«Если мы будем благоразумны, нас ждёт великое будущее»: радикалы и консерваторы во внешней политике США середины XIX в.

После окончания мексиканской войны 1846-1848 гг. в Соединённых Штатах начало созревать желание привести своё влияние в системе международных отношений в соответствие с возросшими курсами и возможностями страны.

В ходе выработки внешнеполитического курса сформировались два основных пути решения этой проблемы. Первый путь повышения собственного статуса можно назвать «радикальным». Его апологетами выступали экспансионистские круги демократической партии, принявшие наименование «Молодая Америка». Для них существовали два основных инструмента усиления роли Соединённых Штатов на мировой сцене — дальнейшая территориальная экспансия (включая аннексию Кубы в качестве ближайшей цели) и союз с европейскими революционерами, разрушавшими основанную на легитимизме систему международных отношений, в которой США отводилось лишь место державы «второго разряда». Таким образом, в качестве средства достижения их цели выступал полный слом существовавшей международной системы, в результате чего демократическая республика Соединённых Штатов оказалась бы лидером нового мирового порядка.

Такие ожидания были порождены волной европейских революций 1848-1849 гг., когда многим американцам казалось, что вся Европа вот-вот перестроит свои учреждения по республиканскому образцу.

Уже 21 марта 1848 г. одна из наиболее влиятельных газет США New York Herald выступила с передовой статьей, в которой, в частности, говорилось: «Позиция, которую займут Соединенные Штаты в нынешнем французском и европейском кризисе, не просто важна для обоих континентов, но может повлиять на будущее цивилизованного мира… Революционеры… копируют нашу конституцию, копируют наши учреждения, следуют нашей политической моде и принимают  наши принципы публичной политики»1 . В какой-то момент могло показаться, что американская внешняя политика вновь, как в период собственной войны за независимость в конце XVIII в., отринула международные нормы дипломатического протокола. После начала восстания венгров против австрийского господства в 1849 г. к восставшим был направлен американский дипломатический представитель А. Дадли Манн с полномочиями признания мадьярского правительства, если оно окажется «стабильным». Однако в Будапешт американец так и не попал в результате интервенции русских войск, подавивших восстание под руководством Л. Кошута2.

После разгрома венгров и подавления других революционных выступлений, когда в Европе торжествовала реакция, американское руководство обратило внимание на существование на старом континенте, посреди сонма монархий ещё одной республики – Швейцарии. Именно на основании предполагаемого идейно-политического родства было решено немедленно установить с ней дипломатические отношения, для чего в Швейцарскую конфедерацию был направлен не кто иной, как не доехавший до Венгрии А. Дадли Манн. Его инструкция подписанная государственным секретарем Дж. Клейтоном, представляет собой образец идеологического обоснования дипломатических усилий: «В наше время, когда реакционные правительства континентальной Европы угрожают уничтожить либеральные политические институты, характер нашего свободного правительства, а также коммерческий интерес нашей страны требует всеми находящимися в нашем распоряжении методами укреплять связи, связующие нас со Швейцарской конфедерацией, которая, как и наша счастливая земля, если страна свободы». Более того, «мы считаем братьями и благодетелями человеческой семьи тех просвещенных и несгибаемых патриотов в континентальной Европе, кто непреклонно движется к цели дать своим соотечественникам такие же постоянные институты, как те, что Вашингтон и его современники дали Америке»3.

Однако после поражения европейских революций 1848-1849 гг. программа американских «революционеров» стала казаться все менее выполнимой. Тем не менее, избранный в 1852 г. президентом Франклин Пирс благоволил «Молодой Америке» и способствовал осуществлению её планов. Внутренние причины стремления американцев поднять статус своей страны — взрывообразно расширенная территория, на глазах растущее национальное богатство страны (символом которого стала калифорнийская «золотая лихорадка» 1848 г.), а также нараставшее напряжение между «секциями» («снять» которое предполагалось, в том числе, и апелляцией к колониализму) — никуда не исчезли. Видимое поражение революционеров в Европе привело лишь к усилению второй составляющей программы — экспансионистской. На период 1849-1856 гг. приходится расцвет «флибустьерства» (добровольческих экспедиций американцев на Кубу и в Центральную Америку с целью аннексии этих территорий)4. Администрация Ф. Пирса тоже не оставалась пассивной. К её «вкладу» в попытку осуществления экспансионистской программы можно отнести «Остендский манифест» 1854 г., в которой американские посланники в Англии Дж. Бьюкенен, Франции Л. Мейсон и Испании П. Суле провозгласили необходимость аннексии Кубы за компенсацию или силой: «После того, как мы предложим Испании цену за Кубу, далеко превосходящую ее настоящую стоимость, и она откажется от этого предложения, — писали посланники государственному секретарю У. Марси, — тогда надо рассмотреть не является ли Куба источником угрозы для США, а если является (что было для авторов очевидно), «то по любому закону, божескому или человеческому, мы будем оправданы в том, что отберем ее у Испании, если нам хватит силы»5. Публикация манифеста вызвала скандал в Европе и на Севере США.

Одним из показательных событий этого же ряда можно считать и обед, организованный в 1854 г. американским консулом в Лондоне Дж.Н. Сандерсом для революционеров-эмигрантов. По мнению участвовавшего в обеде Александра Герцена, за идеей «дать дипломатический обед врагам всех существующих правительств» стояло убеждение американцев, что они посылают послов «не к царям, а к народам»6. Автор специального исследования о Герцене и Бьюкенене Дэвид Шенголд не обнаружил в опубликованных бумагах американского политика «никаких воспоминаний о встрече с Герценом или о самом лондонском «обеде изгнанников» 1854 г.»7. Нам удалось найти такое воспоминание в письме Бьюкенена госсекретарю Уильяму Марси в рукописном отделе Библиотеки конгресса США: «Обедал в прошлый вторник в доме нашего консула с Кошутом, Мадзини, Ледрю Ролленом, Гарибальди, Пуласки, Орсини, Арнольдом Руджи Уорсилом, Герценом и сэром Уолмсли, либеральным членом парламента, — сидя рядом с [хозяйкой дома] мадам Сандерс, я спросил, не боится ли она, что воспламеняемый материал вокруг неё вдруг взорвется»8. Любопытная компания — и яркие судьбы. Александр Герцен опишет обед в «Былом и думах», а Феличе Орсини в 1858 г. осуществит покушение на Луи-Наполеона, которого он считал главным препятствием объединению Италии, но будет схвачен и казнен, Мадзини и Гарибальди, в свою очередь, станут лидерами революционного крыла Рисорджименто, Лайош Кошут и Казимир Пуласки проведут жизнь в изгнании.

Организатор обеда Джордж Николас Сандерс был одним из лидеров «Молодой Америки». До своего назначения в Лондон он редактировал Democratic Review — главный орган демократической партии. Однако его слишком большая активность в расширении сотрудничества с теми, кого считали анархистами и революционерами поставила руководство государственного департамента перед неприятными вопросами со стороны руководителей европейских держав, и Сандерс был отозван. Во время Гражданской войны Сандерс участвовал в различных заговорах в пользу Конфедерации, а в 1865 г. разыскивался как участник подготовки убийства президента Линкольна.

Радикалы стремились революционизировать мировую политику, взорвав баланс сил. Неудивительно, что их главным врагом на международной сцене была Российская империя — гарант сохранения существовавшей системы. Именно в кругах, близких к «Молодой Америке» появились в тот период антироссийские трактаты подобных которым в США никогда ранее не писалось.

В 1852 г. из печати в США вышла книга конгрессмена Генри У. Дэвиса «Война Ормузда и Аримана в девятнадцатом веке»9. Уже в предисловии автор определил свою задачу: «Американский народ прошёл пору юности, когда, скрытый от глаз мира мог невинно наслаждаться своей судьбой. В своем зрелом возрасте … он не может оставаться молчаливым и нейтральным в великом противостоянии эпохи, которое он открыл на поле битвы»10.

В книге развивалась мысль о двух центральных государствах тогдашнего мира, которым суждено определить его судьбы. Идея была не нова, — еще Алексис Токвиль писал о великом будущем двух наций11. Но эта мысль была подана максимально заостренно: Россия в изображении Дэвиса представляла силы зла, а Америка — добра.

«Я утверждаю, — писал американский политик, анализируя подавление русскими войсками венгерского восстания 1848-1849 гг., — что целью этой борьбы было изменить баланс сил в Европе в пользу России;… что эта мощь будет по необходимости, принципиально и по сознательному выбору направлена на разрушение всех свободных правительств; что она абсолютно несовместима с существованием Английской монархии и Американской республики как свободных народных представительных правительств; и что они раньше или позже будут вынуждены защищать силой оружия свою боду и независимость… что вопрос, на который мы должны ответить, состоит… в том, принимая за очевидное абсолютную неизбежность спора с объединенными силами деспотизма, будем ли мы ждать пока эти державы, полностью выкорчевав свободные правительства в Европе, повернут свою мощь на уничтожение нас, одиноких и лишенных союзников, либо же мы сейчас используем первую возможность серьезных беспорядков в Европе, чтобы помочь делу свободы оружием и деньгами, и будем вести нашу битву армиями европейских революционеров на полях Европы, и с помощью этих союзников навсегда решим спор между свободой и деспотизмом»12.

Однако революционный путь повышения роли США в мире оказался невыполнимым. Поражение европейских революций, неудачи флибустьерских экспедиций, скандал с Остендским манифестом показал, что претензии «Молодой Америки» чрезвычайно завышены.

Гораздо большего успеха в повышении статуса Соединённых Штатов добились консерваторы, избравшие совсем другой путь. Их лагерем была партия вигов (хотя подобных взглядов придерживались и умеренные демократы), а во внешней политике США их рупором был государственный секретарь в 1850-1852 гг. Дэниел Уэбстер.

Вскоре после получения сообщений о начале европейских революций Дэниел Уэбстер писал своему другу Эдварду Эверетту: «Во время удара, который поразил Европу, Вы видите, конечно, насколько распространены чувства, заставляющие людей смотреть на нас с новым интересом. Безусловно, это делает особенности и положение США гораздо более заметными и привлекательными, чем когда-либо ранее. Если мы будем благоразумны, нас ждёт великое будущее»13.

Спустя несколько лет, защищая скрывающегося вождя восставших венгров Л. Кошута от требований российского императора о его выдаче, Д. Уэбстер призывал сограждан: «Давайте осознаем чаще место в мире, место великой республики, в самую интересную эпоху в истории»14.

Уэбстер и виги также считали, что пришло время поднять международное влияние Соединённых Штатов, однако для этого они выбирали более традиционные методы. Так, именно их усилиями увеличилась активность США во внеевропейских регионах — на Тихом океане, Дальнем и Среднем Востоке. Нарушение «баланса сил» за пределами Европы не воспринималось великими державами как революционизирующее воздействие. Политики-единомышленники Д. Уэбстера стремились изменить систему международных договоров путем заключения двусторонних соглашений, отвечавших американским взглядам на мировое устройство. Наибольшим их успехом в этом направлении стало подписанное в разгар Крымской войны русско-американское соглашение о правах нейтральных держав 1854 г.

Наиболее дальновидный из консервативных политиков Д. Уэбстер, по свидетельству знакомого с его сыном еще одного русского политического эмигранта Ивана Головина, «говорил в конце карьеры,.. что примерно через пятьдесят лет государственный секретарь Соединённых Штатов будет самым влиятельным человеком в Союзе; поскольку встречи с ним будут искать и его обхаживать все иностранные державы с целью переманить его на одну или другую сторону. Именно он также сказал, что нейтралитет — это лучшая политика Соединённых Штатов. Европейские правительства подозрительные и ревнивые к их институтам, были бы рады вовлечь их в европейские осложнения, чтобы потом иметь возможность ответить тем же; и революционеры, с другой стороны, хотят от них помощи для свержения европейских монархий»15.

Виги призывали сограждан к благоразумию. Главная газета партии «National Intelligencer» была чрезвычайно осторожна в своей первой реакции на европейские события 1848 г.: «Мы думаем, что почти все наши сограждане глубоко огорчатся, если эта революция превратит все политические элементы Франции в хаос, закончит, вероятно, установлением другого деспотизма и принесёт практически неотвратимо общую войну в Европе»16. Другие вигские газеты также видели в европейских событиях прежде всего опасность новой войны в Старом Свете, которая угрожает стабильности и торговле. Позиция консервативной вигской прессы оказалась продиктованной теми же опасениями начала новой европейской войны, которые в тот момент в значительной степени определяли политику русского правительства. Нью-Йоркский корреспондент демократической газеты «Union» не слишком преувеличивал, когда сокрушался: «Виги не могут сдержать своё недоверие и ненависть к народу. Их природный меридиан — Россия»17. В самом деле, отношение вигов к России на всём протяжении 1840-х гг. отличалось в лучшую сторону от подхода демократов. Оно было менее подвержено влиянию идеологических противопоставлений и в большей степени диктовалось реалистичными интересами торговли, требовавшей европейского мира. Российская дипломатия, в свою очередь, благоволила партии вигов. Демократы в частной переписке даже указывали на российского посланника А. Бодиско как на «покровителя» вигов18.

Индивидуальные оценки России среди вигов могли разниться.

Так, два посланника-вига, Чарльз С. Тодд и Нейл Браун диаметрально противоположно относились к российским реалиям. Однако в целом, виги рассматривали Россию — единственную великую державу, склонную поддержать американские претензии на повышение статуса — в качестве союзника на международной арене, тогда как радикальные демократы из «Молодой Америки» смотрели на империю как на противника.

Британский исследователь общественного мнения Европы в середине XIX в. отмечал, что «в дни Крымской войны южные замыслы по поводу аннексии Кубы и дружба Соединённых Штатов с Россией равно рассматривались (в Англии) как измена основным демократическим принципам»19. Это говорит о непонимании современным английским общественным мнением, подогретым политическими пропагандистами, сложности формирования внешней политики США, в которых дружбу с Россией и аннексию Кубы подавали противоположные политические силы. Со своей стороны, Россия традиционно считала вигов, представлявших заинтересованный в стабильности и коммерции капитал, своими союзниками во внутренней американской политике, а республику Соединённых Штатов — на международной арене, хотя администрация США большую часть этого периода находилась под контролем считавшихся «демагогами» демократов20.

Помимо очевидных причин — отсутствия поводов для раздора и наличия общего противника, Великобритании, — важной была и оценка США русским правительством как консервативной силы в международных отношениях.

Надо понимать, что виги, как и демократы, стремились поднять вес США в системе международных отношений и уже потому их нельзя однозначно определить как консерваторов. Разными были основные средства для достижения этой цели — среди демократов (особенно «Молодой Америки» с конца 1840-х гг.) большую роль играла надежда на революционеров и реформаторов, сильнее выражен экспансионизм (что не в последнюю очередь диктовалось и растущим влиянием в демократической партии южного, рабовладельческого крыла). Виги были более склонны к «традиционным» международным альянсам и дипломатической игре. Именно в этом проявлялся их консерватизм во внешней политике. Россия же была, безусловно, охранительной силой в тогдашней системе международных отношений. Российское правительство смотрело в целом на США как на консервативную республику и противопоставляло ее европейским революционерам, прежде всего французам. Таким образом, Россия оценивала консерватизм во внешней политике США как консерватизм методов, а не целей и была им вполне удовлетворена.

Когда после неудавшегося покушения на Наполеона III во Франции казнили Ф. Орсини, революционеры-эмигранты, осевшие за океаном, устроили демонстрацию протеста, свидетелем которой стал капитан И.А. Шестаков. Будущий морской министр Российской империи с иронией рассказывал, как европейские эмигранты, «разрушители всех оттенков и наций», собрались «у памятника Вашингтона — отца прочной, но не буйной свободы»21.

В начале 1850-х гг. американские радикалы потерпели неудачу в своих внешнеполитических проектах, и верх взяли консерваторы, сторонники традиционных подходов, не ставившие целью взлом старой системы международных отношений. Показательно, однако, что наибольший внешнеполитический успех консерваторов был связан именно с кризисом Венской системы в годы Крымской войны. Именно тогда американская дипломатия настояла на заключении договора с Россией о правах нейтральных держав, в те же годы добилась «открытия» Японии экспедиция американского коммодора Перри, был заключен первый договор США с Персией.

• 1
  New York Herald. March 21,1848.
• 2
  См. подробнее: Сиротинская М.М. Европейская политика США в середине XIX века // История внешней политики и дипломатии США, 1775- 1877/Отв. ред. Н.Н. Болховитинов. М., 1994. С. 233-264.
• 3
  National Archives and Record Service. M. 77. Diplomatic Instructions of the Department of State. Special Missions. R. 125. Vol. 1.
• 4
  См.: Ларин E.A. Какому флагу служил генерал Нарсисо Лопес? //Новая и новейшая история. 1980. № 4. С. 142-150; Кубышкин А.И. Врач, юрист, журналист… флибустьер //Латинская Америка. 1993. № 10-11.
• 5
  The Ostend Manifesto, 1854 // History Leaflets. № 2. 1892. P. 2-8.
• 6
  Герцен А.И. Былое и думы // Герцен А.И. Собр. соч. в 30 т. М., 1957. Т. 11.С. 161.
• 7
  Shengold D. From the Other Shore: Aleksandr Herzen on James Buchanan // Slavic Review. 1992. Winter. Vol. 51. № 4. P. 764.
• 8
  Library of Congress Manuscript Division. William Learned Marcy Papers- Cont. 79.
• 9
  Davis H. W. The War of Ormuzd and Ahriman in the Nineteenth Century — Baltimore, 1852.
• 10
  Ibid. P. iii.
• 11
  У России и Америки «разные истоки и разные пути, но очень возможно, что Провидение втайне уготовило каждой из них стать хозяйкой половины мира». // Токвиль А. Демократия в Америке. М., 1992. С. 296.
• 12
  Ibid. Р. 275-277.
• 13
  Microfilm Edition of the Papers of Daniel Webster. Reel 21. № 28623
• 14
  The Writings and Speeches of Daniel Webster. Boston, 1903. Vol.4. P. 213.
• 15
  Golovin I. Stars and Stripes, or American Impressions. London, 1856. P. 220-221.
• 16
  National Intelligencer. March 21,1848.
• 17
  Union. March 31,1848.
• 18
  Дж. Бьюкенен-Клейтону, 17 апреля 1849г. // WJB. V.8. P. 361.
• 19
  Henderson G.B. Southern Designs on Cuba, 1854-1957 and Some European Opinions // Journal of Southern History. 1939. August. Vol. 5. № 3. P. 374.
• 20
  Бодиско не случайно упоминал в письме к лидеру вигов Генри Клею, что тот был «среди первых, кто по-доброму встретил меня по прибытии в Вашингтон». В том же письме русский посланник желал процветания «юному гиганту» (CША). Clay The Works of Henry Clay, Comprising His Life, Correspondence and Speeches. New York, London, 1904. V. 5. P. 474-475.
• 21
  Шестаков И.А. Полвека обыкновенной жизни. Воспоминания И.А. Шестакова // РГА ВМФ. Ф. 26. Шестаков И.А. Оп. 1. Д. 17. С. 44.