Авраам Линкольн — Речь в Палате представителей Конгресса США о войне с Мексикой (1848)

Вашингтон, 12 января 1848 года

Многие, если не все джентльмены фракции демократов, которые выступали перед Палатой в последние два дня, отзывались с некоторой обидой, если я правильно их понял, о голосовании неделю или десять дней назад, объявляющим войну с Мексикой необязательной и неконституционно начатой президентом. Я признаю, что подобное голосование не должно основываться на одних лишь партийных соображениях, и если оно не имело иной или лучшей причины, то вполне достойно порицания. Я был одним из тех, кто голосовал за эту поправку, и я поступил так в убеждении, что это правильно. Что привело меня к этому убеждению и как можно было бы его изменить, я попытаюсь сейчас объяснить.

Когда началась эта война, я полагал, что все, кто знает слишком много или, наоборот, слишком мало и не может в душе одобрить объявление войны президентом, должны тем не менее, как добропорядочные граждане и патриоты, молчать об этом, по крайней мере пока война не окончится. Многие ведущие демократы, включая бывшего президента Ван Бюрена, придерживались такой точки зрения, насколько я могу понять их. И я разделял эту точку зрения и поступал в согласии с ней, пока не занял свое место в Конгрессе. Я полагаю, что и поныне придерживался бы ее, если бы президент и его сторонники не сделали это невозможным.

Президент беспрерывно пытался убедить всех, что каждый голос, поданный за снабжение армии, служит молчаливым подтверждением справедливости и мудрости его действий. В необычайно откровенных словах своего последнего послания он поведал нам, что Конгресс будто бы был единодушен в заявлении: «…вследствие этого деяния Мексиканской республики между этой страной и Соединенными Штатами существует состояние войны». Однако те же протоколы, из которых президент об этом узнал, должны были также сообщить ему: когда это заявление голосовалось отдельно от вопроса снабжения, против него было подано семьдесят семь, а не четырнадцать голосов. Очевидно, что президент попытался сообщить только часть правды и доказать то, что невозможно доказать, сказав всю правду,— и теперь все, кто не желает предстать в ложном свете, должны откровенно высказать свое мнение. Кроме всего этого, один из моих коллег-демократов в самом начале текущей сессии внес на рассмотрение Палаты пакет резолюций, решительно поддерживающих изначальную справедливость объявления войны президентом, и, когда эти резолюции будут поставлены на голосование, я буду вынужден голосовать. Поэтому я не могу более молчать, даже если бы хотел. Понимая все это, я начал заранее готовиться к тому, чтобы, когда придет время, отдать свой голос  осознанно.

Я внимательно изучил президентское послание с целью удостовериться, что именно говорил, а также пытался доказать президент в этой связи. Итогом изучения стало такое мое убеждение: если принять за истину все, что президент объявляет действительным, то и тогда этого не достаточно для его оправдания. И президент пошел бы дальше в своих доказательствах, если бы не одно маленькое обстоятельство — истина, которая не позволила ему сделать это. Пребывая в этом убеждении, я проголосовал так, как упомянул выше. А теперь хотел бы вкратце познакомить вас с теми разысканиями, которые я произвел и которые привели меня к указанному выводу.

Президент в своем первом послании после начала войны, в мае 1846 года, заявил, что земля, на которой Мексика начала враждебные действия, была нашей, и он повторял это заявление почти в тех же словах в каждом последующем ежегодном послании. Таким образом, мы видим, насколько большую важность придает президент этому пункту, и я целиком согласен с тем, что это очень важно. По моему мнению, именно в связи с этим пунктом главу исполнительной власти следует оправдать или осудить. В послании президента в декабре 1846 года, похоже, отразилась пришедшая ему в голову несомненная истина, а именно: право владения землей, как и любое подобное право, является не простым фактом, но следствием одного или нескольких простых фактов, поэтому он обязан предоставить доказательства того утверждения, что земля, на которой впервые в этой войне пролилась кровь, была нашей.

В соответствии с этим чуть ниже середины двенадцатой страницы своего послания, которое упомянуто последним, президент приступает к этой задаче. Он формулирует вопрос и приводит доводы, которые простираются до середины четырнадцатой страницы и даже немного дальше. И сейчас я попытаюсь доказать, что все это — как формулировка вопроса, так и доводы президента — от начала и до конца является полнейшим обманом.

Спорный вопрос президент формулирует такими словами: «Однако есть те, кто соглашается с приведенными доводами, но допускает, что истинной западной границей Техаса является река Нуэсес, а не Рио-Гранде и что мы, следовательно, перешли границу Техаса и вторглись на территорию Мексики, когда отправили нашу армию на восточный берег Рио-Гранде». Главный обман состоит в предположении, что либо одна, либо другая река безусловно являются границей. Это полностью отвлекает поверхностного читателя от мысли, .то граница, возможно, находится где-то между двумя реками и необязательно проходит по одной из них. Дальнейший обман состоит в том, что данная формулировка позволяет привести доводы, которые правильная постановка вопроса исключила бы. В устах президента она могла бы звучать приблизительно так: «Я утверждаю, что земля, на которой впервые пролилась кровь, была нашей, хотя есть те, кто не согласен с этим».

Теперь я исследую доводы, которые приводит президент в пользу своей точки зрения. Если проанализировать, то все они заключаются в следующих утверждениях:

1. Рио-Гранде была западной границей Луизианы, когда мы приобрели ее v Франции в 1803 году.
2. Республика Техас всегда заявляла о том, что Рио-Гранде является ее западной границей.
3. Различные законодательные акты этой республики заявляли об этом письменно.
4. Президент Санта-Анна в договоре с Техасом признал Рио-Гранде границей этой республики.
5. Техас до и Соединенные Штаты после присоединения Техаса к США распространяли свою юрисдикцию по ту сторону реки Нуэсес — между двумя реками.
6. Наш Конгресс полагал, что граница Техаса находится по ту сторону реки Нуэсес.

Теперь рассмотрим каждое из этих утверждений.

Первый довод президента: Рио-Гранде была западной границей Луизианы, когда мы приобрели ее у Франции в 1803 году. Ожидая, похоже, что с этим будут спорить, он тратит почти целую страницу для доказательства истинности этого утверждения, а в конце этого рассуждения сообщает нам, что по договору 1803 года мы продали Испании все территории к востоку от Рио-Гранде до реки Сабин. Если мы признаем, что Рио-Гранде когда-то была границей Луизианы, скажите на милость, что это дает нам при определении нашей нынешней границы с Мексикой?! Господин председатель, если черта, которая некогда разделяла мою и вашу земли, продолжает быть границей между нашими владениями после того, как я продал вам свою землю, то это выше моего понимания! И как человек с честным намерением единственно доказать истину может прибегать к подобному доводу — для меня так же непостижимо!

Следующий довод президента: Республика Техас всегда заявляла о том, что Рио-Гранде является ее западной границей. В действительности это не так. Техас заявлял об этом, но не всегда. Существует по меньшей мере одно важное исключение. Конституция Техаса, самый священный и взвешенный закон этой республики, который с полным правом можно назвать ее последней волей и заветом, отменяющим все прочие постановления, не делает подобного заявления. Но допустим, Техас всегда заявлял об этом. Разве Мексика не заявляла всегда обратного? Здесь мы имеем лишь притязание, которому противостоит другое притязание, и ни одно нельзя подтвердить, пока мы не вернемся назад и не выясним, какое из них лучше обосновано.

Хотя и не в том порядке, в каком представляет их президент, я рассмотрю теперь ту категорию утверждений, которые, по сути, сводятся лишь к одному: Техас в различных законодательных актах своего конвента и конгресса письменно заявлял о том, что Рио-Гранде является его границей. Я имею в виду то, что президент говорит об установлении границы по Рио-Гранде в старой конституции Техаса (не в конституции штата) при формировании избирательных округов, территориальных единиц и прочего. Однако все это лишь голословные утверждения, и все, что я уже сказал по поводу притязаний, вполне применимо и в этом случае. Если мои уста объявят вашу землю моей, это, разумеется, не сделает ее моей. И если я заявлю об этом каким-либо своим поступком, с которым вы не согласитесь, мое притязание, в сущности, будет тем же самым — или, точнее, ничем.

Следующим я рассмотрю утверждение президента о том, что Санта-Анна в своем договоре с Техасом в 1836 году признал Рио-Гранде в качестве его западной границы. Помимо столь часто приводимого довода, который я считаю вполне убедительным, а именно, что Санта-Анна в то время был военнопленным, узником и не мог заключать какие-либо договоры от лица Мексики, — помимо этого, я хотел бы сказать несколько слов о самом этом договоре, как его называет президент, с Санта-Анной. Если кто-либо пожелает развлечься зрелищем столь незначительной вещи, которую президент нарекает столь внушительным именем, он сможет сделать это, обратившись к еженедельнику Найлса, том 1, страница 336. И если кому-либо покажется удивительным, что еженедельник Найлса оказался хранилищем столь важного документа, как договор между двумя странами, я могу лишь ответить на это с изрядной долей уверенности после запроса в государственный департамент, что и сам президент видел этот документ лишь на страницах еженедельника. Кстати, я полагаю, что не допущу ошибки, если скажу: первые десять лет существования этого документа никто никогда не называл его договором, пока сам президент не оказался в затруднительном положении и не назвал это соглашение так, пытаясь хоть что-нибудь извлечь из него для оправдания себя в связи с Мексиканской войной.

У этого документа нет отличительных черт официального договора. И он не называет себя договором. В нем Санта-Анна не подразумевает, что действует от лица Мексики. Он лишь подразумевает, что действует в качестве президента — главнокомандующего мексиканской армией и флотом. В качестве условия он принимает прекращение текущих военных действий, а также то, что лично он не возьмется за оружие против Техаса и не будет побуждать к этому мексиканский народ, пока продолжается война за независимость этой республики. Санта-Анна не признает независимости Техаса, не берет на себя обязательство прекратить войну, но ясно указывает на свое ожидание, что она продолжится. Ни слова он не говорит о границе и, весьма вероятно, даже не думает о ней. По одному из условий мексиканские войска должны покинуть территорию Техаса и перейти на другую сторону Рио-Гранде. В другом параграфе, во избежание столкновений между двумя армиями, ставится условие о том, что техасская армия не должна подходить ближе чем на пять лиг — к чему именно, не сказано, но ясно, что речь идет о Рио-Гранде. Таким образом, если этот договор признает Рио-Гранде в качестве границы Техаса, он содержит небывалое требование о том, что техасская армия не должна подходить ближе чем на пять лиг к собственной границе.

Далее приводится довод о том, что Техас до и Соединенные Штаты после присоединения республики к Союзу распространяли свою юрисдикцию по ту сторону реки Нуэсес и между двумя реками. Это фактическое осуществление юрисдикции — довод именно того рода, который нам нужен. Он хорош в той степени, в какой распространялась юрисдикция. Но распространялась ли она достаточно далеко? Президент утверждает, что она простиралась по ту сторону реки Нуэсес, но он не говорит нам, что она достигала Рио-Гранде. Он говорит нам, что юрисдикция осуществлялась между двумя реками, но не о том, что она распространялась на всю территорию между реками. Непредвзятый человек согласится, что можно пересечь одну реку пойти дальше и остановиться, не доходя до следующей реки. Точно так же юрисдикция может осуществляться между двумя реками и не покрывать всей территории между ними. Я знаю одного человека, не слишком отличающегося от меня самого, который осуществляет юрисдикцию над участком земли между реками Уобаш и Миссисипи. И этот участок намного меньше всей территории между двумя реками — всего пятьдесят два на пятьдесят футов, причем до любой из рек не менее сотни миль. У этого человека есть сосед, который живет между ним и Миссисипи, то есть на другой стороне улицы в том направлении. Я убежден, что невозможно ни убедить, ни заставить соседа отказаться от своего жилища. Однако это жилище можно было бы аннексировать, если бы для этого было достаточно просто заявить об этом, оставаясь на своей стороне улицы, или даже сесть и написать с этой целью какой-нибудь документ.

И в конце президент говорит нам о том, что Конгресс Соединенных Штатов, принимая штат Техас в Союз, признавал, что территория Техаса простирается по ту сторону реки Нуэсес. Что ж, я соглашусь с этим. Я сам так же это понимал. Но насколько далеко по ту сторону реки? Ведь Конгресс не подразумевал о протяженности территории Техаса до самой Рио-Гранде — это вполне ясно из того факта, что совместные резолюции обеих палат Конгресса о принятии штата в Союз четко заявляют: все спорные вопросы о границе подлежат урегулированию в будущем. Еще можно добавить, что и сам Техас определял свои границы так же, как и наш Конгресс, и это подтверждается полным соответствием его новой конституции упомянутым резолюциям.

Я закончил со всеми доводами президента. Удивительный факт заключается в том, что если кто-либо заявит: президент отправил армию на земли, населенные мексиканцами, которые никогда не подчинялись, по согласию или по принуждению, власти Техаса или Соединенных Штатов, и там и по этой причине пролилась первая кровь этой войны,— то во всех рассуждениях президента нет ни единого слова, которое подтвердило бы или опровергло это заявление. Этот странный недосмотр, как мне кажется, не был умышленным. По роду своих занятий я часто бываю в зале суда. И там я иногда вижу, как хороший адвокат,  пытаясь спасти шею своего клиента в безнадежном деле, использует любую уловку чтобы обойти, затуманить и скрыть с помощью множества слов некое всплывающее в деле обстоятельство, которое он не осмеливается признать и тем не менее не может отрицать. Возможно, партийное предубеждение представляет все в таком свете. Я вполне допускаю возможность такого предубеждения, однако мне все равно кажется, что именно такую попытку совершает президент в этом деле, понуждаемый такой же необходимостью.

Спустя некоторое время после внесения на рассмотрение моим коллегой упомянутых резолюций я сделал предварительное заявление, представил на рассмотрение свою резолюцию и обратился с запросами, намереваясь вывести президента, если возможно, на эти прежде неизведанные земли. Чтобы показать уместность своих действий, я должен поделиться своим пониманием истинного критерия при определении границы между Техасом и Мексикой. Он следующий: где бы ни осуществлялась юрисдикция Техаса, эти земли принадлежали ему; и где бы ни осуществлялась юрисдикция Мексики, эти территории принадлежали ей; и там, где заканчивалась одна и начиналась другая юрисдикция, располагалась подлинная граница между странами. Если, что весьма вероятно, Техас распространял свою юрисдикцию на западный берег реки Нуэсес, а Мексика свою юрисдикцию — на восточный берег Рио-Гранде, то граница проходила не по одной из рек, но по необитаемым землям между ними.

Протяжение нашей территории в этом регионе определялось не каким- либо договором, устанавливающим границу (потому что ни один договор не пытался этого сделать), но революцией. Каждый народ, расположенный к этому и достаточно сильный для этого, имеет право восстать и свергнуть существующее правительство, а затем образовать новое, которое его больше устраивает. Это — самое ценное и самое священное право, которое, как мы надеемся и верим, освободит весь мир. И данное право не ограничивается теми случаями, когда весь народ какого-либо государства желает осуществить его. Любая часть народа, способная на подобное, может восстать и объявить своими все те земли, на которых она обитает. Более того, большинство этой части народа может восстать и свергнуть смешанное с ним или находящееся рядом меньшинство, которое пытается помешать осуществлению этого права. Именно таким меньшинством были тори* во время нашей революции. Таково свойство всех революций — они не подчиняются старым традициям и законам, но нарушают и те и другие, чтобы создать новые.

Что до территории, о которой идет речь, мы купили ее у Франции в 1803-м и продали Испании в 1819 году, согласно заявлению президента. После этого вся Мексика, включая Техас, восстала против Испании, а через время Техас восстал против Мексики. По моему мнению, пока Мексика имела решимость пользоваться фактическим подчинением, добровольным или вынужденным, народа Техаса, эта страна принадлежала ей, но не дольше. И поэтому, господа, чтобы получить самые важные сведения касательно того, распространил ли Техас свою революцию до местности, где начались военные действия текущей войны, пусть президент ответит на упомянутые запросы, предложенные мной, или другие подобные. И пусть он ответит на них полностью, честно и искренне. Пусть он ответит фактами, а не доводами. Пусть он помнит, что занимает то место, которое занимал Вашингтон, и, помня об этом, пусть он отвечает так, как ответил бы Вашингтон. Как от Всемогущего ничего не скроешь, так и от нации ничего не нужно скрывать, поэтому пусть президент не пытается уклониться или прибегать к уловкам.

Он должен ответить и доказать: земля, на которой пролилась первая кровь этой войны, была нашей — то есть кровь не пролилась на заселенной территории или, если это произошло там, жители этой территории подчинялись гражданским властям Техаса или Соединенных Штатов, — и то же самое верно в отношении местоположения форта Браун**. Тогда я буду с президентом в оправдании его действий и с радостью отзову свой голос, поданный против него. У меня есть эгоистическое основание желать, чтобы президент сделал это, — я надеюсь получить немного голосов избирателей в связи с этой войной, уместность чего была бы сомнительной, в моем разумении, если он откажется отвечать. Но все сомнения будут развеяны, если он ответит.

Но если президент не сможет или не пожелает ответить, если под каким-либо предлогом или без всякого предлога он откажется или уклонится от этого, я буду вполне убежден в том, что уже более чем подозреваю, а именно: он глубоко сознает свою неправоту и понимает, что кровь этой войны, подобно крови Авеля, взывает к Небесам и обличает его. Изначально президентом двигало некое сильное побуждение вовлечь обе страны в войну о котором я не стану сейчас высказывать своего мнения. И он надеялся избежать проверки, если сосредоточит взгляд общественности на слепящем блеске военной славы, этой чарующей радуге, что восходит над потоками крови, этом оке змия, что прельщает разрушение. Поэтому президент бросился в войну, словно в поток, и этот поток понес его все дальше и дальше, пока он не оказался сам не знает где, ошибившись в своем расчете на легкость, с какой может быть покорена Мексика.

Вся относящаяся к войне часть последнего послания главы нашего государства подобна полубезумному бормотанию человека, бредящего в лихорадке! В одном месте он говорит нам, что у Мексики нет ничего, что мы могли бы получить, кроме территории. В другом месте он доказывает нам, что мы могли бы возместить военные затраты, наложив контрибуцию на Мексику. Вначале он настаивает, что целями войны были национальная слава, безопасность в будущем, предотвращение иностранного вмешательства и даже — благо самой Мексики. Затем он рассказывает нам, что «отказаться от возмещения убытков, отвергнув уступку территории Мексикой, означало бы предать все наши справедливые требования и вести войну, выдерживая все ее траты, без смысла и определенной цели».

Получается, что национальную славу, безопасность в будущем и все прочее, кроме уступки территории, не следует считать ни смыслом и ни определенными целями войны! Сейчас мы выяснили, что уступка территории для возмещения убытков является единственной целью. Значит, далее мы будем вынуждены принять соответствующие законы, захватить все территории, которые президент хотел получить несколько месяцев назад, и всю провинцию Нижняя Калифорния в придачу и снова продолжать войну, чтобы получить все, за что мы сражаемся, и опять воевать. Итак, президент решил при любых обстоятельствах получить полное территориальное возмещение издержек войны, однако он забыл сказать, как нам получить остаток, когда эти издержки превысят стоимость всей мексиканской территории. При этом президент настаивает, что существование Мексики как отдельного государства будет сохранено, однако он не говорит, как этого можно достичь, если мы захватим всю ее территорию.

Чтобы эти вопросы, которые я сейчас поднимаю, не сочли чисто теоретическими, позвольте мне показать, что они таковыми не являются. Война продолжается уже около двадцати месяцев. И в качестве возмещения ее издержек, а также незначительных старых долгов президент требует приблизительно половину мексиканской территории, и лучшую половину, если говорить о нашей возможности что-либо извлечь из нее. Она относительно необитаема, так что мы легко можем начать продажу земельных участков, чтобы получить таким образом немного денег.

Однако другая половина Мексики уже населена — и достаточно густо, насколько я могу судить, для природы этой страны,— а все земли этой части страны, или все ценные земли, уже находятся в частной собственности. Как тогда мы сможем извлечь что-либо из этих земель при таких препятствиях? Или как нам устранить эти препятствия? Я полагаю, никто не скажет, что нам следует убивать людей, или изгонять их, или обращать в рабов, или конфисковывать их собственность. Как нам тогда извлечь выгоду из этой части мексиканской территории? Если издержки на ведение войны уже сравнялись со стоимостью лучшей половины страны, сколько времени потребуется, чтобы продолжение военных действий в будущем своими издержками сравнялось с менее ценной половиной страны — вопрос не теоретический, но самый практический и неотложный для нас. И тем не менее президент, похоже, никогда не думал об этом!

Что до способа завершения войны и обеспечения мира, высказывания главы государства так же беспорядочны и неопределенны. Вначале он говорит, что этого можно достичь более решительными военными действиями в самых важных частях вражеской страны. Затем, когда становится очевидно, что президент устал говорить об этом, его тон делается едва ли не безысходным и он сообщает нам: «С народом, смущенным и разделенным на враждующие фракции, и с правительством, постоянно подверженным переменам из-за следующих друг за другом переворотов, неизменный успех нашей армии может оказаться недостаточным, чтобы обеспечить нам удовлетворительный мир». Потом президент находит уместным воззвать к мексиканскому народу с призывом отвергнуть советы собственных лидеров, понадеяться на наши уверения и сформировать такое правительство, с которым мы сможем заключить удовлетворительный мир. «Это может оказаться единственным способом получить такой мир», — говорит он нам. Но вскоре начинает сомневаться и в этом, после чего возвращается к уже почти оставленному тону «более решительного ведения войны».

Все это свидетельствует, что президента никоим образом не удовлетворяют собственные суждения. Он выдвигает некий довод, пытается убедить нас, но лишь разубеждает. Затем он хватается за другой, и это повторяется снова, после чего, смущенный тем, что не может предложить ничего нового, президент возвращается к старому доводу, который сам же некоторое время назад отбросил. Его разум, истощив собственные силы, мечется вперед и назад, подобно несчастному, которого пытают на раскаленной сковороде и который не находит места, где бы он мог успокоиться и отдохнуть.

Есть еще одно странное упущение в послании президента: он нигде даже не намекает, когда ожидает завершения войны. В начале вооруженного столкновения генерал Скотт, стараниями этого же президента, заслужил неодобрение, если не позор, когда высказал мнение: мир не может быть завоеван ранее чем через три или четыре месяца. Однако сейчас, по истечении почти двадцати месяцев блистательнейших успехов нашего оружия, когда каждый род войск и каждый отряд, на земле и на море, все офицеры и рядовые, регулярная армия и ополченцы совершили все, что только в силах человеческих, и даже то, что прежде считалось непосильным для человека,— после всего этого президент в своем длинном послании Конгрессу забывает сообщить, что имеет хотя бы мнимое представление о сроке завершения войны. Как я уже говорил, руководитель нашего государства сам не знает, где он находится. Он смущен, сбит с толку и запутался самым отчаянным образом. Дай Бог, чтобы президент смог доказать, что его совесть не отягощает ничего более мучительного, чем это смятение ума.