и французских католиков во Флориде, Луизиане, Техасе. Основная же часть переселенцев принадлежала к средним слоям английского общества — торговцам, ремесленникам, крестьянам.31 Хандли разделил этих плантаторов на два типа: хлопковых снобов-нуворишей, кичившихся богатством и подражавших аристократам, и южных янки, занятых только обогащением, ничем не отличавшихся от своих собратьев на Севере.

Число английских кавалеров, приехавших после революции в Вирджинию, было невелико. К тому же многие из них вскоре вернулись на родину, не сумев приспособиться к нелегким американским условиям Большая часть вирджинских аристократов происходила вовсе не от кавалеров, а от местной элиты, прежде всего купцов, сформировавшейся в начале ХУШ в., когда молодые люди стали ездить за образованием в Англию. Им был свойствен скорее меркантильный, чем рыцарский Дух.32

Наиболее распространенный тип плантатора — выходец из средних слоев, освоивший целину и собственными силами достигший богатства. Таков Эбенезер Петтигру (1783-1848), один из самых богатых плантаторов Северной Каролины. Его дед приехал из Шотландии, отец, епископальный священник, в 1780-х годах купил две плантации в восточной части штата, унаследованные сыном. Большая часть из 700 акров земли — болота, поэтому Эбенезеру пришлось заниматься дренажем (конечно, руками рабов), а также агрономией. Э. Петтигру изменил Структуру хозяйства, перейдя от выращивания риса к кукурузе, пшенице; разбогател и приобрел репутацию квалифицированного агронома, В 1840 г. у него было 8500 акров земли и 54 раба.33

Когда ему предложили рассказать в журнале об опыте осушения болот и ведения хозяйства, он отказался, заметив, что едва ли молодым плантаторам интересен опыт человека, который в раннем и среднем возрасте был бедным «фермером болот». ‘Труд и отсутствие удобств не привлекут внимания светских молодых людей, не склонных заниматься хозяйством и предпочитающих комфорт.34 Это, по существу характеристика второго поколения плантаторов, детей пионеров. Петтигру считал, что хозяйством нужно заниматься всегда, сам почти всю жизнь управлял имениями, не доверяя управляющим. Несмотря на тяжелый климат, он безвыездно жил на плантации и не одобрял соседа Коллинзов, богатых плантаторов и купцов, часто покидавших свое имение, перепоручая его управляющему, что, впрочем, не типично для американского Юга.

Не стоит преувеличивать и значение культа чести. Честь и достоинство порой оказывались для южанина сильнее денег, но не затмевали характерного для всех американцев стремления к материальному преуспеянию. Предпринимательская активность южан приняла другие формы, поскольку другими были хозяйство и собственность. На Юге экономически выгоднее и престижнее владеть плантациями и рабами, а не заниматься промышленностью и торговлей. Однако плантаторы — прежде всего предприниматели и мыслили в категориях рыночного хозяйства. Даже либерал и реформатор из Вирджинии Дж. Кок, решив освободить рабов, подумал, как вернуть свой капитал. Он послал рабов на хлопковую плантацию в Алабаму с условием: каждый должен отработать свою свободу за 1500 долл., включая стоимость содержания, а также быть честным, дисциплинированным, не пить спиртного.35

Главная черта рабства в США — его рыночный рационализм. В рабе видели только рабочую силу и стремились его эффективнее использовать, как мула или машину. «Управление рабами и забота о них — важная часть бизнеса плантаторов, — писал один из них в 1857 г. — Хорошее обращение с рабами, их умеренная работа и естественный прирост — источник большой прибыли для владельца». «Плантацию, — утверждал хлопковый плантатор Б. Барроу из Луизианы, — можно рассматривать как машину. Чтобы она действовала успешно, все ее части должны работать слаженно и точно, а направляющая сила должна быть регулярной и устойчивой. Хозяину, если он занимается своим бизнесом, следует быть этой направляющей силой», Барроу даже записал в дневнике правила управления рабами: «Ни один негр никогда не должен покидать плантации без моего разрешения или в мое отсутствие… Ни одному негру не следует разрешать жениться вне плантации… Ни один негр не должен продавать что-нибудь без моего разрешения».36

Рассматривая рабов как дорогую собственность, требующую ухода, а не как личность, их продавали, разрывая семьи. Забота об эффективности хозяйства заставляла плантатора не только руководить работой в поле, но вмешиваться в личную жизнь рабов. У. Стайрон назвал рабство Юга «системой психологического гнета, хуже которого не знает история».37

Вся жизнь рабов строго регламентировалась: время вставать и ложиться спать, время приема пищи, а также одежда, семья. Предметом особой заботы рабовладельцев являлось определение оптимального рациона питания полевого раба, количество мяса, необходимого для восстановления его сил. Этот вопрос серьезно обсуждался в печати. Например, автор одной из статей под названием «Управление рабами» утверждал, что в еженедельный рацион должны входить 3-5 фунтов бекона, хлеб и много овощей. На другой дискуссионный вопрос: следует ли разрешать рабам самим готовить себе пищу, он ответил: лучше, если один черный готовит на всех, так как в спешке они могут приготовить недоброкачественную еду.38

Управляющий был обязан следить за пищей и одеждой рабов, со- оякием их здоровья. Среди правил для управляющего владелец хлоп- вой плантации записал: «Больного следует посещать не менее трех раз в день и ночью… Особенно внимательно нужно следить за детьми,

поскольку их выращивание не только долг, но и самая прибыльная часть плантационного бизнеса. Они должны содержаться в чистоте, тепле, быть сухими и хорошо накормленными». Управляющим предписывалось постоянно заходить в жилища рабов и проверять, на месте ли они ночью. «От негров, — советовал журнал «De Bow’s Review», — необходимо требовать, чтобы они содержали в чистоте свой дом и двор».39

Имение плантатора Томаса Дэбни из Миссисипи считалось образцовым. К нему приезжали поучиться ведению хозяйства, обращении) с рабами. Он объяснял, что раб может работать лучше, если будет занят не шесть дней, а пять с половиной, как на его плантации. Если Б. Барроу и многие плантаторы действовали запретами, то Дэбни, напротив разработал систему поощрения. Каждую неделю во время урожая он премировал лучших сборщиков хлопка (первая премия — 1 долл.). За день у него собирали 500 фунтов хлопка, тогда как у других плантаторов — 350-400 фунтов.40

Губернатор Южной Каролины Дж. Хэммонд решил превратить свое имение (в 1831 г. у него было 10,8 тыс. акров земли, 147 рабов, из которых треть — дети до 15 лет) в высокоорганизованное, прибыльное предприятие, а рабов в эффективных работников, для чего создал систему физического н психологического контроля над ними, запретил всякую самостоятельную деятельность, в том числе продажу выращенных на своих огородах продуктов. В начале его управления 72% детей умирало. Хэммонд стал лечить сам, в тяжелых случаях приглашал врача, ввел санитарные нормы (регулярная уборка мусора, контроль за водой). В результате детская смертность сократилась до 26,1%. Он контролировал семейную жизнь рабов, считая семью залогом спокойствия на плантации (следил за женитьбой, рождением детей, давал имена новорожденным, даже переименовывал купленных рабов).41 В результате Хэммонд стал одним из самых богатых плантаторов Южной Каролины

Поскольку рабы были дороги (их ввоз из Африки с 1808 г. запрещен), чрезмерно жестокое обращение с ними, тем более убийство не могли носить массового характера на Юге. «Было время, — писал плантатор из Миссисипи в 1849 г., — когда, пренебрегая гуманностью, фермер мог убить раба, изнурять его до предела, а потом купить другого. Но сейчас не так. Цена на негра по сравнению с ценой хлопка слишком высока, что заставляет владельцев беречь их». Поэтому случая, описанный Г. Бичер-Стоу в романе «Хижина дяди Тома», — убийство полевого раба (prime hand), каким был Том, да еще во время уборки урожая, маловероятен. Ф. Кэмбл, жившая в 1838-1839 гг. на плантации в Джорджии, поддержав антирабовладельческую позицию писательницы, отметила, однако, что история гибели Тома «не правдоподобна, поскольку цена раба как собственности защищает его жизнь от страстей хозяина».42

Северянка Бичер-Стоу провела лишь несколько лет на границе с Югом, в г. Цинциннати, штат Огайо, и не знала подробностей жизни региона. У. Фолкнер, будучи родом с глубокого Юга, хотя и более позднего времени, писал: «»Хижина дяди Тома» была инспирирована активным и неверно направленным чувством сострадания, а также неосведомленностью автора относительно ситуации, которую она знала только понаслышке. Однако это не был продукт холодного размышления. Книга написана темпераментно, она согрета теплом писательского сердца».43

Ошибочно представление о плантаторах как противниках технического прогресса. К 1860 г. ²/₃ владельцев сахарных плантаций использовали паровые двигатели.⁴⁴ Стремясь к эффективности хозяйства, плантаторы применяли технику, которую покупали на Севере, занимались агрономией, следили за всеми новшествами, выписывали журналы. В 1840-1850-е годы на Юге, как и на Севере, издавалось много сельскохозяйственных журналов, в штатах и графствах возникали аграрные общества. В 1854 г. на ежегодном собрании такого общества в графстве Оранж Северной Каролины с докладом выступил крупный плантатор Поль Камерон. Он убеждал в необходимости улучшения почв, диверсификации сельского хозяйства, перехода от плантационных культур, истощавших земли, к фермерским (пшеница, кукуруза, овес), развития промышленности и строительства железных дорог.45 Владелец 900 рабов и четырех плантаций общей площадью около 30 тыс. акров, Камерон ввел севооборот, глубинную вспашку, использовал удобрения. Только в 50-е годы он увеличил капиталовложения в механизацию в шесть раз. Купил четыре плуга Маккормика, сенокосилку, молотилку, сепаратор. В его имении работали кузнечные цеха, мельницы, винокуренные заводы.46 Это был комплекс, снабжавший хозяйство всем необходимым.

Интересно, что Камерон, как Э. Петтигру и другие плантаторы, а раньше Т. Джефферсон и Дж. Вашингтон, называл себя фермером (при 900 рабах!). Это не было лицемерием или кокетством. Южане часто, особенно на верхнем Юге, не делали различий между фермером и плантатором. В 7-й переписи за 1850 год в графе «профессия, занятость» ни один человек из штатов Делавэр, Теннесси, Кентукки, Миссури не отнес себя к плантаторам, а в других штатах их оказалось значительно меньше, чем рабовладельцев с 20 и более рабами (в Северной Каролине — 63, хотя рабовладельцев с 20 и более рабами — 34 тыс., ^в Техасе — 68 при 466 плантаторах).47 Причина в том, что плантаторы жчли в фермерской среде, многие вышли из фермерства, а большинство, как Петтигру, Камерон, сами занимались хозяйством. Однако, в  этом заключается парадокс, они уже не были фермерами, ибо не работали на земле, вели другой образ жизни. Во всяком случае, фермеры не принимали плантаторов за своих. Т. Дэбни встретили холодно в Миссисипи, в ту пору районе «границы», где привыкли к социальному равенству. Когда он приехал, по фермерскому обычаю, помогать в строительстве дома новичку-соседу и привез с собой двадцать рабов, нему отнеслись настороженно и больше не приглашали на совместные работы.48

Плантаторы, имевшие до 50 рабов, часто сами управляли имениями и, по наблюдению Хандли, мало отличались от зажиточного фермера Новой Англии. Именно из этого слоя вышли Т. Джефферсон, Э. Джексон, Дж, Кэлхун. Обычно они соединяли занятие сельским хозяйством с другой профессией — купца, адвоката, политика, священника и оказывали влияние на политику штата и всего региона. Почти все конгрессмены, большинство членов местных законодательных органов владели землей и рабами. До 20% промышленников Юга были плантаторами.49 П. Камерон инвестировал капиталы в хлопчатобумажные фабрики. Наиболее известная фигура в текстильной промышленности Северной Каролины, Эдвин Хольт, имел несколько плантаций, мукомольную мельницу, лесопилку. Его дневник представлял собой отчет о ежедневной хозяйственной деятельности, в нем отражены и вопросы управления фабрикой, я рутинные фермерские заботы, Вот запись, сделанная в октябре 1844 г.: «2-е — начало сбора кукурузы, 3-е — начало перегонки (спирта для производства виски. — И.С.), сделано 2 хогсхэда (мера жидкости около 238 л. — И.С.), 4-8-е- сев пшеницы, 15-е — завершен сев пшеницы, сбор кукурузы, 26-е — отправка фургонов в Файетсвилл».50 Плантатор-фабрикант Хольт, подобно П. Камерону или Э. Петтигру, явно не похож на феодала, праздного прожигателя жизни. Он — типичный предприниматель, для него плантация — одна из сфер бизнеса.

Проблемы денег, рынка, экономической эффективности были главными и для южан. Достаточно взглянуть на прессу. Газета графства Оранж, Северная Каролина, помещала множество объявлений о продаже, покупке, а главной темой сельскохозяйственных журналов неизменно являлись прибыльность, модернизация производства. Даже дневник фермера середины XIX в., помимо сообщений о погоде, записей о болезнях, непременно содержит сведения о ценах на рынке, размерах проданной им продукции.

Таков, например, журнал фермера-рабовладельца Дэвида Хэрриса из Южной Каролины, который он вел в течение пятнадцати лет. Сын богатого плантатора, Хэррис перед гражданской войной владел 550 акрами земли (из них 100 акров культивированных) и десятью рабами, В отличие от большинства фермеров округа Дэвид предпочел натуральное хозяйство производству хлопка и работе на рынок, снабжая семью почта всем необходимым и продавая излишки. Жур^наЛ Хэрриса — не запись впечатлений, размышлений, а, как и дневник Хольта, скорее бухгалтерский отчет, порой пунктуальный. «18 ноября 1858. Забил 11 свиней весом соответственно 188, 155, 200, 170… фунтов». Главные заботы Хэрриса — урожай, торговля, деньги. Продав 1858 г. раба за 1050 долл., он записал: «Я думаю, что деньги гораздо ценнее рабов».51

Дэвид, вероятно, получил образование в местной мужской ака?i мин Спартанбурга, основанной его отцом. Он читал книги (14 ^яяВ 1857 г., например, он сообщает о чтении работы Дж. Фримонта, исследователя Скалистых гор52), выписывал журналы («Farmer and Planter», «Scientific American») и даже усовершенствовал плуг. Хэррис заботился об образовании своих семерых детей, возил их в школу за 7,5 миль от дома. Хотя Дэвид не работал в поле, а только управлял хозяйством, вся его жизнь — постоянный труд. Редкие страницы журнала посвящены праздникам. Именно Д. Хэрриса можно считать типичным американским рабовладельцем.

Итак, плантационное рабство привело к соединению на Юге буржуазных и традиционных ценностей: протестантского культа труда и презрения к нему, предпринимательской активности и праздности. Что же брало верх в сочетании столь противоположных, даже несовместимых систем — капитализма и рабства? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо рассмотреть некоторые черты всего общества США, переселенческого, периферии западной цивилизации.

Английские иммигранты приехали в Новый Свет со сложившимся буржуазным сознанием; философ Дж. Сантаяна назвал Америку «молодой страной со старым менталитетом».53 Американская среда не сыграла решающей роли в формировании этого сознания. Она лишь дооформила его, превратив европейцев в американцев, сохранивших, однако, западноевропейскую основу — ценности нового времени (протестантизм, рационализм, рыночную ориентацию, индивидуализм). В английских колониях сложилась парадоксальная ситуация, которую М. Вебер охарактеризовал как «дух капитализма» до «капиталистического развития».54 Обилие плодородных земель, недостаток рабочих рук долго препятствовали установлению капиталистических порядков. Экспорт капиталистических отношений оказался невозможен. Английские колонии «разъедала антикапиталистическая язва».55

В них возникли формы хозяйства, не свойственные классическому европейскому капитализму: семейная ферма и рабовладельческая плантация, ставшие системообразующими институтами двух ветвей американской цивилизации — Севера и Юга. Семейная ферма выражала и поддерживала дух индивидуализма, стремление к самостоятельной деятельности, но при неразвитости внутреннего рынка фермер долгое время был вынужден вести натуральное хозяйство. Поэтому некоторые современные историки склонны считать колониальное общество традиционным.56 Однако фермер всегда оставался потенциальным товаропроизводителем, изменение внешних условий — рост городов, дорог, торговли — превращало его в реального производителя. Вспомним Дэвида Хэрриса из Южной Каролины. Он предпочел не рисковать на рынке, производя хлопок, а вести мелкотоварное хозяйство, продавать только излишки. Можно ли назвать его представителем традиционного общества, если он сам сделал выбор, решив, что ему выгоднее? В традиционном обществе этот выбор отсутствует.

Американцы не испытали сложного и мучительного процесса слома традиционных структур сознания, пережитого европейцами при переходе от феодализма к капитализму. Атлантический океан служил как бы естественным отбором для тех, кто порвал с традиционализмом.

Эту особенность Америки подметил Гёте:

Америка! В тебе привольней
Всем дышится, чем в Старом Свете.
Ни замков нет, ни колоколен —
Базальта столетий.57

«Дух капитализма», долгое время опережавшей материальное бытие, отсутствие «базальта столетий» — отживших структур, социальных и ментальных, — явились важнейшим отличием общества США, одним из главных факторов экономических, социально-политических достижений страны.

Рабовладельческая плантация возникла, пользуясь понятием А. Тойнби, как «ответ на вызов» американской среды, возродив архаические социальные отношения, деформировав буржуазное общество Юга, но и она не смогла изменить того «капиталистического духа», с которым приехали иммигранты. Юг остался верен западным ценностям, не став традиционным обществом. Южане стремились не к сохранению традиционного образа жизни, но к экономической рациональности — двигателю капиталистического общества. Однако подобное соединение двух противоположных систем придало Югу антиномичность, наложив отпечаток на все структуры — от экономики до идеологии. Оно сделало противоречивым характер южанина («помесь современного и средневекового», по выражению М. Твена), более сложным его сознание в сравнении с сознанием прямодушного северянина.

«Здесь, на Юге, — писал М. Твен, — подлинная, здоровая цивилизация девятнадцатого века странно перепутана и переплетена с мнимой цивилизацией вальтер-скоттовского средневековья, и наряду со здравым смыслом, прогрессивными идеями и прогрессивным строительством вы встречаете дуэли, напыщенную речь и худосочный романтизм бессмысленного прошлого».58

В сознании южан боролись принципы двух систем: буржуазной и рабовладельческой. Некоторые из них отчетливо понимали пагубное влияние рабства. Еще Т. Джефферсон утверждал: «Все отношения между хозяином и рабом представляют собой постоянное проявление самых бурных страстей, самого упорного деспотизма, с одной стороны, и унизительного повиновения — с другой. Наши дети видят это и учатся подражать этому…»59 То же беспокойство звучит через полстолетия в дневниках М. Чеснат и Г. Томас. Опасность размывания протестантской этики заставляла южан сопротивляться. В 1853 г. «The Fanner’s Journal» сообща о богатом плантаторе из Северной Каролины, у которого три сына работали в поле, а две дочери — по дому. А газета «Hillsborough Recorder , сетуя на экономическую отсталость Юга, заметила, что «он должен меньше покупать и больше полагаться на себя. Плантаторам же нужно вставать и лучше знать свое дело», меньше нанимать управляющих.60 Иными словами, рабовладельцам предлагалось изменить образ жизни.

В то же время рыночный рационализм трудно уживался с патернализмом, носившим, как и само рабство, капиталистический характер. В борьба желаний плантатора — одновременно иметь рентабельное хозяйство и быть «добрым отцом» своим рабам — явно перевешивал экономический интерес. Впрочем, некоторые действительно искренне заботились о рабах, считая их «своей черной семьей»: лечили, строили церкви, одаривали по праздникам. Почувствовав неизбежность гражданской войны, Дэбни решил продать имение и переехать с семьей в Англию. Жена спросила: «Хорошо, а что ты будешь делать с Эбби, Марией, Гарриет (рабами. — И С.)?» И Дэбни остался на плантации. Его дочь Сьюзэн, написавшая воспоминания об отце, заметила: «Узы между этим хозяином и его рабами были такими же священными и обязывающими, как кровные узы».61 И все-таки отношения рабов и их владельцев были чаще враждебные, чем дружественные.

Даже религия Юга несла печать противоречивости системы. Евангелические течения протестантизма (баптизм, методизм, пресвитерианство), ставшие здесь к 1830 г. господствующими, — самые демократичные. Они проповедовали простой образ жизни, боролись с аристократическими тенденциями, однако не осудили рабства, не признали его «злом», выступив перед гражданской войной в защиту рабовладельческого режима.

Противоречивость, соединение противоположного — отличительный признак Юга и южанина. Причина этой антиномии — несовместимость североевропейского протестантского сознания с условиями плантационной рабовладельческой системы, порожденной средой американского Юга, прежде всего, жарким субтропическим климатом, вызвавшим другой тип хозяйства, общества, другой образ жизни. Подобное несоответствие сознания и окружающей среды, природной и социальной, могло возникнуть только в переселенческом обществе, находившемся в становлении, каким было американское общество. Несовместимость среды и сознания почувствовал современный афроамериканский писатель Джеймс Болдуин, родившийся на Севере США. «Именно на окраинах Атланты я впервые ощутил, что южный пейзаж — его деревья, тишина, струящийся зной, иллюзия огромных расстояний — создан для насилия и едва ли не требует его. Каким только страстям не дает волю южная ночь! Все кажется таким чувственным, полным неги и томления, а вокруг столько уединенных мест… Протестантизм – религия не для южного климата, и возможно, что этот климат менее всего подходит американской нации».62

Вот почему «капиталистическому духу» здесь пришлось дольше преодолевать зависимость от окружающей среды, создавая адекватный себе «капиталистический порядок». Однако ни климат, ни рабство не смогли уничтожить приверженность американским ценностям (протестантизму, рационализму, индивидуализму). Южане остались прежде всего американцами, хотя никогда не считали себя янки и до сих пор надают так только северян. Элементы традиционализма оказались вторичными, как «псевдозамки» Юга, которые высмеивал М. Твен. Именно американская основа помогла южанам выжить после поражения в гражданской войне, что показала в романе «Унесенные ветром» М. Митчелл. Скарлетт О’Хара — типичная южанка, полукровка, дочь ирландца и французской аристократки-католички, привыкшая к светскому образу жизни плантаторов. Но с войной все «аристократическое» сошло с нее, так и не став качеством натуры. Стремясь выжить любой ценой, она добилась своего благодаря яростному упорству, свойственному пионерам Запада, и тем проявила себя истинной американкой.

Похожая судьба у Т. Дэбни, разорившегося после гражданской войны. Он посчитал делом чести выплатить огромный долг друга, хотя честь стоила ему всего состояния. В семьдесят лет бывший владелец пятисот рабов, человек, к чьему мнению прислушивались президенты, заново начал жизнь, занялся физическим трудом — посадил сад, содержал всю семью. «Пионерский» дух оказался сильнее привычек, воспитанных рабством.

Гражданская война разрушила уклад старого Юга, но он оставил глубокий след в душах, культуре народа. Южане приобрели исторический опыт, которого не знала остальная Америка: рабство, горечь поражения, разруха, бедность.63 Война способствовала развитию их самосознания, наделила «трагическим ощущением жизни»,64 что выразила художественная литература, обращенная в прошлое своего края, психологичная, тяготеющая к осмыслению бытия. Современный южанин консервативнее северянина, он больше привержен традиционным ценностям. На Юге, как ни в одном регионе США, сильны семья и церковь.65 «Есть в южанах, — заметил Т. Вулф, — нечто запутанное, темное, наболевшее, что не покидает их всю жизнь, ~ нечто, укоренившееся в их душах, о чем никто еще не решался написать, никто ни разу не заговорил. Быть может, виной тому давняя война и крушение надежд, вызванное решительным поражением, и его унизительные последствия. А, быть может, корни уходят еще глубже: зло рабства, мученье и стыд, которые терзают совесть человека, неудержимо стремящегося к собственности… Однако больше всего виноват, быть может, климат, в котором они живут, само их естество, пища, которой они вскормлены, неведомые страхи, которые рождают в них раскинувшиеся над головой небеса и темный таинственный сосновый бор, что обступает их со всех сторон и нестерпимой скорбью надрывает душу».66

• 1
   Kemble F A. Journal of a Residence on a Georgian Plantation in 1838-1839. Athens (Ga.), 1984. P. 350. (1st ed. 1863).
• 2
  Цит. no: Reed J. W. The English Visitors from Dickens to Trollope //Bodichon B.L.S. An American Diary, 1857-1858. L,. 1972. P, 15-16.
• 3
  Митчелл M. Унесенные ветром: В 2 т. М., 1991. Т. 1. С. 295-296.
• 4
  Genovese E.D. The Political Economy of Slavery. N.Y., 1967. P. 23.
• 5
  Wyatt-Brown B. Southern Honor: Ethics and Behavior in the Old South. Oxford, 1983. P. 24.
• 6
  Children of Pride / Ed. R.M. Myers. New Haven, 1972. P. 648.
• 7
  Degler C. Place over Time. Baton Rouge, 1977; Pessen E. How Different from Each Other Were the Antebellum North and South? // American Historical Review. 1980. Vol. 85. N5. P. 1119-1149.
• 8
   Цит. по: История американской литературы. M., 1947. Т. 1. С. 193.
• 9
  Philiips U.B. American Negro Slavery, N.Y., 1929. P. 401.
• 10
  Kemble F.A. Op. cit. P, 350-351.
• 11
  Carey J.L. Slavery in Maryland. Baltimore, 1846. P. 88
• 12
  Вебер M. Протестантская этика. M„ 1972. Ч. 1. С. 67.
• 13
  Твен М. Жизнь на Миссисипи // Собр. соч.: В 12 т. М., 1960. Т. 4. С. 539-540.
• 14
  См. об этом: Ostemeis R.G. Romantism and Nationalism in the Old Smith, New Haven, 1949. P. 213-214.
• 15
  Фолкнер У Авессалом, Авессалом! / Собр. соч.: В 6 т. М., 1985. Т. 2. С. 639.
• 16
  Wyatt-Brown В. Op. cit, Р. 38; Patterson О. Slavery and Social Death: A Comparative Study. Cambridge (Mass.). 1982. P. 79.
• 17
  Patterson O. Op. cit, P. 94.
• 18
  McClund A.G. Reminiscences, 1952-1956 // Manuscript Division, Tulane Univ., New Orleans, Louisiana.
• 19
  Chesnut M.B. A Diary from Dixie / Ed. by B.A. Williams. Harvard, 1980. P. 26. (1st ed. 1905).
• 20
  Smedes S.D. Memorials of a Southern Planter / Ed. by F.M.Green. N.Y., 1965. P. 115. (1st ed. 1887).
• 21
  Russell W.H My Civil War Diary / Ed. by F. Pratt. L., 1954. P. 94. (1st ed. 1863).
• 22
  Mary Chesnut’s Civil War / Ed, by C.V. Woodward. New Haven; L„ 1981. P. 172.
• 23
  Thomas E.G.C. The Secret Eye: The Journal of Ella Gertrude Clanton Thomas, 1848-1889, Chapel Hill, 1990. P. 168-169.
• 24
  Chesnut M.B. Op. cit. P. 21.
• 25
  Secret and Sacred: The Diaries of James Henry Hammond, a Southern Slaveholder / Ed. by C. Bleser. N.Y.; Oxford, 1988. P. 6.
• 26
  Wyatt-Brown B. Op. cit. P. 203.
• 27
  Цит. по: Стайрон У. Безмолвный прах // Иностранная литература. 1986. J6 7. С. 221.
• 28
  См. об этом: Blassingame J.M. The Slave Community. N.Y., 1979. P. 49-104.
• 29
  U.S. Census Office. 8th Census of the United States, 1860. Agriculture. Wash., 1864. P. 247; OakesJ. The Ruling Race: A History of American Slaveholders. N.Y., 1982. P. 260.
• 30
  Gray L.C. History of Agriculture in the Southern United States to 1860: 2 Vol. Wash., 1933. Vol. 1. P. 530.
• 31
  Hundley D.R. Social Relations in Our Southern States. Baton Rouge, 1979. P, 27-28.
• 32
  Wertenbaker ThJ. Patritian and Plebeian in Virginia or the Origin and Development of the Social Classes of the Old Dominion. N.Y., 1959. P. 23,91. (1st ed. 1910).
• 33
  The Pettigrew Papers / Ed. by S.M. Lemmon: 2 vol Raleigh, 1988. Vol. 2. P. XII; l акр = 0,4 га.
• 34
  Ibid. p. 234.
• 35
  «Dear Master»: Letters of a Slave Family / Ed. by R.M. Miller. Ithaca; L., 1978.
• 36
  Southron: The Policy of the Southern Planter//Advice among Masters: The Ideal in Slave Management in the Old South/Ed. by J.O. Breeden. Westport (Conn); L„ 1980. P.47; Voices of the Old South: Eyewitness Accounts, 1528-1861 / Ed. by A. Gallay. Athens, Ga.), 1994. P. 358, 361.
• 37
  Стайрон У. Указ. соч. С, 223.
• 38
  Tatler. Management of Negroes //The Southern Planter. 1850. Vol. 10. N 2. P. 39
• 39
  Цит. no: Scarborough W.K. The Overseer: Plantation Management in the Old South Athens, 1984. P. 69; De Bow’s Review. 1851. Vol. 10. P. 327.
• 40
  Smedes S.D. Op. cit. P. 55-56.
• 41
  Faust D.G. James Henry Hammond and the Old South: A Design for Mastery Baton Rouge, 1982. P. 71-88.
• 42
  Advice among Masters. P. 40; Kemble FA, Op. cit. P. 349.
• 43
  Фолкнер У. Статьи, речи, интервью, письма. М., 1985. С. 389.44 Schmitz M.D. Economics of Scale and Farm Size in the Antebellum Sugar Sector // Journal of Economic History. 1977. Vol. 37. N 3. P. 960-961.
• 45
  Cameron P.C. An Address before the Orange County Society for the Promotion of Agriculture, the Mechanic Arts and Manufactures. Hillsborough, 1855.
• 46
  Anderson J.B. Piedmont Plantation: The Bennehan-Cameron Family and Lands in North Carolina. Durham, 1985. P. 75.
• 47
  U.S. Census Office. 7th Census of the United States, 1850. Wash., 1853. P. LXXV; 8th Census. Agriculture. P. 248.
• 48
  Smedes S.D. Op. cit. P. 53.
• 49
  Bateman F., Weiss Th. A Deplorable Scarcity: The Failure of Industrialization in the Slave Economy. Chapel Hill, 1981. P. 121-123.
• 50
  Holt E.M. Diary // Southern Historical Collection, Univ. of North Carolina at Chapel Hill, North Carolina.
• 51
  Piedmont Farmer: The Journals of David Golightly Harris, 1855-1870 / Ed. by P.N. Racine. Knoxville, 1990. P. 92,76.
• 52
  Ibid. P. 41.
• 53
  Santayana on America / Ed. by R.C. Lyon. N.Y., 1968. P. 37.
• 54
  Вебер M. Указ. соч. С. 67.
• 55
  Маркс К. Капитал. М., 1963. Т. 1. С. 776-778.
• 56
  См. об этом: Kulikoff A. The Transition to Capitalism in Rural America //William and Mary Quarterly. 3d Series. 1989. Vol. 4. N 1. P. 120-144.
• 57
  Гете И.В. Собр. соч.: В 13 т. М., 1932. Т. 1. С. 523.
• 58
  Твен М. Указ. соч. С. 539. Подробнее о специфике общества Юга см.: Супоницкая ИМ. Антиномия американского Юга: свобода и рабство. М., 1998.
• 59
  Джефферсон Т. Автобиография: Заметки о штате Виргиния. Л,, 1990. С. 230.
• 60
  The Farmer’s Journal. 1853. Vol. 2. N 2; Hillsborough Recorder. 1848. Aug. 16.
• 61
  Smedes S.D. Op. cit. P. 173.
• 62
  Болдуин Дж. Что значит быть американцем. М„ 1990. С. 88.
• 63
  Woodward C.V. The Burden of Southern History. Baton Rouge, 1960. P. 3-25.
• 64
  Holm H. The Southerner as American Writer // The Southerner as American / Ed. by Ch.G. Sellers. Jr. Chapel Hill, 1960, P. 191.
• 65
  Reed J. Sh. The Enduring South: Subcultural Persistence in Mass Society. Chapel I Hill, 1974, P. 87.
• 66
  Вулф T. Домой возврата нет. M., 1982. С. 309.