К истории русско-американских отношений во время гражданской войны в США
Борьба между капиталистической и рабовладельческой системами в США заняла важнейшее место в международной политике шестидесятых годов XIX в. Еще до гражданской войны в основном определилась позиция официальной дипломатии господствующих классов Европы, бесстыдное одобрение и притворное сочувствие которых не в малой степени способствовало контрреволюционному мятежу рабовладельцев.
Двум борющимся силам США соответствовали в основном две борющиеся силы в Европе: революционного пролетариата и прогрессивных демократических элементов, которые, защищая дело свободы1 и поддерживая федеральное правительство, боролись против европейской интервенции в США,— с одной стороны, и реакционных господствующих классов, которые помогали мятежному Югу и пытались организовать позорный крестовый поход за увековечение рабства, — с другой стороны.
Вместе с этим, международное положение США в этот критический для них период определялось в значительной мере также противоречиями между великими державами, которыми и воспользовалось федеральное правительство. В первую очередь следует иметь в виду англо-русские противоречия.
Главными факторами в русско-американских отношениях до гражданской войны, которыми обусловливалась, главным образом, позиция России к борющимся сторонам во время войны, было отношение обеих держав к Англии,— во-первых, и международная политическая обстановка в целом, осложнившаяся в 1861—1863 гг. польским вопросом, во-вторых.
Англия, завоевав гегемонию в мировой политике и торгово-промышленную монополию, ревниво оберегала свои интересы оружием и дипломатией, громя и ослабляя своих соперников в Старом и в Новом свете. В своей захватнической политике и после Крымской войны Англия сталкивалась с Россией в Средней Азии и на Дальнем Востоке. Англо-русские противоречия возрастали по мере успехов русской дипломатии. На Ближнем Востоке, как и в бредней и Восточной Азии, англо-русские противоречия являлись источником новых беспокойств и частые столкновения между Англией и Россией нередко угрожали миру. Это был период перехода к царской России Хивы и подготовки захвата Бухары и Коканда в Средней Азии, приобретения, благодаря договорам с Китаем от 1 июня 1858 г, и 2 ноября 1860 г., Амурского края и Приморской области. Это было в то время, когда Англия для еще большего усиления своей мировой гегемонии боролась за Китай н Среднюю Азию. Охлаждение в англо-французских отношениях в 1857—1859 гг. принимало временами характер острой дипломатической борьбы, в связи с итальянскими и ближневосточными вопросами, по которым после Парижского мира 1856 г. как раз началось русско-французское сближение. Последнее, хотя и сопровождалось заверениями сердечности русско-французских отношений и даже заключением 3 марта 1859 г. франко-русского секретного договора в связи с подготавливаемой Наполеоном III войной с Австрией не могло быть, однако, продолжительным. В Англии и еще более в России не верили Наполеону III. Когда русский посол в Париже Киселев, в октябре 1859 г. представил записку о необходимости заключения формального союза с Францией, Александр II, очень неодобрительно отзываясь о Наполеоне III сказал: «Доверие мое к политическим видам Людовика-Наполеоиа сильно поколеблено. Его приемы небезупречны. Нужно внимание, чтобы не вдаться в обман»2. Одной из основных причин этого недоверия был польский вопрос..
Восстановленное в конце 1859 г. согласие между сент-джеймским кабинетом и Тюильри, сопровождавшееся отливом «сердечности» последнего к Петербургу, снова сменилось в январе 1860 г. новой полной охлаждения англо-французских отношений. В начале марта 1860 г. начались русско-французские переговоры в Париже по ближневосточному вопросу, устное соглашение по которому едва не закончилось подписанием договора. Прежде всего поэтому, «задачей английской дипломатии было разорвать связь между Францией и Россией. Польские дела дали ей верное средство достижения этой цели»3.
Летом 1860 г. в русской Польше началось национально-освободительное революционное движение. Приняв несколько смягченные формы борьбы в 1862 г., это движение 23 января 1863 г. переросло в восстание, а в марте охватило все районы Польши. В России знали, что Англия воспользуется этим восстанием для привлечения Франции и других европейских держав к вмешательству в польские дела. Еще на штуттгартском свидании двух императоров 25(13) сентября 1857 г. Наполеон III заявил Александру II: «Что касается до отношений России к Франции, то я вижу только один вопрос, который может стать щекотливым. Это вопрос польский, если он должен подняться снова и занять собой европейскую дипломатию». И как бы извиняясь добавил: «Я имею обязательства, от которых не могу отречься и должен щадить общественное мнение, которое во Франции очень благоприятно Польше»4.
Александр II не мог не вспомнить этого предупреждения Наполеона III в самом начале польского движения. Свидание русского императора с австрийским императором и прусским принцем-регентом в октябре 1860 г. в Варшаве, заключение англо-французского торгового договора в 1860 г. и затем конвенции о Мексике 31 октября 1861 г.— таковы были первые симптомы охлаждения, а вскоре враждебного обострения франко-русских отношений.
Россия не могла рассчитывать и на поддержку Австрии, несмотря на внешнее сближение с ней во время варшавского свидания, в целях совместной борьбы против революционного движения. Более того, острые противоречия на Ближнем Востоке, недружелюбная позиция в отношении России во время Крымской войны, несмотря на то, что царизм помог австрийскому императору разгромить венгерскую революцию в 1849 г. (об этой «черной неблагодарности» никак не мог забыть Александр II), а также и другие факты говорили, что Австрия окажется во враждебном лагере.
Россия еще но оправилась после Крымской войны и не была готова к европейской войне, и потому не только не желала ее, но опасалась, что будет вовлечена в нее преждевременно из-за польского вопроса.
США, которые уже во время Крымской войны показали свое дружественное отношение к России и враждебное отношение в Англии, предупредив даже Россию о готовившемся нападении английского и французского флотов на дальневосточное русское побережье, при данной ситуации приобретали важное значение в международной политике с точки зрения России, как и последняя для США, в особенности в период гражданской войны. Только существование и развитие Соединенных штатов было уже фактором, угрожавшим могуществу Англии. Именно последняя была заинтересована в распадении США и это великолепно понимали современники.
В Петербурге были хорошо осведомлены о позиции Англии, что не могло не сказаться в дальнейшем на отношениях Россия в борющимся в гражданской войне силам. Это видно как из дипломатической переписки, частично публикуемой ниже, так и из сообщений русской прессы различных направлений.
Окутанные тайной действия английской дипломатии были верно угаданы наблюдательным «Нестором русской дипломатии», послом в Лондоне, бароном Брунновым. В письме от 13 января 1861 г. он писал, что политическая жизнь двух государств не управляется одинаковыми законами: если бы североамериканская держава была бы разделена на две части, Англия, разумеется, ничего бы от этого не потеряла5. Он сообщал, что английские государственные деятели всегда предсказывали возможность разрыва между Югом и Севером, неизбежного в силу противоположности их интересов. При каждом разногласии, возникавшем между правительствами Лондона и Вашингтона, при каждом уязвлении английского самолюбия, Бруннов слышал от англичан, что надо выиграть время, не вызывать преждевременного конфликта, а терпеливо дожидаться дня, когда сильно растущая Североамериканская держава распадется на части. Первым чувством Англии, утверждал Бруннов, было полное удовлетворение при виде затруднений, испытываемых соперником. Она желала этого потому, что горделивой Англии пришлось не мало испытать от превосходства Америки. Английское правительство, констатирует далее Бруннов, «в глубине души желает распада Америки на две республики, которые ревниво следили бы друг за другом; и противопоставляли себя друг другу. Тогда Англия, установив мирные торговые отношения с обеими, не опасалась бы ни одной из них, ибо она господствовала бы над ними, натравливая их друг против друга. На этом расчете построены все тайные, если не открыто выраженные надежды»6.
Еще раньше и еще более резко и верно, чем барон Бруннов, высказывал свое мнение о политике Англии русский посол в Вашингтоне, барон Стекль. В январе 1860 г. он писал, что в случае распада Американского союза, Англия одна могла бы использовать это событие для усиления своего могущества, прежде наталкивавшегося на силу США. Раздробленная на две или более враждующие части, Америка оказалась бы во власти Англии, стала бы «игрушкой» в ее руках, «Лондонский кабинет,— писал он, внимательно следит за внутренними разногласиями в Союзе и ждет результатов с трудно скрываемым нетерпением… Великобритания в обмен на хлопок признает Юг и, если понадобится, окажет военную поддержку. Из-за хлопка она возражала бы против освобождения рабов. Распад союза был бы несчастьем для всех народов, кроме английского, поскольку борьба между Англией и США была лучшей гарантией против честолюбивых замыслов и политического эгоизма англо-саксонской расы»7. А Стекль неоднократно повторял эту мысль в продолжение первых лет гражданской войны. Более того, в январе 1861 г. он сообщал, что это не только его личное мнение. Стекль сам видел конфиденциальное письмо Тувенеля к французскому послу в Вашингтоне Мерсье, в котором подчеркивалось, что только английский кабинет был бы в восторге от распада Союза. Именно потому, что Американская федерация является необходимым элементом мирового равновесия, «все державы, за исключением одной, заинтересованы в ее сохранении»8.
Это великолепно понимали не только дипломаты, но и военно-морские круги. Еще в 1859 г. один из наиболее дальновидных и энергичных русских моряков, капитан I ранга А. Попов, выразил, пожалуй, господствующее настроение и получил одобрение генерал-адмирала великого князя Константина Николаевича, заявив, что «при владычестве англичан на морях,— политического равновесия не существует» и что США представляют «грозный для Англии противовес»9. В другом месте он писал, что: «в целом свете нет государства, нет союза, которого бы боялась Англия больше Штатов»10. В случае войны с Англией можно было бы, предполагал он, воспользоваться портами США. В России нашел отклик и проект американцев о постройке телеграфной линии между Петербургом и Сан-Франциско через Сибирь и Аляску.
Следовательно, Россия не могла не быть заинтересованной в сохранении целостности Союза США.
В то же время в США, как сообщал в декабре 1858 г. нью-йоркский корреспондент «Русского Вестника» Мантиль, «с большим удовольствием смотрят на развитие русской силы в Азии и на расширение пределов Вашей империи… они (США — М. М.) предчувствует, что из всех могущественных европейских держав с одной Россией она может жить в наилучших отношениях»11. Он также неоднократно сообщал об экономической борьбе между США и Англией, «последствия которой будут значительнее последствий побед, одерживаемых на поле битвы»12. В 1860 г. Мантиль писал, что американская печать интересовалась всем, что происходило в России и сообщала все, что русские газеты и журналы писали о Соединенных штатах13.
Американцы видели в России силу, направленную против державы, которая враждебно относилась к США в продолжение всей ее истории и лишь иногда набрасывала лицемерную вуаль миролюбия па свое непримиримо враждебное лицо. Англия стремилась господствовать и на американском материке, по наталкивалась на противодействие США. Это противодействие стремлениям Англии базировалось па быстром экономическом росте США.
В 1860 г., например, английский экспорт в США составил всего 16 млн. ф. стерл., а американский в Англию — 38 млн. ф. стерл.14
США выступали соперником Англии и на море. Торговый флот США накануне гражданской войны достиг небывалых размеров. В 1861 г. весь тоннаж Великобритании с колониями составлял 5 895 000 т., а CША — 5 539 000 т., а всех остальных стран мира вместе взятых — 5 800 700 т. Тоннаж судов США, занятых внешней торговлей, составлял в 1861 г. 2 642 000 т., тогда как в 1840 г. он составлял только 764 000, тоннаж английских судов в 1861 г. составлял — 3179 600 т., а всех других вместе взятых стран 2 178 000 т.15 Следовательно, уже в тот момент для владычицы морей — Англии возникла реальная угроза потерять свое первенство. Действительно, США становились руководящей торгово-морской державой, располагавшей целой третью всего мирового тоннажа, при чем 63% торгового флота обслуживали заграницу. Более того, обладая быстроходными клиперами, торговый флот США не только стал угрожать монополии английского флота на Дальнем Востоке, но даже отчасти вытеснять последний. С другой стороны и буржуазия США, особенно в связи с экономическим кризисом и затем депрессией 1857— 1861 гг., усматривала все бедствия в английской конкуренции, от которой нужно было защититься высоким тарифом.
Сецессионисты выразили мнение и уверенность широких кругов, когда утверждали, что Англия воспользуется кризисом в США, чтобы разорить американский союз. Они открыто шли на союз с Англией, предавая родину.
Мятежники считали международную обстановку весьма благоприятной для осуществления своей цели. В докладе особого комитета на конгрессе рабовладельцев в Монгомери в мае 1858 г. утверждалось, что европейские правительства, которые решительно ничего не имеют против существования рабства, будут состязаться друг с другом для того, чтобы приобрести расположение рабовладельческого государства, которое мятежники намеревались создать не только посредством реорганизации всего Союза (США) на рабовладельческой основе, но и путем захвата Кубы, Центральной и части Южной Америки. Лидеры рабовладельцев возлагали большие надежды на помощь Англии в реализации их плана. У них даже не возникало никаких сомнений относительно этого и основывались эти взгляды не только на логических предположениях. Политика английских официальных кругов, как и поведение значительной части прессы, в особенности пальмерстоновского органа «Times», направленная па поощрение авантюры южан, на развязывание гражданской войны и преследовавшая цель — разрушить мощь США,— была достаточным основанием для укрепления высокомерного мнения сецессионистов о значении рабовладельческих штатов. У Англии, кроме экономических интересов (зависимость, от Юга в отношении хлопка, желание сокрушить экономически развитый Север США, который осмеливался посягать на промышленную и торговую монополию ее и к тому нее угрожать присоединением Канады) были и другие мотивы, по мнению сецессионистов, для поддержки именно их. История показывает, говорили они, что Англия всегда руководствовалась идеей социального неравенства и поэтому ее аристократические, господствующие классы не могут смотреть иначе, как с расположением па рабовладельцев. Это относилось к господствующим классам всей Европы, которые боролись против демократии.
Крепостники России, никогда не скрывавшие свою классовую ненависть ко всему прогрессивному и демократическому, разумеется, должны были симпатизировать рабовладельческой олигархии, которая уже вырыла могилу политической свободе и готовилась похоронить ее под грохот пушек с тем, чтобы на могиле ее, залитой народной кровью, водрузить знамя рабства, расовой теории и господства избранных. Южные политики были связаны с русским посольством, информировали его о своих намерениях еще задолго до гражданской войны16. Накануне последней послом США в Петербурге’ был ярый сторонник сецессии Пиккенс. Дружественные отношения между США и Россией установились в период господства рабовладельцев. Не только в международной ситуации, но и во внутренних институтах искали общие обеим странам терты для обоснования русско-американского сближения. Этой общей чертой было рабство в южных штатах США и крепостничество в России. «Дружба как она развивалась между Соединенными штатами и Россией во время Крымской войны,— пишет историк Робертсон,— была достаточным основанием для убеждения в том, что Россия с ее системой крепостничества имела общие интересы с югом при ее системе рабства»17. В одной из своих первых инструкций, статс-секретарь США, республиканец Сьюард, писал вновь назначенному послу в Петербурге Клею, что бывший посол Пиккенс «должен был неизбежно встретить и приобрести расположение благоприятное делу Юга». Он был даже уверен, что Юг сразу пошлет своих агентов в Петербург18.
Не вдаваясь в реальный анализ позиций царской России и действительных международных противоречий, сецессионисты предполагали, что в силу классовых симпатий царская Россия окажется на их стороне. До гражданской войны русские государственные деятели нигде публично не высказывали своего отрицательного отношения- к сецессии. В то же время они подчеркивали свою ненависть к демократии, оказывали поддержку и высказывали сочувствие реакции и господству олигархии. Но именно этого и добивались рабовладельцы.
«Революционеры и демагоги старого континента,— писал Стекль,— всегда находили в американской демократии моральную поддержку и часто материальную помощь. С крушением демократической системы в Соединенных Штатах они теряют ныне одну из главных своих опор. В этом отношении американская революция, надо надеяться, явится спасительным уроком для европейских анархистов и фантазеров»19.
Однако, несмотря на бесспорное желание царских кругов увидеть крушение американской республики,— символа борьбы европейской демократии той эпохи,— они в то же время видели в США и фактор международного равновесия. «С другой стороны,— писал Стекль,— дезорганизация Соединенных Штатов как державы, с нашей точки зрения, прискорбное событие. Американская федерация была противовесом английскому могуществу, и в этом смысле существование ее являлось элементом мирового равновесия»20.
Именно поэтому можно было не так уже непримиримо относиться к республиканскому строю США, следовало разграничить и отличать демократию и буржуазно-демократическое правительство США от международного значения Соединенных Штатов. Если этот строй и вызывал классовую ненависть и ставил царскую Россию в ряд государств, враждебно настроенных к США и дружественно к мятежникам, то учет США, как международной силы, должен был вызвать с самого начала гражданской войны дружественные отношения России к федеральному правительству и враждебные — к мятежникам. Возможно, что именно благодаря этому противоречию царское правительство не могло сразу определить свое отношение к гражданской войне. Если под влиянием обстоятельств позиция России принимала характер дружественный по отношению к федеральному правительству, то политика эта все же не была последовательной.
В начале гражданской войны русская дипломатия заняла выжидательную позицию. До начала войны, когда Стекль предполагал еще возможность мирного исхода сецессии, ему казалось, что наиболее совместимым с интересами и достоинствами России была бы следующая политика: «Мы признаем южную конфедерацию тотчас, как только она, конституциировавшись, урегулирует свое положение по отношению к Северу, путем установления постоянных дипломатических отношений»21. Правда, Стекль считал, что не следует при этом «проявлять излишней поспешности но отношению к сецессионистам, так как сохранение Союза в наших интересах». Но с другой стороны полезно заводить друзей повсюду и «не возбуждать напрасного раздражения по поводу положения дел, которое не связано для нас с каким-либо принципом и которое мы должны признать тотчас, как только оно станет совершившимся фактом». Предлагаемая им политика соединяла, как ему казалось, два преимущества: примирительное отношение к друзьям Союза без того, чтобы обидеть сецессионистов. Стекль и после того, как гражданская война началась, писал, что «разрыв к несчастью, представляется непреложным фактом, и в наших интересах соблюдать по отношению к обеим конфедерациям строжайшее беспристрастие». Более того, оп полагал: «признание Южной Конфедерации со стороны Франции и Англии дает нам вполне естественный повод для того, чтобы последовать их примеру, санкционируя совершившийся факт, однако не создавая при этом впечатления, что мы заранее сговорились с этими державами»22.
Эти соображения, получившие в Петербурге полное одобрение, четко формулировали двойственную, противоречивую позицию царского правительства. Но если политика последнего и отличалась двойственностью в продолжение всего периода гражданской войны и реконструкции юга, то все же преобладала тенденция дружественная США.
На почве борьбы против претензий одной нации на мировое господство и на -основе стремления сохранения международного равновесия установилось сотрудничество США и России, несмотря на различие их политических систем. Если в силу последнего обстоятельства царское правительство не могло оказать активной помощи федеральному правительству, то оно в полной мере выполнило заверение Горчакова, данное им в самом начале гражданской войны, что «Американский Союз может рассчитывать на самую сердечную симпатию со стороны государя и течение того кризиса, который союз ныне переживает»23.
Что же касается народов России, то они действительно были друзьями США. Передовые представители великого русского народа, как-то: революционный демократ Чернышевский, вся передовая периодическая печать, особенно демократический «Современник», с самого начала гражданской войны открыто и постоянно клеймили рабство и изобличали мятежников. Они были истинными друзьями Севера и резко порицали поведение английского и французского, правительств, осуждая вмешательство в американские дела. Почти такую же позицию занимала и либеральная пресса. Все дипломатические представители США в Петербурге: Клей, Камерон и Тейлор неоднократно подчеркивали дружественное отношение русского народа. Тейлор включал всех русских в число друзей США.24 А Камерон сообщал, что проект прокламаций об эмансипации негров был принят о величайшим удовлетворением «интеллигентными; русскими людьми»25. Все они посылали переводы нескольких передовиц из газет. «Вы несомненно,— писал Тейлор Сьюарду в январе 1863 г.,— будете тем более заинтересованы в прочтении статьи…, что она выражает чувства средних классов русского народа»; будучи «независимым выражением мнения… она запечатлевает рост общественного мнения в России» к США26. Среди первых добровольцев, откликнувшихся на призыв Линкольна, были и русские подданные, которые боролись против рабства вместе о демократами и социалистами, участниками германской революции 1848 г.27
Русское правительство, несмотря на свою выжидательную политику, которой оно придерживалось в продолжение всей войны, вытекавшую из ее двойственной позиции, все же первое откликнулось на обращение США и заключило 24(12) августа 1861 г. конвенцию о морских правах и не настаивало на ратификации ее, когда, ввиду отказа Англии и Франции, конвенция лишилась практической пользы и могла бы стать источником затруднений для США. Этот акт Сьюардом рассматривался как новое звено в дружбе обеих стран28.
В то время, как в мае 1861 г. Англия и Франция признали за Южной конфедерацией право «воюющей стороны» и провозгласили т. н. «нейтралитет», которым прикрывалась оказываемая мятежникам помощь,— русское правительство в июле выразило искреннее пожелание сохранить великое здание американского союза, который представлял «существенный элемент мирового политического равновесия» и к которому Россия питала «самый дружественный интерес». «Для нас нет ни Севера ни Юга,— писал Горчаков в марте 1862 г.,— а есть федеральный Союз, на расстройство которого мы смотрим с сожалением, разрушение которого мы наблюдали бы с прискорбием»29.
В то время, как в Петербурге велись переговоры с представителями федерального правительства о постройке трансокеанской телеграфной линии через Сибирь до Сан-Франциско, в Лондоне и Париже велись переговоры с агентами мятежников о признании Юга, а в доках Англии и Франции строились корабли для мятежников с целью сокрушения торговли федерации. Более того, чтобы спасти южан, английские, французские и немецкие корабли нарушали блокаду, объявленную Линкольном, и снабжали мятежников всем необходимым, а английские, французские и немецкие банкиры предоставляли им заем (под обеспечение хлопка).
В этот период окончательно было установлено согласие США и России, встреченное с большим удовлетворением в Петербурге и Вашингтоне, в отношении политики на Дальнем Востоке, в особенности в отношении Китая. «Если ультра-демократический режим,— писал Стекль,— оказался несостоятельным, то нам об этом жалеть не приходится, но мы не можем оставаться безразличными к опасностям, которые угрожают самой нации. Ее существование- для нас; важнее, чем для любого иного государства. Нам необходимо защищать наши интересы и расширить наше влияние в Тихом океане. В этой области мы уже встретили и, по всей вероятности, будем продолжать встречать препятствия со стороны Англии, и помощь американцев нам всегда будет полезна. Позвольте мне, князь, добавить, что я сейчас не говорю о чувстве симпатии, которое могут к нам питать. Это чувство редко руководит политикой пародов англо-саксонской расы, как бы эти народы ни назывались: англичанами или американцами.
Я обосновываю свое мнение материальными интересами, а материальные интересы Соединенных Штатов будут склонять правительство на нашу страну, как это уже имело место во время последних осложнений в Китае и Японии»30.
Именно поэтому, не отказываясь от выжидательной и примирительной политики, царское правительство отклоняло все предложения сент-джеймского и тюильрийского кабинетов о вмешательстве в дела США в пользу Юга. Неоднократные попытки английских дипломатов, а затем, после неудачи последних в связи с делом «Трента» в конце 1861 г., и французских (особенно в феврале, апреле и в октябре — ноябре 1862 г. и в феврале 1863 г.) втянуть Россию в совместные с ними демарши, последствием которых фактически была бы интервенция, наталкивались на решительное сопротивление России. Ввиду создавшегося внутреннего положения, в связи с решительной борьбой парода и части буржуазии против интервенции, трудностью ведения войны с США, а затем и успехами федеральных войск в сентябре 1862 г., вмешательство имело бы успех только в случае поддержки России и полной изоляции федерального правительства.
Пальмерстон обеспечил себя поддержкой Наполеона III в американских делах тем, что толкнул ere на мексиканскую авантюру. Но он опасался, что выступление без России все же может привести к заключению военного союза между США и Россией и тогда, наверное, всякое выступление против США было бы обречено па неудачу. Оп вынужден был отчасти с этим считаться в своей политике. Отвечая в палате общин на выступления друзей сецессионистов, требовавших нарушить нейтралитет в пользу Юга, Пальмерстон 18 марта 1862 г. заявил: «Действия Великобритании были обусловлены отчасти опасением, что недостаточное уважение к правам нейтралитета может легко вызвать нерасположение Соединенных штатов к союзникам (т. е. Англии и Франции,— М. М.) и принудить эту страну заключить военный союз с Россией»31. Огромное значение в вопросе о посредничестве правительство придавало позиции России. Королева Виктория, Пальмерстон и Расселл считали необходимым привлечь для вмешательства в дела США Россию, без участия которой исход последнего был бы весьма сомнителен и мало эффективен. «Мы в настоящий момент не должны выступать без России»—писал Джон Расселл в личном письме к Пальмерстону 20/Х 1862 г.32
В официальной депеше в ноябре 1862 г. Расселл утверждал, что если были бы предприняты меры для предложения посредничества США, содействие России было бы исключительно желательным, по пока не получено согласие последней, нет надежды,, что Север посредничество примет, и потому Англия не может поддержать предложение Наполеона III о посредничестве33. Отклонение- Россией 8 ноября (27 октября) проекта Наполеона III о посредничестве, сыграло значительную, хотя и не главную, роль в отклонении этого проекта и английским правительством. Последнее в официальном ответе Наполеону III указывало, как на один из мотивов его решения, на отказ России34.
Горчаков именно в этот момент, не без основания, заявил Тейлору; «Англия чрезвычайно радуется всему, что случится с вами, она желает вашего разрушения и молится об этом. Франция менее активно проявляет враждебность… но и она не прочь увидеть ваше поражение. Она не друг вам… Только Россия с самого начала поддерживает вас и впредь будет вас поддерживать»35.
Еще более укреплялись дружественные отношения между Россией и США во время польского восстания 1863 г. и после окончания гражданской войны, вплоть до 1870 г. Отклонение федеральным правительством предложения западноевропейских держав о вмешательстве в польские дела, дружественный прием в США русских эскадр в октябре 1863 г., приезд американской делегации в Россию в 1866 г., продажа Россией Аляски США в 1867 г.— все это были звенья той цепи, которая соединяла узы дружбы между двумя великими державами.
Только ненавистью к демократии, определившей двойственность позиции царского правительства можно объяснить, что развитие дружественных отношений не завершилось заключением союза. Правдами последнему отрицательно относились и в США. Пребывание русских эскадр в американских водах не имело никакой непосредственной связи с гражданской войной в США. Начальники эскадр не только не имели никаких запечатанных инструкций об сказании помощи Северу, но им категорически запрещалось иметь какое-либо касательство к событиям в США. Тем не менее, последствия появления русских эскадр в Нью-Йорке и Сан-Франциско были весьма значительны и способствовали укреплению международного положения обеих держав.
Что же касается отношения царского правительства непосредственно к ходу гражданской войны и к вопросу о примирении Севера с Югом, то оно лучше всего было выражено Горчаковым в январе 1863 г. в беседе с Тейлором: «Нам весьма желательно, как вам известно, прекращение вашей злосчастной борьбы. Мы горячо надеемся на сохранение Союза, но в то же время не питаем вражды к южанам, и мы охотно предложим наши услуги ради обеих сторон, если эти услуги будут приняты и той и другой, но не раньше»36. Кроме постоянных призывов к примирению, Горчаков в феврале 1865 г. одобрил проект посредничества, но ввиду окончания гражданской войны в апреле и, очевидно, не совсем благосклонного отношения Стекля к этому проекту, последний не был осуществлен.
Печатаемые ниже документы не претендуют на исчерпывающее освещение русско-американских отношений этого периода. В настоящую публикацию включены только те более или менее существенные депеши, которые освещают позицию России, а не взгляды русских дипломатов на гражданскую войну, на ход и исход ее. Эти документы уже были частично использованы американским историком Голдером, снявшим в 1914 г. ряд копий для рукописного отдела библиотеки конгресса в Вашингтоне. Вероятно именно эти копии использованы историками Адамсом37, Томасом38 и Робертсоном39. Сам Голдер на основе архивных материалов написал статью о взглядах Стекля на гражданскую войну40. В 1881 г. были опубликованы на французском языке депеши Горчакова от 28/16/VI—1861 г. и 21/9/1 1862 г.41 В 1904 г. «Journal de S.-Petersbourg» также использовал в выдержках некоторые документы, главным образом, депеши Бруннова, относящиеся к характеристике позиций Англии42. Кое-что было опубликовано, главным образом в выдержках, советскими историками — Адамовым43 и Ефимовым44.
Публикуемые документы, на ряду с американской документацией45, с достаточной полнотой освещают русско-американские отношения и разрушают всякие версии о посылке в 1861 или 1863 гг. эскадр для оказания помощи Северу, о существовании тайного союза между США и Россией и т. д.46, как и противоположные мнения, что Россия не занимала дружественной позиции по отношению к США47.
Документальная публикацияПримечания
- См. «Красный Архив», т. 3/88 за 1938 г., стр. 215—216. В Англии об этом договоре были хорошо осведомлены тогда же, см. там же переписку между князем Горчаковым и послом в Париже Киселевым, стр. 230—234.
- Дневник графа Киселева, 9/Х 1859 г. (цит. Татищевым в работе «Александр II», стр. 235).
- «Красный Архив», т. 38, стр. 149.
- Дневник графа Киселева, 13 и 17/Х 1857 г. (Татищев, стр. 226).
- Services rendered by Russian to the American People, p. 5.
- Ibid., p. 6
- МИД, канц. 1860 г., д. № 195, лл. 14—16.
- Морской историч. архив (МИА), 1859, д. № 4, л. 1.
- Там же, л. 7.
- «Русский Вестник», 1859 г., т. XIX, стр. 202.
- «Современная Летопись», 1859 г., т. XX, стр. 28.
- Там же, т. XXVI, с. 216.
- History of Domestic and Foreign Commerce, v. II, p. 99.
- Commerce Relations 1868, p. 78.
- МИД, Канц. 1850 г., д. № 138, лл. 263-264.
- Robertson, J. R., A. Kentuckian of the Court of the Tsars, p. 17.
- Senate Documents 1861, part I, Seward to Clay 6/V, 1861, № 3, p. 294.
- Tам же.
- МИД, канц. 1861 г„ д. № 167, стр. 399.
- House documents, 1863, р. 841.
- Ibidem, 1862, р. 451.
- Ibidem, 1863, р. 858—859
- МИД, Канц. 1861 г., д. № 162, лл. 279-280.
- Hansard’s Parliam. Debates, 3 ser., v. 65, p. 1
- Walpole, Russell, v. II, p. 362; Adams, Great Britain and the American Civil war, v. II, p. 39—42.
- Parliamentary Papers, Lords, 1863, v. XXIX, Desp. Respect, the Civil War in N. A. Russell to Cowley 13/XI. 1862.
- Ibidem.
- House Documents (Diplomatic Corresp.) 1863—1864, part II, p. 839; Robertson, op. cit, p. 121.
- House Documents (Diplomatic Corresp.) 1863—1864, pt. II, p, 855.
- Adams, op. cit, 2, v. Ld. 1925.
- Thomas, Russo-American Relations, N.Y, 1930.
- Robertson, op. cit, 1935.
- The American Historical Review, v, XXVI, № 3
- Сборник, изданный в память 25-летия управл. м-вом иностр. дел госуд. канц. А. М. Горчаковым, СПБ, 1881.
- Services rendered by Russian to the American People, SP. 1904.
- «Красный Архив», т. 38, 1930 г., стр. 162—164.
- «Историк-Марксист», № 3, 1936 г.
- Senate Documents, House Documents (Diplomatic Corresp.) 1861—1865.
- Callahan, Y. M. Russo-American Relations during the Civil War, M. 1908; Arnaud, С. B., the Union and its Ally Russia, w. 1810; «Literary Digest», N.-J, 1904, v. XXVIII, № 16.
- Johnson, America’s Foreign Relations, v. II, N.J. 1916.