Авраам Линкольн — Послание Чрезвычайной сессии Конгресса (4 июля 1861)

Вашингтон, 4 июля 1861 года

Соотечественники в Сенате и Палате представителей!

Собравшись по чрезвычайному поводу, как предписывает Конституция, я призываю вас уделить внимание не обычным вопросам законодательства.

В начале настоящего президентского срока, четыре месяца назад, функции федерального правительства оказались целиком приостановлены в нескольких штатах: Южной Каролине, Джорджии, Алабаме, Миссисипи, Луизиане и Флориде, за исключением функций государственной почтовой службы.

В этих штатах все форты, арсеналы, верфи, таможни и тому подобное, включая движимое и недвижимое имущество в них и рядом с ними, были захвачены и удерживаются в открытой враждебности по отношению к действующем правительству, кроме фортов Пикенс, Тейлор и Джефферсон на побережье Флориды или возле него и кроме форта Самтер в Чарльстонской гавани в Южной Каролине. Захваченные подобным образом форты были укреплены, построены новые, были сформированы и продолжают формироваться вооруженные силы и все это с такими же откровенно враждебными намерениями.

Форты, остающиеся во владении федерального правительства в этих штатах или на границах с ними, осаждены или подверглись угрозе военными приготовлениями. В особенности форт Самтер, который почти полностью окружен хорошо защищенными неприятельскими батареями с орудиями, равными по качеству лучшим из орудий форта, но превосходящими последние по численности, вероятно, в десять раз. Непропорционально большая часть федеральных мушкетов и винтовок каким-то образом оказалась отправлена в эти штаты и была захвачена для использования против правительства. Накопленные государственные доходы в этих штатах были захвачены с той же целью. Военный флот был рассеян далеко в море, и лишь его малая часть осталась в непосредственной доступности для правительства. Офицеры федеральных армии и флота в большом количестве подали в отставку, и значительная часть отставников взялась за оружие против правительства. Одновременно, и в связи со всем этим, было открыто заявлено намерение разделить федеральный Союз. В соответствии с этим намерением в каждом из упомянутых штатов был принят ордонанс, который объявил соответствующий штат отделившимся от национального Союза. Была провозглашена формула для учреждения объединенного правительства этих штатов, и данная незаконная организация, имеющая характер конфедеративных штатов, уже просит признания, помощи и вмешательства иностранных держав.

Столкнувшись с таким положением вещей и считая своим настоятельным долгом помешать, если возможно, завершению попытки уничтожить федеральный Союз, недавно созданная администрация встала перед необходимостью выбрать средства для осуществления своего намерения. Этот выбор был сделан и провозглашен в инаугурационном обращении президента. Наша политика была направлена на исчерпание всех мирных средств, прежде чем прибегнуть к каким-либо более сильным мерам. Мы стремились лишь удерживать государственные здания и собственность, еще не отнятые у правительства, собирать государственные доходы и полагаться в дальнейшем на время, переговоры и голосование. Наша политика обещала продолжение почтового сообщения за счет правительства тем самым людям, которые противодействовали федеральной власти, и мы многократно заверяли в своем нежелании причинить кому-либо вред или ущемить чьи-либо права. От любых действий, которые президент мог конституционно и законно совершить в подобном случае, он воздержался, кроме тех, без которых было невозможно сохранить дееспособность правительства.

5 марта, в первый полный день в должности президента, ныне занимающего этот пост, военное министерство вручило ему письмо майора Андерсона, командующего фортом Самтер, которое было написано 28 февраля и получено министерством 4 марта. В письме выражалось профессиональное мнение его автора, что перебросить подкрепления в этот форт своевременно для снятия осады невозможно. Это обусловлено ограниченным запасом продовольствия и необходимостью удерживать форт военными силами численностью не менее двадцати тысяч здоровых и хорошо обученных солдат. С таким мнением согласились все офицеры в подчинении майора Андерсона, и их рапорты на этот счет прилагались к его письму. Письмо и все прилагаемые документы были немедленно представлены на рассмотрение генерал-лейтенанта Скотта, который сразу же солидаризировался с мнением майора Андерсона. Впрочем, по размышлении генерал потребовал время для консультаций с другими офицерами, как армейскими, так и флотскими, и через четыре дня неохотно, но решительно пришел к тому же заключению. Он также заявил тогда, что в распоряжении правительства нет вооруженных сил необходимой численности и невозможно собрать и доставить их за то время, пока запасы продовольствия в форте не истощатся. С чисто военной точки зрения, обязанности администрации в данном случае сводились лишь к безопасной эвакуации гарнизона из форта.

Однако было сочтено, что покинуть подобным образом эту позицию при существующих обстоятельствах было бы крайне вредно; что необходимость, по которой это было бы сделано, не вполне понятна; что многие истолковали бы это как элемент добровольной политики; что внутри страны это привело бы в замешательство сторонников Союза, ободрило бы его противников и помогло бы последним получить признание за границей. В сущности, это сделало бы неотвратимой нашу национальную катастрофу. Чего нельзя было допустить.

В гарнизоне еще не начался голод, и, пока этого не произошло, можно было усилить форт Пикенс. Последнее действие было бы ясным указанием на политику правительства и позволило бы стране принять эвакуацию форта Самтер как военную необходимость. Сразу же был отправлен приказ о высадке войск с парохода «Бруклин» в форт Пикенс. Этот приказ не мог быть доставлен сушей, поэтому пришлось использовать более длинный и медленный морской путь. Первые ответные новости после получения приказа поступили ровно за неделю до падения форта Самтер. Сами новости состояли в том, что офицер, командующий «Сабиной» — судном, на которое были переведены войска с «Бруклина», действуя на основе некоего перемирия, якобы заключенного предыдущей администрацией (и о существовании которого нынешней администрации ко времени отправления приказа были известны лишь смутные и неопределенные слухи, чего было недостаточно, чтобы брать во внимание это перемирие), отказался высаживать войска.

Теперь было невозможно усилить форт Пикенс, прежде чем не наступит кризис в форте Самтер, что обусловливалось близким истощением продовольствия в последнем. Предусматривая такое развитие событий, за пять дней до этого правительство начало подготовку вспомогательной экспедиции для форта Самтер. Как предполагалось, окончательное использование или неиспользование этой экспедиции зависело бы от обстоятельств. Теперь возникла неотложная необходимость использовать экспедицию, и было решено отправить ее. В соответствии с этим также было решено поставить в известность губернатора Южной Каролины, что планируется доставка продовольствия в форт и что если этому не будет чиниться сопротивления, то не будет предпринято попыток перебросить в форт солдат, оружие и боеприпасы без дальнейшего уведомления, кроме случая нападения на форт. Это уведомление было соответствующим образом передано, после чего форт атаковали, бомбардировали из орудий и захватили, не дожидаясь прибытия экспедиции с продовольствием.

Так стало очевидно, что нападение на форт Самтер и его захват никоим образом не были мерой самообороны со стороны нападавших. Они хорошо знали, что гарнизон форта не обладает ни малейшей возможностью совершить агрессию против них. Они знали, так как были ясно уведомлены, что доставка хлеба для нескольких храбрых и голодных солдат гарнизона — это все, что будет предпринято в том случае, если нападавшие сами, оказывая столь сильное сопротивление, не спровоцируют большее. Они знали, что правительство желало лишь поддержать гарнизон форта, а не атаковать их, хотело сохранить видимость владения и, таким образом, уберечь Союз от фактического и немедленного распада. Оно надеялось, как уже было заявлено выше, что время, переговоры и голосование приведут к окончательному урегулированию. И нападавшие атаковали форт и захватили его, руководствуясь прямо противоположной целью — устранить даже видимость власти федерального Союза и, таким образом, вызвать его немедленный распад.

Глава исполнительной власти хорошо понимал, что именно это и было их целью. Пообещав им в своем инаугурационном обращении, что «конфликт не будет возможен, если вы сами не станете агрессорами», он приложил усилия не только исполнить обещание, но и помешать изобретательным ухищрениям исказить существо дела, чтобы мир не мог истолковать его неправильно. После событий в форте Самтер, при всех сопутствующих обстоятельствах, это намерение было исполнено. Тогда и там противники правительства начали вооруженный конфликт, притом что надо иметь в виду: у защитников форта не было и не могло появиться других орудий, чтобы ответить на огонь атаковавших, кроме тех нескольких, отправленных в форт задолго до этого дня для защиты как раз нынешних врагов и по-прежнему готовых защитить их в любом законном случае. Своим поступком, отвергнув все другие возможности, противники правительства навязали стране отчетливый выбор: немедленный распад или кровопролитие.

И этот выбор затрагивает судьбу не только Соединенных Штатов. Перед всей семьей цивилизованных народов он ставит вопрос: может ли или не может конституционная республика, или демократия — власть над народом самого народа, сохранить свою территориальную целостность в борьбе с собственными внутренними врагами? Это выбор ставит вопрос: могут ли недовольные лица, слишком малочисленные, чтобы в согласии с основополагающим законом повлиять на администрацию в каком-либо деле, под неким предлогом в этом деле, или под любым другим предлогом, или самовольно без какого-либо предлога разрушить свое правительство и этим фактически положить конец свободному правлению на земле? Этот выбор вынуждает нас спросить: всем ли республикам присуща эта роковая слабость? Должно ли правительство из необходимости быть слишком сильным для свобод своего народа или слишком слабым, чтобы сохранить собственное существование?

Рассматривая таким образом эту альтернативу, у правительства не остается иного выхода, кроме как обратиться к своему праву на ведение войны и оказать сопротивление силе, направленной на уничтожение государства, собственной силой для его сохранения.

Выбор был сделан, и отклик страны оказался самым благоприятным и превзошел своим единодушием наиболее оптимистические ожидания. Впрочем, ни один из штатов, обычно называемых рабовладельческими, кроме Делавэра, не предоставил ни одного полка в соответствии с установленными в штатах правилами призыва. В некоторых из этих штатов было организовано несколько полков по частной инициативе, и они поступили на службу правительству. Разумеется, так называемые отделившиеся штаты, к которым приблизительно во время инаугурации присоединился Техас, не предоставили войск Союзу.

Так называемые пограничные штаты не были единообразны в своих действиях. Некоторые из них были почти полностью за Союз, в то время как другие, такие как Виргиния, Северная Каролина, Теннесси и Арканзас, подавили и заставили замолчать выступления в поддержку Союза. Наиболее примечательным и, вероятно, наиболее важным было развитие событий в Виргинии.

Когда пал форт Самтер, в столице Виргинии проходил конвент, делегаты которого были избраны народом этого штата как раз для рассмотрения вопроса об отделении от федерального Союза. Большинство избранных в этот конвент были открытыми сторонниками Союза. Почти немедленно после падения Самтера многие из этого большинства перешли в лагерь изначального меньшинства противников федеральной власти и вместе с ними приняли ордонанс о выходе штата из Союза. Чем был обусловлен этот переход бывших сторонников Союза — одобрением нападения на форт Самтер или же недовольством действиями правительства из-за сопротивления нападению — неизвестно. После принятия ордонанса делегаты конвента передали этот документ на ратификацию народным голосованием, которое должно было состояться более чем через месяц. Однако конвент и законодательное собрание штата, сессия которого проходила в то же время и в том же месте,— вместе с лидерами штата, которые не были членами ни первого, ни второго,— сразу же начали действовать так, словно штат уже вышел из Союза. Начались решительные военные приготовления по всему штату. Были захвачены арсенал в Харперс-Ферри и военная верфь в Госпорте возле Норфолка. Штат принял или, возможно, пригласил значительные воинские подразделения из так называемых отделившихся штатов. Виргиния формально присоединилась к договору о временном альянсе и сотрудничестве с так называемыми Конфедеративными Штатами и отправила своих представителей на конгресс в Монтгомери. Наконец, конвент и законодательное собрание разрешили мятежному правительству перенести свою столицу в Ричмонд.

Так народ Виргинии позволил величайшему мятежу свить себе гнездо на своих землях. И у правительства Союза не остается выбора, кроме как бороться с противником там, где оно его встречает. Оно сожалеет об этом, поскольку благонадежные граждане должным образом требовали защиты федеративной власти. Эти благонадежные граждане обязаны признавать и защищать правительство Союза, будучи гражданами штата Виргиния.

В так называемых пограничных штатах (фактически, в срединных штатах) есть те, кто поддерживает политику так называемого вооруженного нейтралитета. Такая политика предполагает использование вооружения этих штатов для того, чтобы помешать, с одной стороны, прохождению через их территорию сил Союза, а с другой — сил врагов Союза. Это завершило бы распад государства. Образно говоря, это воздвигло бы непреодолимую стену вдоль разделительной линии. Однако стена не была бы совершенно непроницаемой, ибо под прикрытием нейтралитета такое положение связало бы руки сторонникам Союза и позволило бы свободно снабжать всем необходимым мятежников из этих штатов. А это было бы невозможно, если бы сторонники «вооруженного нейтралитета» были открытыми врагами. Подобное положение дел сразу же устранило бы все трудности мятежников, кроме тех, которые обусловлены внешней блокадой. Это дало бы противникам правительства то, чего они желают более всего: хорошее снабжение и распад Союза без их собственной борьбы с ним.

Такая политика свидетельствует об отсутствии верности Конституции, отказе от обязанности защищать Союз. Хотя многие, кто поддерживает «вооруженный нейтралитет», являются благонадежными гражданами, это тем не менее имеет очень вредные последствия.

Возвращаясь к действиям федеральной власти, следует заявить, что вначале был проведен призыв 75 тысяч ополченцев. Вскоре после этого была издана прокламация о закрытии портов мятежных округов посредством блокады. Все эти действия правительства, по нашему убеждению, находились в строгом соответствии с законом. В ответ на последнюю меру мятежники объявили о своем намерении прибегнуть к практике каперства.

Дополнительно правительством были проведены призывы добровольцев на службу до трех лет, а также значительное увеличение регулярной армии и флота. Исполнительная власть осмелилась на эти меры, возможно не находящиеся в строгом соответствии с законом, руководствуясь требованием народа и общественной необходимостью, в надежде тогда, как и сейчас, что Конгресс их ратифицирует. Правительство полагает, что никакие его действия не вышли за пределы конституционных полномочий Конгресса.

Вскоре после первого призыва ополченцев власти сочли своим долгом разрешить командующему генералу в надлежащих, по его разумению, случаях приостанавливать действие привилегии судебного приказа о неприкосновенности личности — или, иными словами, арестовывать и удерживать под стражей, не прибегая к обычным законным процедурам, лиц, которых он может посчитать опасными для общества. Это разрешение использовалось по назначению, но очень редко. Тем не менее законность и правомерность действий, совершенных в соответствии с этим разрешением, были поставлены под сомнение, и внимание страны привлекло утверждение, что тот, кто поклялся «заботиться о точном соблюдении законов», не должен сам нарушать их.

Разумеется, правительство рассматривало вопросы полномочий и правомерности, прежде чем принять это решение. Что касается точного соблюдения всего корпуса законов, почти в трети штатов имело место сопротивление их выполнению или невозможность их выполнения. Следует ли допустить окончательное несоблюдение законов, даже если вполне понятно: использование средств для обеспечения их выполнения нарушает в незначительной степени один-единственный закон? А закон этот был принят в свое время в такой непомерной заботе о гражданских свободах, что он, фактически, больше помогает виновным, чем невиновным. Говоря прямо, должны ли соблюдаться все законы, кроме одного, и само правительство должно ли быть уничтожено, чтобы только один этот закон соблюдался? Даже в таком случае не была бы нарушена официальная присяга правительства, если бы оно было свергнуто, когда пренебрежение одним-единственным законом могло бы его сберечь?

Однако власти не считали, что вопрос стоял так. Они не считали, что какой- либо закон нарушался. Норма Конституции, что «действие привилегии судебного приказа о неприкосновенности личности не должно быть приостановлено, если только этого не требует общественная безопасность в случае восстания или вторжения», равносильна норме — и является нормой — о том, что действие этой привилегии может быть приостановлено, когда в случае восстания или вторжения общественная безопасность действительно этого требует. Было решено, что у нас имеет место случай восстания и общественная безопасность требует ограниченной приостановки действия данной привилегии — это и было позволено делать. Сейчас некоторые настаивают, что Конгресс, а не глава исполнительной власти, уполномочен давать такое разрешение. Однако Конституция молчит относительно того, кто именно уполномочен в этом вопросе. Данная норма была явно разработана для случаев чрезвычайной опасности. И поэтому немыслимо, чтобы создатели этого документа подразумевали, что в каждом случае опасность будет развиваться своим чередом, пока не будет созван Конгресс, сама сессия которого может быть сорвана по причине восстания, как и предполагалось в данном случае.

Дальнейшие аргументы сейчас выдвигаться не будут, поскольку генеральный прокурор, вероятно, представит свое развернутое мнение. Должны ли быть приняты какие-либо законы по данному вопросу и если должны, то какие, целиком находится в ведении Конгресса.

Сдержанность правительства была столь необычайной и продолжалась так долго, что это побудило некоторые страны придать своим действиям такую форму, словно они считали вероятным скорое уничтожение нашего Союза. Хотя это несколько обеспокоило главу исполнительной власти, когда он узнал об этом, он рад сообщить, что сейчас суверенитет и права Соединенных Штатов уважаются на деле всеми иностранными державами и общее сочувствие нашей стране проявляется по всему миру.

Доклады министра финансов, военного министра и министра военно-морского флота предоставят вам подробные сведения, необходимые и полезные для вашего обсуждения и действия. Тем временем глава исполнительной власти и все министерства будут готовы восполнить пробелы и сообщить новые факты, которые будут сочтены важными для вас.

Сейчас правительство рекомендует предоставить ему законные средства, чтобы сделать это противоборство коротким и решительным: дать в распоряжение исполнительной власти по меньшей мере 400 тысяч солдат и 400 миллионов долларов. Это количество солдат составляет приблизительно одну десятую от лиц подходящего возраста в тех регионах, в которых, очевидно, все готовы вступить в бой. Долг в 600 миллионов долларов сейчас меньше в пересчете на человека, чем был долг нашей Революции, когда мы завершили ту борьбу. И благосостояние страны выросло в пропорциональном отношении даже больше, чем население с того времени. Несомненно, каждый гражданин обладает сейчас таким же сильным стремлением сберечь наши свободы, каким было тогда стремление установить их.

Благой исход в этот раз будет десятикратно дороже для мира, чем это количество солдат и эта сумма денег. Сведения, которые поступают к нам из страны, не оставляют сомнений, что материал для работы обилен и нужна лишь рука законодателей, чтобы санкционировать его, и рука исполнительной власти, чтобы придать ему практическую форму и действенность. Одним из величайших затруднений правительства является необходимость избежать ситуации, когда войска поступают быстрее, чем оно способно их обеспечивать. Одним словом, народ спасет свое правительство, даже если само оно сделает свою часть работы лишь относительно хорошо.

На первый взгляд может показаться, что не имеет значения, называть ли текущие события на Юге «сецессией» или «восстанием». Впрочем, зачинщикам этих событий хорошо понятно различие. С самого начала они знали, что не смогут придать своей измене сколько-нибудь значительный масштаб наименованием, которое предполагает нарушение закона. Они знали, что народ их штатов обладает таким же нравственным чувством, такой же преданностью закону и порядку, такой же гордостью за свою историю и таким же почтением к правительству своей страны, как и любой другой цивилизованный и патриотичный народ. Мятежники знали, что не смогли бы сделать и шага, если бы эти сильные и благородные чувства были против них. Поэтому они начали с коварного обольщения общественного мнения. Они придумали хитроумный софизм, из которого, если принять его, с логической необходимостью произошло бы окончательное уничтожение Союза. Этот софизм заключается в том что какой бы то ни было штат Союза в соответствии с национальной Конституцией, то есть законно и мирно, может выйти из федерации без согласия Союза или какого-либо другого штата. Маленькое прикрытие, что это предполагаемое право может осуществляться лишь ради благого слишком незначительно, чтобы заслуживать внимания, поскольку сами мятежники были бы единственными судьями в этом вопросе.

Приукрасив таким образом восстание, в течение более чем тридцати лет они совращали общественное мнение своей части Союза, пока наконец не подвели многих хороших людей к готовности взяться за оружие против правительства. Это произошло на следующий день после того, как некое собрание под нелепым предлогом объявило о выходе своего штата из Союза — собрание, которое не могло бы прийти ни к чему подобному днем ранее.

Распространенность упомянутого умозаключения проистекает во многом, если не целиком, из предположения, что штату принадлежит некое всемогущее и священное превосходство — каждому штату нашего федерального Союза. Наши штаты обладают властью не больше и не меньше, чем это сохранено за ними в Союзе Конституцией — ни один из них никогда не был государством вне федерации. Первые штаты вступили в Союз еще до того, как сбросили колониальную зависимость от Британии. И каждый из новых штатов, кроме Техаса, пришел в Союз из положения зависимости. И даже Техас за время своей недолгой независимости никогда не назывался штатом. Новые штаты получили это наименование лишь после вступления в Союз, тогда как впервые этот термин был использован для старых штатов в Декларации независимости. Именно в ней «Соединенные Колонии» были объявлены «свободными и независимыми штатами». Но даже тогда очевидной целью было не объявить их независимость друг от друга или от Союза, но прямо противоположное, о чем в избытке свидетельствовали их взаимные обеты и совместные действия до, во время и после подписания Декларации. Наиболее убедительно явное подтверждение веры, что Союз должен быть вечен, каждый и все из тринадцати первоначальных штатов выразили в Статьях Конфедерации два года спустя. Они никогда не являлись штатами ни по существу, ни по названию вне Союза. Откуда тогда они получили волшебное всемогущество «права штата», которым провозглашается, что они обладают законной властью разрушить сам Союз? Много говорится о «суверенитете» штатов. Но это слово даже не встречается в национальной Конституции, как и в какой-либо из конституций штатов. Чем является «суверенитет» в политическом значении этого понятия? Не будет ли близким к истине определить его как «политическую общину без внешнего политического верховенства»? В соответствии с этим определением ни один штат, кроме Техаса, никогда не обладал суверенитетом. И даже Техас отказался от этого качества после вступления в Союз: этим шагом Техас признал своим верховным законом Конституцию Соединенных Штатов, а также законы и международные соглашения Соединенных Штатов во исполнение Конституции. Штаты обладают своим статусом в Союзе, и у них нет никакого другого законного статуса. Если они откажутся от него, то сделают это лишь вопреки закону и революционно. Союз добыл штатам их свободу и независимость, а не они сами по отдельности. Завоеванием или приобретением Союз дал каждому из них всю свободу и независимость, которыми они обладают. Союз старше любого из них и фактически создал их в качестве штатов. Изначально несколько зависимых колоний образовали Союз, а затем уже сам Союз сверг их старую зависимость и сделал их штатами — тем, чем они являются сейчас. Ни один из них никогда не получил бы конституции штата независимо от Союза. Разумеется, не следует забывать, что все новые штаты разработали свои конституции перед вступлением в Союз, однако в соответствии с этим вступлением и готовясь к нему.

Несомненно, штаты обладают правами, гарантированными им национальной Конституцией. Однако в число этих прав, разумеется, не входят все мыслимые полномочия, не только вредные и разрушительные, но и, прежде всего, те, которые во всем мире считаются государственными полномочиями. Конечно, право разрушить само государство никогда не считалось государственным и даже административным правом. Вопрос соотношения федеральной власти и прав штата по своей сути — это не что иное, как принцип общего и местного.

Всякий раз, когда речь идет о целом, оно должно быть вверено целому — общему правительству Когда речь идет только о делах штатов, эти вопросы следует оставить исключительно штату. Вот и весь изначальный принцип. Определяет ли национальная Конституция границу между правами государства и штатов в полном соответствии с этим принципом, не должно подвергаться сомнению. Мы все обязаны подчиняться этому определению.

Вокруг чего сейчас ведется борьба — это утверждение, что сецессия согласуется с Конституцией, что она законна и может быть мирной. Никто не станет спорить, что отсутствует какой-либо особый закон для этого, и закон не может подразумевать ничего, что вело бы к несправедливым и абсурдным последствиям Нация приобрела за деньги земли, на которых были образованы некоторые их этих штатов. Разве справедливо, что они выйдут из Союза без разрешения и возмещения затрат? Нация заплатила очень большую сумму (в общем, я полагаю, около ста миллионов), чтобы освободить Флориду от племен аборигенов. Разве справедливо, что Флорида теперь уходит без согласия и компенсации. Нация сейчас должна деньги, потраченные ради пользы так называемых отделившихся штатов, как и всех остальных. Разве справедливо, что либо кредиторы не получат платежи, либо остающиеся штаты заплатят весь долг? Часть государственного долга образована обязательством погасить старые долги Техаса. Разве справедливо, что он уйдет, не заплатив ничего сам?

Далее, если один штат может отделиться, то может и другой. И когда все выйдут из Союза, не останется никого, чтобы платить долги. Разве это справедливо по отношению к кредиторам? Разве мы уведомили их об этом своем весьма мудром убеждении, когда заимствовали у них деньги? Если мы сейчас признаем эту доктрину и позволим отступникам уйти с миром, трудно вообразить, что мы сможем сделать, если другие решат уйти или вытребовать у нас условия, на которых пообещают остаться.

Раскольники настаивают, что наша Конституция допускает сецессию. Однако они решили принять собственную национальную конституцию, в которой по необходимости отказались признать право на сецессию, существующее, как они утверждают, в нашей. Если мятежники отказались от него, они этим признали, что такого права в принципе не должно быть и в нашей Конституции. Если бы они сохранили его, им пришлось бы быть последовательными и каждый раз отделяться друг от друга, когда это было бы самым простым способом уйти от долгов или достичь какой-либо эгоистичной и несправедливой цели. Сам подобный принцип — это принцип разрушения, и ни одно государство не может существовать на его основе.

Если бы все штаты, кроме одного, заявили о своем праве выгнать этот один штат из Союза, все сторонники сецессии, вероятно, сразу же осудили бы такое действие как величайшее попрание прав штатов. Но предположим, что это назвали бы не «изгнанием одного», но «отделением других от этого одного». Это было бы то же самое, на что раскольники, как они заявляют, имеют право, если только они не считают, что в одиночку, оказавшись в меньшинстве, можно законно сделать то, чего нельзя делать тем, кто находится в большинстве. Эти политики очень умны и проницательны в том, что касается прав меньшинств. Они равнодушны к той силе, которая создала Конституцию и называет себя в преамбуле «Мы, народ».

Вполне разумное сомнение заключается в том, что сейчас в каком-либо из штатов есть большинство законных избирателей, которые могли бы поддержать разрушение Союза, кроме, возможно, Южной Каролины. Есть весомые основания полагать, что сторонники Союза составляют большинство во многих, если не в каждом, из так называемых отделившихся штатов. Обратное не было доказано ни в одном из них. Это можно утверждать даже в отношении Виргинии и Теннесси, ибо итог голосования в военных лагерях, где все штыки занимают одну сторону спора, едва ли можно считать проявлением народного мнения. При таком голосовании все то большое количество людей, которые за Союз и против насилия, были бы принуждены голосовать против Союза.

Без преувеличения можно утверждать, что свободные институты, которые есть в нашем подчинении, до такой степени развили права и улучшили положение всего нашего народа, что история не знает примеров подобного. Сейчас мы располагаем поразительным и впечатляющим подтверждением этого. Столь большой армии, какую мы смогли собрать, мир не знал прежде, и в ней нет ни одного солдата, кто занимал бы свое место не по собственному свободному выбору. Но даже больше: во многих полках есть представители всех видов искусств, всех отраслей наук и всех профессий, которые только известны в мире, и едва ли найдется хоть один полк, из которого мы не могли бы выбрать себе президента, правительство, Конгресс и даже суд, то есть людей вполне сведущих в управлении самим государством.

Я не скажу, что подобное нельзя также сказать об армии наших бывших друзей, ныне соперников в этой борьбе. Но даже если и так, тем больше причин не разрушать государство, которое одарило столькими благами как их, так и нас. Кто бы ни предлагал в любой части Союза отказаться от такого государства, ему следовало бы задуматься, в соответствии с каким принципом он это делает, что лучшее он надеется получить взамен, принесет ли и может ли принести эта замена так много блага народу. Есть несколько грустных предзнаменовании в этой связи Наши противники приняли ряд деклараций независимости, в которых, в отличие от великой старой, написанной Джефферсоном, они опускают слова «все люди сотворены равными». Почему? Они приняли временную национальную конституцию, в преамбуле к которой, в отличие от великой старой, подписанной Вашингтоном, они опускают «Мы, народ» и заменяют эти слова на «Мы, представители суверенных и независимых штатов». Почему? Зачем делается это намеренное исключение прав людей и власти народа?

По своему существу это народная борьба. Со стороны Союза она ведется для сохранения в мире той формы правления, чьей ведущей целью является улучшение положения людей до состояния, когда любой неестественный груз снят с их плеч, очищение путей для всех полезных занятий, обеспечение нестесненного старта и честных условий в гонке жизни, согласие на частичные и временные отступления лишь из необходимости. Такова ведущая цель формы правления, за которую мы боремся.

Я безмерно счастлив верить, что простые люди понимают и ценят это. Достойно упоминания, что хотя многие, наделенные должностями в армии и флоте, в час испытания правительства подали в отставку и оказались неверны руке, взлелеявшей их, но ни один обычный солдат или матрос, насколько известно, не бросил свой флаг.

Великая честь тем офицерам, которые сохранили верность, несмотря на пример своих вероломных товарищей. Но величайшая честь и самое важное из всего — единодушная стойкость обычных солдат и матросов. Все до последнего, насколько мы знаем, они благополучно сопротивлялись предательским усилиям тех, чьим приказам еще недавно беспрекословно подчинялись. Таков патриотический инстинкт простых людей. Они понимают без всяких аргументов, что уничтожение государства, созданного Вашингтоном, ничего хорошего им не принесет.

Наше народное правительство часто называли экспериментом. Две задачи, связанные с этим органом власти, наш народ уже решил — успешное учреждение правительства и успешное управление им. Одна остается нерешенной — успешное сохранение этого института в борьбе с угрожающей попыткой внутренних врагов свергнуть его. Теперь наш народ должен доказать всему миру, что те, кто способен честно провести выборы, способны также подавить мятеж. Избирательные урны — правомерный и мирный наследник штыков, и то, что справедливо и конституционно решили избирательные урны, не должно возвращаться на суд штыков. Призывы к чему-либо на следующих выборах, кроме самого голосования, не могут быть успешны. Таким будет великий урок мира; он научит людей простым истинам: то, что они не могут получить голосованием, они никогда не получат войной и глупо быть тем, кто развязывает войну.

Чтобы у непредубежденных людей не возникло беспокойства в связи с тем, каким будет курс правительства в отношении южных штатов после подавления восстания, глава исполнительной власти считает уместным сказать, что он будет стремиться тогда, как и всегда, руководствоваться Конституцией и законами. И его понимание полномочий и обязанностей федерального правительства относительно конституционных прав штатов и народа, вероятно, не будет отличаться от выраженного в инаугурационной речи.

Президент желает сохранить государство, чтобы оно было для всех, каким оно и было при людях, создавших наш Союз. Законопослушные граждане везде имеют право требовать этого от своего государства, и оно не имеет права отказывать в этом или пренебрегать этим. В предоставлении этого права нет никакого принуждения, завоевания или подчинения в любом истинном смысле этих понятий.

Конституция предусматривает и все штаты приняли это положение, что «Соединенные Штаты должны гарантировать каждому штату в Союзе республиканскую форму правления». Но если штат может законно выйти из Союза, то, сделав это, он также может упразднить республиканскую форму правления. Поэтому воспрепятствовать его выходу из Союза — необходимая мера, чтобы соблюсти упомянутую гарантию. Если некое стремление законно и обязательно, то необходимые для его осуществления меры также законны и обязательны.

С глубочайшим сожалением глава исполнительной власти был вынужден в соответствии со своим долгом использовать военные силы для защиты государства. Он может либо исполнить этот долг, либо позволить уничтожить государство. В данном случае никакой компромисс, заключенный слугами народа, не поможет. Компромиссы иногда полезны; но народное правительство не сможет надолго пережить прецедент, когда победившие на выборах решают спасти государство от немедленного уничтожения и отказываются от своего главного обещания, благодаря которому народ избрал их. Сам народ, а не его слуги, может благополучно пересматривать собственные взвешенные решения.

Как обычный гражданин глава исполнительной власти не мог согласиться с тем, что наши политические институты должны погибнуть, тем более предать столь огромное и священное доверие, которым наш свободный народ его одарил. Президент был убежден, что у него нет морального права отступить и даже думать о сохранении собственной жизни в тех событиях, что могут последовать. В полном сознании своей большой ответственности до сих пор он делал то, что считал своим долгом. Теперь вы, в соответствии с собственным разумением, исполните свой долг. Президент искренне надеется, что ваши взгляды и действия настолько совпадут с его взглядами и действиями, что все законопослушные граждане, чьи права были нарушены, поверят в несомненное и скорое восстановление справедливости в соответствии с Конституцией и законами.

Избрав таким образом наш путь, без обмана и с чистыми намерениями, будем верить в Бога и идти вперед бесстрашно и с мужественными сердцами.