Россия, Калифорния и Сандвичевы острова (Исторический очерк)

В виду настоящих событий на Дальнем Востоке, приковывающих к себе внимание всего мира, представляется вполне современным поделиться с русским обществом почти совершенно неизвестными ему историческими данными о попытках русских людей около ста лет тому назад утвердиться на Тихом океане. Настоящий очерк1 посвящен двум из этих попыток — устроению русских заселений и морских станций в Калифорнии и на «рае Тихого океана», по выражению путешественников — Гавайских (Сандвичевых) островах, перешедших ныне по-видимому бесповоротно в обладание Северо-Американских Соединенных Штатов.

С XI столетия, походами новгородской вольницы на Югру и Самоед начинается непрерывное движение на азиатский восток русской колонизации, сперва чисто народной — промышленной, торговой, разбойничьей и земледельческой, — а затем всецело правительственной. Особенно энергичным это движение становится со времен Ермака — с половины XVI века. Удальцы-казаки и предприимчивые купцы-промышленники, руководствуясь несложными соображениями прибыли и добычи, а также поощрением правительственною властью их самодеятельности, уже в первые шесть с небольшим десятков лет после смерти победителя Кучумова царства (1584 г.) захватили почти всю обширную территорию нынешней Сибири и достигли берегов Великого океана. В 1647 г. был заложен Охотский острог, явившийся первым русским поселением у далекого восточного моря. В следующем году сибирский казак Семен Дежнев, собирая ясак с инородцев по рекам Яне, Индигирке и Колыме, дошел от устья Колымы по берегу Ледовитого океана до пролива, впоследствии получившего название Берингова, и прошел этот пролив на лодках до устья Анадыри. В 1697 году казачий пятидесятник Василий Атласов и казак Морозко с товарищами открыли и завоевали Камчатку; немного раньше Василий Поярков прошел все течение Амура. Вслед за казаками в пустынные страны северо-востока направились промышленники пушных зверей, заводя повсюду меновую торговлю с туземцами, везде выискивая дорогие меха соболей, бобров, горностаев, песцов, морских котов, еврашек, белок, разноцветных лисиц—красных, черно-бурых, белых и сиводушек, выдр, медведей и иных многочисленных представителей звериных пород, промышляя рыбой и китами, исследуя месторождение благородных металлов и драгоценных камней. После экспедиций Чирикова и Беринга (1725—1730 и 1733 гг.) и Шестакова и Гвоздева (около 1727 г.) в России явились уже более или менее достоверные сведение о северо-западном береге Северной Америки и сопредельных с ним островах. С сороковых годов восемнадцатого столетие наши моряки, промышленники и купцы предпринимают многочисленные путешествие на Алеуты и в северо-западную Америку. Эти смелые мореходы открыли множество островов, из которых лишь немногие получили имена своих открывателей: Ближние, Крысьи, Лисьи, Андреяновские (по имени купца Андреяна Толстых), острова Гвоздева, Прибылова, Уналашку, Кадьяк и друг., наконец, была открыта ими и Аляска. Путешествие и открытие стоили чрезвычайных усилий мореплавателям: суровый климата, негостеприимные и бурные воды Охотского и Берингова морей Великого океана, крайний недостаток питания; такие болезни как цинга и изнурительная лихорадка; зимовка в снежных пустынях захваченных льдами и страшными морозами путешественников—все эти препятствия, казалось, усиливали только энергию предпринимателей. Ко всем этим неблагоприятным условиям следует еще присоединить весьма несовершенную конструкцию судов, на которых приходилось совершать далекие и опасные поездки, и обычное невежество в морском деле командиров «кораблей», благодаря отсутствию научного знания «навигацких хитростей». В. М. Головнин рассказывает, что во время путешествие капитана Кука, спутники его видели один из русских «галиотов на Алеутских островах и немало удивлялись безрассудству и дерзости сих людей, отваживающихся плыть океаном на столь слабо и нескладно составленных машинах». Отсутствие у руководителей экспедиции необходимых для мореплавания познаний может быть подтверждено рядом фактов, часто весьма курьезных. Так однажды промышленное судно три раза подряд в течение одного лета ходило с остр. Уналашки на Котовые острова, отстоящие от Уналашки на 160 миль, и не могло отыскать их. Другое судно, прибыв из Охотска в Камчатку, долго не знало, где оно находится, полагая, что приехало в Японию или Америку.

Чтобы наглядно показать состояние морского дела у русских мореходов сибирской окраины XVIII столетия, не мешает привести интересный безыскусственный рассказ о плавании судна компании купца Киселева «Св. Зосима и Савватий», бывшего под командой по тогдашнему выражению «старовояжнего» боцмана Сапожникова. Рассказ этот извлечен из письма находившегося на судне купца Кожина к своему знакомому:

«О выходе нашем из Охотска вам не безызвестно, губою шли все благополучно, и прошли первым заливом в открытое море, простираясь в назначенное место на Уналашку; как из Курил вышли идучи по морю, — земли не видали, и в продолжение путешествие дошли до такого места, что в платье ходить нельзя, и ночью вышед на палубу от жару воздух очень тяжелый, и снасти растопились, а вокруг судна видим червей много, и вода как гретая на огне, а судно течью одолело, что ни одной минуты праздно помпы не бывали, попеременно по склянкам отливаются водою, а работных выбило из сил, но однако Бог помощник, не хотя свое создание погубить, и все отливались водою, а от воздуха тогда защиты нет ни в каюте и ни в трюме, везде жара — быть не можно. Стали после говорить, отчего воздух так стал тепел; на то наш мореход сказал, что зимою всегда бывает так вода теплой, опять же стоят погоды полудневные и нагнало воду теплую. На то народ стал говорить, куда мы идем? Мореход сказал, что мне надобно еще в полдень идти, потому что я на линию свою не вышел, и народ тут весь усумнился, и стали между собою говорить, что нам надо выбирать другого морехода, и видя себе отчаянную жизнь, потому что воды одна бочка, и выбрали себе другого морехода, и отдали на власть Всемудрого Бога и стали служить акафист Божией Матери, також и угоднику Николаю Чудотворцу и Зосиму и Савватию Соловецким чудотворцам. По окончании службы Матерь Божию вынесли на палубу, також и угодников и прикладывались вместо исповеди и просили со слезами; и какую нам Бог пошлет погоду—туда и пойдем, потому что не знаем, ходили на север и в полдень—нигде земли не нашли. И через короткое время пошла погода полдневая, отдали паруса и пошли по погоде, и шли на один курс до 1800 верст, питались дождевою водою, и подошли нечаянным образом к земле, которая и оказалась остров Шуях». Таким образом по невежеству командира судно прошло к югу до 1800 верст и еле-еле, случайно, в самом жалком состоянии добралось до группы островов Афонгак.

При указанных условиях морские путешествия часто оканчивались гибелью судов со всеми пассажирами. Так, в одном только 1799 году погибло три корабля Российско-Американской компании: «Северный орел», «Св. Симеон и Анна» — у берегов остр. Св. Павла — и «Феникс». Последнее судно шло из Охотска в Кадьяк, на нем находилось 88 путешественников, в том числе только что посвященный в Иркутске в архиереи преосвященный Иоасаф,2 и грузу — на 500 тысяч рублей ассигнациями. Где погиб «Феникс» и отчего именно — доселе остается неизвестным.

Немало «морских вояжей» на «Аляскинскую землю, называемую американской, на знаемые и незнаемые острова» было предпринято во второй половине XVIII века известным рыльским гражданином Григорием Ивановичем Шелеховым.3 Предприятие Шелехова завершились образованием в 1798 году (уже после его смерти) «Российско-американской компании», принятой в следующем году имп. Павлом под «Высочайшее Его Величества покровительство», и окончательным переходом в русские руки Аляски и Алеутов.

Haряду с промышленными и завоевательными экспедициями «компанейцев», сопровождавшимися ужасными и бессмысленными жестокостями, истреблением туземных масс, ограблением и закабалением в тяжелую крепостную работу оставшихся в живых алеутов, — правительством снаряжались также морские экспедиции с научными целями «пополнение сведений о странах, в Америке находящихся» и упорядочение отношений промышленников к туземному населению. Таковы готовившаяся в Кронштадте, но не попавшая на Восток вследствие Шведской войны, экспедиция капитана Муловского (1787) и экспедиция из Охотска капитана Биллингса (1790), посетившая Алеуты и Северо-Западную Америку. Сведениями, доставленными находившимся в этой последней экспедиции капитаном Сарычевым, весьма обогатилась гидрография тех стран.

К концу XVIII столетия, владение русских в Америке и на прилегающих островах были довольно обширны. С соединением многих отдельных промышленников и предпринимателей сперва в «соединенную Американскую», а затем в «Российско-Американскую» компанию, возникла необходимость в объединении управления колониями. В 1790 году во главе открытых и захваченных земель Шелехову удалось поставить весьма энергичного и предприимчивого человека — Александра Андреевича Баранова. О личности Баранова, имя которого, к стыду нашему, ныне более известно на островах Тихого океана и в Америке, чем в России, мы имеем весьма скудные сведения.4 Между тем его многолетняя деятельность на далекой окраине, его стремление к обеспечению и укреплению интересов России на Дальнем Востоке, его широкие и дальновидные торговые и политические планы—все это заслуживало бы детального исследования. А. А. Баранов, небогатый купец, уроженец Каргополя (Олон. губ.), не получил никакого сколько-нибудь систематического образования; его обучение ограничилось только элементарной грамотностью, и всеми своими довольно обширными и точными энциклопедическими познаниями, которые видны из его переписки и отзывов современников, он обязан исключительно своей собственной пытливости, страсти к чтению и путешествиям. До 1760 года мы встречаем Баранова занимающимся в Петербурге торговыми делами, затем он отправился искать счастья и удачи за Урал с небольшим капиталом и с громадной молодой энергией. Сперва он поселился в Иркутске, постепенно устроил там стеклянный и водочный заводы, занимался подрядами, много раз предпринимал торговые путешествие по Северо-Восточной Сибири, держал винный откуп в Якутске, завел торговые заведение и склады в стране чукчей, в Нижигинске, Анадырске, Охотске. В 1787 г. за хозяйственные сообщение Российское Вольно-Экономическое общество избрало Баранова своим членом. Шелехов давно был уже знаком с Барановым, несколько раз звал его на службу компании, но пока шли успешно торговые предприятия самого Баранова, тот не хотел бросать своего дела. Лишь в 1790 году, после того, как чукчами были разрушены и истреблены все его склады в Анадырске, перебиты его приказчики и рабочие, — Баранов решился ехать в Америку. В задачу настоящего очерка не может входить изложение деятельности Баранова в качестве главного правителя российско-американских владений. Достаточно указать, что ему пришлось выдержать упорную борьбу с туземцами (колошами, канягами, кенайцами и другими) при весьма трудных обстоятельствах: к началу XIX в. русская власть была окончательно укреплена и признана среди местных племен. По окончании борьбы с туземцами внимание Баранова было главным образом посвящено развитию в российско-американских владениях промышленности и обеспечению их необходимыми товарами и продовольствием. Местное население, довольствовавшееся почти исключительно рыбой, занятое главным образом звероловством, совершенно незнакомое с земледелием, которому не благоприятствовали климатические и почвенные условия страны, не всегда могло из местных источников иметь достаточные запасы для жизни, особенно при наплыве русских поселенцев с более культурными привычками и потребностями и при начавшемся быстром вымирании коренных обитателей. Отдаленность земель Российско-Американской компании от русских портов, главным из коих являлся к тому же мало удобный Охотск, сам по себе слишком отдаленный от больших торговых центров, заставляла стремиться к установлению и развитию торговых сношений с Азией, Америкой и лежащими между ними островами. Необходимость для колоний оживленных торговых оборотов, как для обеспечения их самих, так и для сбыта пушных товаров, принадлежавших компании, в связи с постоянными затруднениями в торговле, возникавшими благодаря весьма сложным политическим отношениям того времени, привела мало по малу Баранова к мысли о крайней желательности расширения наших владений в более пригодных по природным условиям для культуры странах юга. Формальное право на производство изысканий и организации экспедиций с целью увеличить владение более плодоносными странами могло опираться на привилегии, дарованные в 1799 г. Российско-Американской компании от императора Павла. Пункт 2-й этих привилегий разрешал компании «делать открытие не только выше 55-го градуса северной широты, но и далее к югу и занимать открываемые земли в российское владение… если эти земли никаким другим народом не заняты и не вступили в их зависимость». Пункт 3-й привилегии дозволял «заводить, где компания найдет за нужное, по надобности и лучшему разумению, заселение и укрепление для безопасности пребывания».

Еще Шелехов просил разрешения компании завести торговлю с Японией, Китаем, Индией и Филиппинами, ходатайствуя «для лучшего хода торговых дел с иностранцами» о назначении в предполагаемых местах торговли российских консулов из «лиц сведущих и важного духа.» Экспедиция в Японию Лаксмана5 в 1792 г. (первое посещение русскими японских островов) была, как кажется, результатом подобных ходатайств, но в общем Шелехову не удалось выхлопотать расширение и обеспечение своих торговых операций. «Намерение наши на Кантон, писал он Баранову, пресеклись, ибо французы заставили весь свет противу себя воевать». «Но, продолжал он, дело это со временем не оставим исполнить, ибо имеем в том нужду и для Охотска.» Ставший вскоре после смерти Шелехова (1795 г.) фактически во главе компании зять Шелехова камергер Н. II. Резанов6 был человек, склонный к широким планам и очень предприимчивый. Отмеченные выше крайние трудности доставления в колонии необходимых для них товаров морским путем из Охотска и чрезвычайные затруднения, сопряженные с транспортированием их до этого порта через Сибирь, привели Резанова к необходимости безотлагательно испытать другие, удобнейшие способы снабжения российских владений в Америке. По его представлению в 1803 году, компании было разрешено снарядить из Балтики кругосветную экспедицию, которая должна была доставить в колонии нужные запасы и, забрав оттуда меха и колониальные товары, на обратном пути попытаться распродать их в южных портах Китая. Для этой цели в Лондоне было куплено два судна: «Леандр», переименованное в «Надежду» (430 тонн) и «Темза», переименованное в «Неву» (373 тонны). Командование первым кораблем и всей экспедицией было вверено капитан-лейтенанту Крузенштерну,7 а вторым — капитан-лейтенанту Лисянскому.8

Во время приготовления судов к плаванию последовали многие существенные изменения в первоначальном плане экспедиции, так как состоялось Высочайшее повеление об отправлении на ее судах посольства в Японию.9 Послом был назначен Резанов, на которого также было возложено поручение на месте изучить нужды российско-американских владений, обревизовать местное управление и устранить замеченные недостатки.

Главной же задачей Японской миссии было установление возможности торговых сношений с этой стороны колоний, весьма в них нуждавшихся. После посещения Японии поручиком Адамом Лаксманом10 под предлогом доставления в отечество бывших в Сибири японцев, потерпевших крушение и выброшенных на берег, можно было ожидать с некоторой уверенностью удовлетворительных результатов от вторичной попытки русских вступить в сношения с Япониею. Из путешествия Лаксмана оказывалось, что он был принят японскими чиновниками очень приветливо, хотя письмо, привезенное им от сибирского генерал-губернатора, не было принято японцами под предлогом, что передача такого письма могла последовать не иначе, как в Нагасаки. В заключение своих переговоров Лаксман получил лист со знаком японского императора, заключавший в себе дозволение одному русскому судну прибыть в Нагасаки для ведения переговоров с японским правительством. 28 июля 1803 года экспедиция Резанова и Крузенштерна вышла из Кронштадта, и через год «Нева» достигла острова Кадьяка, «Надежда»  же направилась к берегам Камчатки.

В конце августа 1804 г. судно «Надежда» вышло из Камчатки для следования в Японию и после шестинедельного плавания достигло Нагасаки. Ошибочный образ действий Резанова, выразившийся в всевозможных с его стороны уступках и согласии на ограничение свободы посольства при переселении его для жительства с судна на берег, в видах оказания особенного внимания и уважения японским законам и обычаям, имели весьма неудовлетворительный исход. В японском государственном совете получала перевес партия, не желавшая вступать в сношения вообще с иностранцами, не исключая и голландцев, стесняемых во всем и нередко терпевших унижение ради жалкой привилегии посылать в Японию одно торговое судно в год; перевес этой партии был причиной совершенной неудачи Резанова в достижении желаемого. Ему было также отказано в позволении вручить официальное письмо нашего правительства, равно и привезенные им подарки. По словам переводчиков и прочих японских чиновников, участвовавших в переговорах, отказ вступить в сношения с Россией произвел весьма неблагоприятное действие в народе. Многие из японцев убеждали Резанова выразить чем бы то ни было неудовольствие на отказ японского правительства вступить с ним в сношения; они уверяли, что в таком случае невозможно будет дальнейшее противодействие со стороны членов японского совета, нерасположенных к новым порядкам, и следовательно возможно ожидать непременной уступки со стороны японского правительства. Заключение это было тем более вероятно, что многие из высших правительственных чиновников, пользовавшиеся большим авторитетом в Японии, явно высказывали свое расположение к внешним сношениям. Резанов ни на что не решился, не прибег ни к каким враждебным демонстрациям против Японии и, не достигнув в своем посольстве ни одной из поставленных ему целей, возвратился в начале июня 1805 года в Камчатку.

Почти одновременно также неудачно окончилась параллельная попытка со стороны России вступить в переговоры с Китаем об уступке России важнейшего естественного пути сообщения средней Сибири с крайними пределами русских владений на Востоке — р. Амура. Мы разумеем посольство президента коммерц-коллегии гр. Головкина (1806 г.). Мысль о возвращении России Амура принадлежала Резанову и была вполне разделяема гр. Н. П. Румянцевым.

Из Камчатки Резанов отправился на Алеуты и в Аляску для изучения состояния российско-американских владений. Там на месте ему пришлось убедиться, какую нужду терпят русские поселения во всем необходимом вследствие неудобств сообщений и недостатка торговых сношений: хлеба выдавалось не более фунта в неделю на каждого, свежей рыбы не было, сушеная юкола, сивучина и изредка нерпа составляли единственную пищу новоархангельцев. Нужда заставила не пренебрегать ничем, ели орлов, ворон, каракатиц; сильно развился скорбут, больным давали пшено с патокой и пиво, сваренное из еловых шишек.

При таком тяжелом положении дел Баранов настаивал на попытке завязать торговые сношения с богатой хлебом Калифорнией. С начала XIX ст. в Калифорнии Барановым уже были организованы звероловные промыслы — главным образом добыча бобров — частью совместно с иностранными предпринимателями (Океиным, Виншипом, Эрсом), частью самостоятельно. Теперь Баранов убедил Резанова снарядить торговую экспедицию в С.-Франциско. Главнейшим затруднением для установления постоянных торговых отношений с Калифорнией являлась политика испанского правительства, которое всеми мерами старалось оградить свои колонии от всяких сношений с кем-либо, кроме испанских подданных. Главное руководство в экспедиции принял на себя сам Резанов. В конце февраля 1807 г. он вышел в море на корабле «Юнона», бывшем под управлением лейтенанта Хвостова; после нелегкого месячного плавания «Юнона» достигла залива С.-Франциско.

Дальнейший рассказ об экспедиции Резанова покажет, сколько ловкости, хитрости и предприимчивости необходимо было пустить в ход для достижения сколько-нибудь удовлетворительных результатов.

Зная подозрительность испанцев, Резанов, решился войти в порт без обычного испрошения разрешения. Несмотря на то, что когда русский корабль поровнялся с крепостью, ему было дано несколькими сигналами распоряжение бросить якорь, он все же не останавливался, хотя и показывал видимую готовность выполнить предъявленное к нему требование. Наконец, войдя при благоприятном ветре в гавань, «Юнона» встала на якорь в расстоянии пушечного выстрела от крепости (приблизительно около 500 шагов). Немедленно на русское судно прибыл, в сопровождении миссионера, сын коменданта дон Луис де Аргуэльо, исправлявший за отсутствием отца должность коменданта. Резанов объяснил, что он шел в Монтерей (резиденция испанского губернатора), что жестокий ветер и необходимость в починке судна заставили его зайти в первый попавшийся порт, прибавив, что он тот самый русский уполномоченный, о котором местные власти должны были получить известие от испанского правительства. Удовольствовавшись объяснением Резанова, сын коменданта пригласил его с офицерами к себе, а на судно тотчас же прислал свежие припасы, которые очень подкрепили команду.

На вопрос, где суда «Нева» и «Надежда», о прибытии коих было получено уведомление, Резанов отвечал, что отослал их обратно в Россию и что, будучи назначен от российского императора главным начальником американских областей (здесь Резанов сделал явную натяжку), он желал бы переговорить с испанским губернатором Калифорнии об обоюдных пользах русских и испанских владений, находящихся в близком соседстве. Для опровержения слухов, распущенных некоторыми иностранцами, о бедности русских колоний, Резанов послал всем значительным лицам в крепости дорогие подарки, что невольно склонило их в его пользу, и первым последствием такого распоряжения было обещание снабдить русских достаточным количеством свежей провизии для дальнейшего плавания «Юноны».

Заметив из разговоров с миссионерами, что испанцы колоний не прочь вступить с ним в торговые связи, и что нужный для колоний груз продовольственных припасов может быть легко закуплен на месте, Резанов отправил к губернатору Калифорнии письмо, в котором просил о дозволении приехать к нему в Монтерей для личного свидания. Губернатор, дон Арильяго, отвечал, что он никак не допустит до этого Резанова (вероятно, главным образом из опасения навлечь на себя неудовольствие центрального правительства за разрешение въезда иностранцев внутрь страны), но что он сам поспешит явиться в С.-Франциско, чтоб познакомиться с представителем русских колоний, прибавив, что им отданы распоряжения употребить всевозможные средства к исполнению всех желаний дорогого гостя.

В ожидании губернатора Резанов со своими офицерами проводил каждый день в гостеприимном доме дона Аргуэльо. При этом Резанову удалось приобрести расположение со стороны одной из дочерей коменданта доньи Консепсии, благодаря чему упрочивались дружественные сношения русских с местной калифорнской администрацией, столь необходимые для достижение той цели, с которою прибыл в С.-Франциско Резанов. Полнота рассказа требует несколько распространиться в дальнейшем изложении о том участии, которое принимала одна из представительниц прекрасного пола в спасении Ситхи от ужасов голодовки. Донья Консепсия слыла первой красавицей во всей Калифорнии, и ее честолюбию, а может быть и особенной любезности Резанова, русские владения в Америке обязаны тем, что изобилие сменило у них крайнюю нужду.

По приезде губернатора в С.-Франциско самые дружественные отношения заменились церемонной принужденностью между представителями России и Испании. Резанов немедленно приступил к делу, но, несмотря на то, что лично произвел на губернатора самое приятное впечатление, дон Арильяго не решился сразу удовлетворить его просьбу, и советовался с комендантом и миссионерами, которые были вполне на стороне Резанова.

При следующем свидании дон Арильяго обещал дать русским разрешение на покупку хлеба, но, по-видимому, колебался исполнить это обещание. Еще более привели его в смущение полученные им в это время известия о разрыве России с Франциею, из которых последняя находилась в дружественных отношениях с Испанией. Он даже счел необходимым вытребовать из Монтерея часть гарнизона и расположил его в недальнем расстоянии от С.-Франциско. Подобное распоряжение, хотя и приводилось в исполнение с большою таинственностью, стало известно Резанову. К тому же ожидание прибытия в калифорнские воды испанского крейсера и, наконец, явно обнаружившееся намерение некоторых из иностранцев, находившихся в числе экипажа «Юноны», изменить при удобном случае русским, все эти обстоятельства заставляли Резанова спешить с отбытием из С.-Франциско.

Ввиду всего этого Резанов решился на смелый шаг для достижения своей цели и благополучного отбытия в Ситху. Имея случай ежедневно видеть донью Консепсию и заметив в ней необыкновенную независимость убеждений и вместе с тем неограниченное честолюбие, Резанов вздумал воспользоваться ее влиянием на прочих членов семейства коменданта и близкими отношениями, в которых находился к этой семье губернатор. Стараясь внушить молодой девушке мысль об увлекательной, шумной великосветской жизни в столице России, роскоши императорского двора и пр., он довел ее до того, что желание сделаться супругой русского камергера сделалось ее любимой мечтой. Первый намек со стороны Резанова на то, что от нее зависит осуществление ее видов, был вполне достаточен для того, чтобы заставить ее действовать согласно с его желаниями.

Хотя желание доньи Консепсии выйти замуж за русского — схизматика и поразило ее родителей, ревностных католиков, но все же Резанову удалось достигнуть того, что его обручили с дочерью дона Аргуэльо. Окончательное же решение вопроса об этом браке было оставлено до получения разрешения от папы. Со времени обручения Резанов, как будущий близкий родственник коменданта, мог действовать с большим успехом. В семействе Аргуэльо от него не было уже более никаких тайн, и даже в отношении предметов, чуждых чисто семейным делам. Самый порт и все его служащие незаметно оказались в распоряжении русского камергера. Губернатор, побуждаемый со всех сторон просьбами исполнить желание Резанова о снабжении русских колоний хлебом, не только в конце концов согласился уступить русским требуемое количество съестных припасов, но даже предоставил в их распоряжение своих людей для нагрузки. Братья доньи Консепсии уже успели заранее заготовить большую часть нужного количества хлеба, остальное же количество наперерыв доставили миссионеры. Нагрузка шла чрезвычайно быстро, и Резанов, не обращая, по-видимому, на распространявшиеся среди местного население все более и более слухи о войне, устраивал беспрестанно для властей праздники и обеды и таким образом старался заглушить в них мысль о близкой, может быть, вражде между обеими державами.

«Юнона» не могла вместить более 4.600 пудов груза, состоявшего из пшеницы, муки, ячменя, гороха, бобов, соли, сала и небольшого количества сушеного мяса.

8 мая 1806 года Резанов вышел из Калифорнии и в начале июня благополучно прибыл в Новоархангельск.

Снабжение колоний продовольственными припасами из Калифорнии Резанов и Баранов считали столь выгодным и удобным, что при продолжении сношений надеялись впоследствии этим же путем доставлять хлеб и другие нужные предметы в Охотск и Камчатку по ценам слишком в полтора раза меньшим против существовавших там в 1804—6 гг., когда четверть хлеба (весом 7 пудов 10 фунтов) стоила 34—35 руб. ассигнациями, и четверть крупы 54—60 руб. ассигн. Любимой же мечтой этих двух русских деятелей в Новом Свете было занятие тех мест, которые по конвенции 1790 г. находились в общем владении Франции и Испании. Они полагали, что дело это могло бы уладиться сравнительно очень легко при содействии нашего правительства, так как ни одна из названных двух держав не имела в этих местах никаких колоний. Сперва предполагалось устроить русское поселение в заливе Жуан де Фука, в порте Дисковери, где, по описанию Ванкувера, земля была вполне плодородна, и где можно было с успехом охотиться за бобрами и черными медведями, водившимися там в изобилии. На занятие этого места, равно как и порта Гавр де Грей и реки Колумбии считали достаточным не более 200 человек. Учредив поселение, укрепившись в ней и ласковым обращением привязав к себе туземцев, русские получали возможность неприметно, мало по малу, подвинуться к Калифорнии и таким образом войти с нею в непосредственное соседство. Выгодное же положение близкого порта С.-Франциско имело шансы привлечь в него торгующих из всех стран. В своих замечаниях о Калифорнии Резанов, между прочим, писал: «Если бы прозорливые виды Петра В., начертавшего при малых тогда способах Берингову экспедицию, были как следует выполнены, то можно утвердительно сказать, что Калифорния никогда не была бы испанской провинцией, ибо с 1760 г. только испанцы обратили на эту страну внимание и упрочили ее за собою единственно деятельностью миссионеров.

Может быть, предприимчивость Резанова при дружественных и семейных связях, заведенных им в Калифорнии, и помогла бы хоть несколько осуществлению его планов относительно утверждения русских факторий по соседству с этой страной, но внимание его вскоре было отвлечено от Калифорнии предпринятой исключительно по его почину военной экспедицией в Японию.11 Для этой «секретной» экспедиции Резанов выбрал два судна, принадлежащие компании— «Юнону» и «Авось», во главе которых стояли состоявшие на компанейской службе морские офицеры лейтенант Хвостов12 и мичман Давыдов.13 Приписывая отказ японского правительства заключить торговый договор с Россией единственно противодействию партии, стоявшей за отчуждение своего отечества от иностранцев, и считая эту партию не очень многочисленной, Резанов пришел к убеждению, что Японию возможно силой принудить к исполнению желаний русского правительства. Еще до своего путешествия в С.-Франциско, с острова Уналашки Резанов писал Александру II-му: «Усиля американские заведения и выстроив суда, можем и японцев принудить к открытию торга, которого народ весьма сильно желает у них. Я не думаю, чтобы Ваше Величество вменили мне в преступление, когда, имев теперь достойных сотрудников, каковы Хвостов и Давыдов, и с помощью которых выстроив суда, пущусь на будущий год к берегам японским разорить на Матсмане селение их, вытеснить их из Сахалина и разнести по берегам страх, дабы, отняв между тем рыбные промыслы и лиша до 200.000 человек пропитания, тем скорее принудить их к открытию с нами торга, к которому они обязаны будут».

На это донесение Резанов не получил никакого ответа, но не отказался от своей мысли. 27 июля 1806 года он вышел с двумя судами из Новоархангельска, лично приняв на себя руководство всем предприятием. Будучи уже близко от берегов Японии, Резанов внезапно переменил свое намерение. «Юноне» с Хвостовым было приказано идти в Охотск (сам он также был на «Юноне»), а «Авось» с Давыдовым — в Аниву, — залив в южной части острова Сахалина. В Охотске Резанов вновь передумал, вновь решил напасть на берега Японии, но уже лично отказался принимать в ней участие и, оставив двусмысленные инструкции Хвостову, уехал в Россию. В силу данной ему инструкции Хвостов осенью 1806 года разорил в заливе Аниве японские прибрежные селения и то же самое повторил и весною 1807 года. Никаких последствий в смысле установления торговых сношений с Японией эти нападения не имели и остались для исполнителей их безнаказанными, если не считать некоторого неудовольствия имп. Александра II-го и кратковременного арестования Давыдова и Хвостова (в июле 1807 г.) командиром Охотского порта капитаном 2-го ранга Бухариным.14 1-го марта 1807 г. умер Николай Петрович Резанов, один из самых предприимчивых, просвещенных и дальновидных членов Российско-Американской компании. Смерть не дала ему времени для осуществления всех его широких и смелых планов. Может быть и справедлив отзыв о нем известного Головнина (в записке, относящейся к 1818 г.), что «сей человек был более способен сочинять мечтательные предначертания в кабинете, нежели к великим делам, происходящим на свете», но в видах справедливости следует воздать должное способности Резанова заглядывать в будущее, отдаваться всецело тому делу, которое ему было поручено, и его стремлению всегда избегать шаблонных путей и рутинных приемов.

Со смертью Резанова проекты его об установлении и обеспечении постоянных торговых сношений российско-американских владений с Калифорнией и об основании вблизи ее русских поселений не заглохли. Главное правление Российско-Американской компании неоднократно обращалось к правительству с просьбой исходатайствовать у испанского двора разрешения на торговлю компании с испанскими колониями в Америке. На первое представление главного правления по этому предмету, сделанное в 1808 году, оно получило уведомление от государственного канцлера гр. Н. П. Румянцева, что на переданное испанскому правительству представление от него не последовало ответа. На вторичное представление главного правления—в 1809 году, гр. Румянцев ответил компании по высочайшему повелению, чтобы «она сама себе прокладывала дорогу в торговле с Калифорниею». Тотчас же было предписано Баранову послать в С.-Франциско судно с грузом наиболее употребительных калифорнскими жителями товаров при прокламации от главного правления о желании Российско-Американской компании доставлять необходимые для тамошних обитателей предметы в обмен на произведение самой Калифорнии. В 1812 году Баранов отправил в Монтерей своего уполномоченного, американского шкипера Эрса, и поручил ему довести предложение компании до мексиканского вице-короля. Эрс привез ответ, что местные жители были бы весьма рады завести торговлю, но не смеют нарушить запрет без согласия центральной власти и просят компанию исходатайствовать в Мадриде соответствующее дозволение. Испанский консул в Петербурге Сеа де Бермудес докладывал своему правительству пользу для колонии домогательств компании; главное правление в третий раз повторило свою просьбу Румянцеву с представлением отзыва калифорнских властей, — но испанское правительство упрямо не хотело изменять своим традициям.

Неудачи в попытках установить постоянные торговые отношения, в видах обеспечение русских владений продовольствием, заставили компанию перейти к попыткам осуществление других предположений Резанова — об основании земледельческих колоний. Имея в виду совершенную невозможность завести земледелие в какой-либо из местностей, принадлежащих компании, по чрезвычайному обилию дождей, препятствующих созреванию хлебных растений, и по другим климатическим условиям, главное правление решило устроить компанейское поселение в более благоприятном климате, а именно в местности, о которой уже думал и Резанов, на близких к русским владениям берегам Нового Альбиона. Берега эти получили свое название от английского мореплавателя Дрейка; Испания, хотя и претендовала на принадлежность ей северо-западного берега Америки до пролива Жуан де Фука, но так как доказательства ее прав на эту территорию основывались только на том обстоятельстве, что в 1788 году два испанских судна плавали в водах сопредельных берегам Нового Альбиона и пытались основать поселение в заливе Нутка, то такие права подлежали сильному сомнению. Непрочность испанских прав на названные берега подтверждалась и фактами: так испанцы захватили в заливе Нутка английское коммерческое судно, но по требованию английского правительства должны были заплатить собственникам судна убытки, и в 1790 году, по договору между Испанией и Англией, было уничтожено самое испанское поселение в заливе Нутка, все же порты к северу от С.-Франциско были открыты для свободной торговли подданных обеих держав. Учреждение же впоследствии американцами укрепления и фактории на р. Колумбии без всякого возражения со стороны Испании решительно исключало всякие притязание испанцев на бесспорное обладание берегами Америки к северу от Калифорнии.

В 1809 году главным правлением было испрошено через гр. Румянцева соизволение императора Александра Павловича на учреждение компанейского заселения на берегах Нового Альбиона и об оказании всемилостивейшей защиты в случае противодействия со стороны иностранцев. При этом компанией было изложено о выгодах, если таковое заселение будет учреждено самим русским правительством.

Государем было повелено: «предоставить компании учредить такое заселение от себя и обнадежить ее при том высочайшей защитой во всяком случае.»

С разведочной целью обозрение местности и избрания пункта для устройства будущего поселения, Баранов осенью 1809 г. послал под начальством своего помощника—Кускова, два судна – «Кадьяк» и шх. «Св. Николай».

«Кадьяк» с Кусковым направился к порту Гавр де Грей, «Св. Николай» — с командиром этой шхуны Булыгиным — к устью р. Колумбии. При дальнейшем следовании на соединение с «Кадьяком» шхуна была разбита бурей у порта Гавр де Грей, на ее выброшенный волнами экипаж напали туземцы, многих убили, остальных захватили в плен. Эти пленные были лишь через год выручены Кусковым. Кусков, воротившись в Ситху, указал Баранову на облюбованное им для заселения место — по соседству с зал. Румянцева (Мал. Бодего).

В 1810 году Кусков вновь отправился к зал. Бодего на корабле «Юнона» с намерением основать заселение, но эта поездка окончилась неудачею: нападение на «Юнону» у острова Королевы Шарлотты хорошо вооруженных туземцев расстроило его планы, и он был вынужден воротиться в Новоархангельск.

Наконец, в 1811 году Кусков прибыл к намеченному им месту и начал подготовительные работы по устройству поселка. Проведя всю зиму у зал. Мал. Бодего, он сблизился с влиятельнейшими из туземцев, обласкал, одарил их и добился согласия на уступку русским нужного количества земли. Затем, съездив к Баранову для окончательных совещаний, в марте 1812 г. Кусков привез к берегам Нового Альбиона груз материалов для первоначального обзаведения.

Местом для заселения была избрана небольшая бухта, расположенная около 15 итальянских миль от зал. Румянцева (Мал. Бодего), на широте 38° 15′ и 123° 15′ вост. долг. Ко дню тезоименитства императора Александра I — 30 авг. 1812 г. — русское укрепление со всеми службами было готово, в этот день торжественно освящено и получило название «Росс». Ядро поселка Росс состояло из крепостцы, обнесенной тыном и рогатками, площадью 42х49 саженей. Крепостца была построена на пригорке (выше уровня моря на 110 фут.), вооружена 10 пушками. На склонах пригорка находились жилища переселенных сюда алеутов и русских. Внутри укрепления находился дом правителя и некоторые кладовые; уже впоследствии (в 1814 году) вблизи землянок и домиков поселенцев были построены казармы для служащих, продовольственные магазины, сараи, кладовые, мастерские, бани, кожевенный завод, ветряная мельница, скотный двор. Постройки все были деревянные, материалом для них главным образом служила красная сосна (чага, похожая на лиственницу), которую легко было доставать из окрестности Бодего. В расположении частных построек не замечалось определенного плана: они то беспорядочно жались в кучу, то были разбросаны на далеком друг от друга расстоянии. Такое отсутствие плана в устройстве Росса современные данные объясняют тем, что Кусков якобы не хотел мешаться во «вкусы» алеутов, не привыкших к стройности и планомерности; вернее объяснить это явление тем, что Кусков сам не мог уяснить себе необходимости и полезности какой-либо распланировки.

При заселении не было хорошего рейда, так что суда могли стоять безопасно в бухте лишь при NN ветрах; вблизи берега было много подводных камней. На половине расстояния между Россом и зал. Мал. Бодего протекала речка, называемая местными жителями Шабакай, переименованная русскими в Славянку. Река эта вытекала из большого озера, устье же ее преграждалось баром и при SW ветрах, сопровождаемых большей частью дождями, засыпалась песком в таком количестве, что течение реки еле пробивало себе узкий проход. По реке, на большом уже расстоянии от моря, было много подводных и надводных камней, из числа которых один, замечательный по величине, имел в средине большое отверстие, получившее название Славянских ворот.

Пристань находилась в малой губе, к югу от укрепления. Возле нея была устроена верфь для постройки судов, сараи и кузницы. Между пристанью и укреплением, в долине были расположены огороды. Разведению овощей, из которых особенно успешно произрастал картофель (2 раза в год, сам 10, 11), мешали многочисленные кроты. Продовольствием жителей служило мясо сивучей и местной птицы ар, для охоты — были зубры, дикие козы, бараны. В море и реке водилось большое количество рыбы; пушных зверей было очень мало. Из домашнего скота возможно было разведение лошадей, коров, овец, — местной и привозных пород.

Главной целью вновь устроенной колонии было заведение в ней земледелия в обширных размерах. Но достижение этой цели было крайне затруднено по многим причинам.

Главной была сильная степень влажности воздуха и морские туманы, сильно отражавшиеся на урожаях; затем следует упомянуть о нерасположении к обрабатыванию земли у алеутов, креолов и русских промышленников, всячески старавшихся уклониться от этого занятия и предпочитавших ему всякое другое.

О земледельческих опытах в первые годы по устройству заселения Росс дают понятие следующие цифры:

Неудовлетворительность этих опытов ясно показала неудобство выбора места для заселения Кусковым; нужно впрочем иметь в виду, что, основывая заселение Росс, Баранов и Кусков видели в этом лишь первый шаг для приобретения более плодородных и подходящих местностей, но следующего крупного шага в этом направлении не было сделано не по их вине…

Уже вскоре после основания Росса (в октябре 1812 г.) испанцы обратили внимание на новых соседей: к Кускову из С.-Франциско явился испанский офицер с 7 солдатами, просил разрешения осмотреть укрепление, внимательно его осмотрел, спрашивал подробно о целях поселения. Ему было объяснено, что поселение устроено для обеспечения российско-американских владений в продовольственном отношении, и что русским крайне желательно развитие постоянных торговых отношений с Калифорниею, обещающих обеим сторонам лишь одни выгоды. Офицер обещал исхлопотать у губернатора разрешение на торговлю и удалился.

В начале 1813 года явился в Росс тот же офицер с братом коменданта и словесно сообщил, что до официального разрешения вопроса о торговле губернатор решил взять на свою ответственность ее допустить с некоторыми ограничениями; при этом посещении испанцы привезли в подарок русским колонистам 20 голов рогатого скота и 3 лошадей.

Но скоро со стороны испанцев начались действие не дружелюбного характера. Прежде всего Кусков получил от губернатора дона Аргильяго письмо, в котором тот по приказанию мексиканского вице-короля требовал обстоятельных сведений о причинах и целях устройства русского поселения и от кого получено на такое устройство разрешение. Кусков уклонился от ответа, под предлогом неимения хорошего переводчика и поспешил войти в сношения с Барановым на предмет получения от последнего инструкций для ответа. После же последовавшей вскоре после этого смерти дона Аргильяго, дружественно расположенного к русским, испанцы стали прямо требовать уничтожение поселка Росс, выражая при этом удивление, что в своей прокламации (упомянутой выше) компания обращалась со своими предложениями непосредственно к жителям Калифорнии, а не к начальствующему над ними вице-королю. Кусков отвечал, что до получения соответствующих распоряжений из Петербурга он не может предпринять что-либо своей властью для выполнения желаний испанской администрации. Вслед засим последовало официальное извещение Кускову о запрещении испанского правительства всем иностранцам вести торговлю с Калифорнией и распоряжение всем судам, прибывшим из русских владений, оставить немедленно испанские порты. Еще хуже стали отношения к русским местных властей в 1815 году, с прибытием в Калифорнию нового губернатора полковника Пабло Винсенте де Сола. По его распоряжению русские подданные, попавшие на испанскую территорию, были арестованы и заключены под стражу. Там содержали их весьма дурно, употребляли принудительно на работы и принуждали к переходу в католичество. На свои требования об освобождении захваченных Кусков не получал никакого ответа. Наконец, Баранов был вынужден для выручки несчастных пленников в 1816 году отправить в Монтерей компанейское судно с лейтенантом Подушкиным, которому поручил разъяснить дону де Сола законность учреждения поселения Росс и настоятельно потребовать освобождения арестованных русских торговцев и промышленников. Губернатор любезно принял Подушкина, отпустил 15 человек из захваченных, обещал распорядиться освободить остальных, находящихся в далеком расстоянии от Монтерея, обещал ходатайствовать о разрешении торговли с русскими, но в то же время настаивал на уничтожении Росса. Настойчивости испанских властей весьма содействовало нетактичное вмешательство в дела бывшего в то время в Калифорнии известного русского моряка капитан-лейтенанта Коцебу,15 отправленного на бриге «Рюрик» Румянцевым для исследования северной части Великого океана. Не имея никаких оснований, не будучи никем уполномочен, Коцебу подтверждал Кускову, что испанские владения на западном берегу Америки идут от С.-Франциско к северу непрерывно до залива Жуан де Фука, требовал у него объяснений, как смели русские без разрешение своего правительства устраивать заселение, отказывался принять всех освобожденных губернатором русских подданных и т. д.

В 1817 г. гр. Нессельроде получил ноту мадридского правительства, в котором оно упрекало русских в насильственном присвоении из коммерческих видов чужого берега и просило уничтожить поселение Росс. Главное правление Российско-Американской компании горячо вступилось за свои права, и после этого требование об удалении русских с берегов Нового Альбиона на некоторое время прекратились.

В том же году отправленному в колонии капитан-лейтенанту фон Гагемейстеру16 главным правлением было поручено войти в переговоры с калифорнским губернатором и осмотреть Росс. По осмотре русского заселения Гагемейстер признал необходимость его расширения, и ему удалось получить согласие от туземных князьков на продажу добавочной территории компании. Вообще отношение русских поселенцев и алеутов к туземцам Нового Альбиона были все время хорошими, русский способ действие и политика Кускова были слишком отличны от испанского режима с его строгостями, гнетом монахов, эксплуатацией труда населения. Затем Гагемейстер и Кусков предприняли поездку в С.-Франциско и им удалось получить от губернатора разрешение торговать в испанских портах с русскими судами.

В конце 1818 г. мексиканские инсургенты заняли Калифорнию и объявили ее независимой подобно другим испанским владениям в Америке. Эта перемена правления была более благоприятна для русского дела.

С занятием большего пространства состояние земледелие в Россе улучшилось. Последние годы управления колонией Кускова (1818—1821) урожаи пшеницы были сам-третей и сам-четверт, а в 1821 г.—даже сам-шесть, а ячменя—около сам-третей.

Первые десять лет земледельческих опытов в Россе не принесли компании ожидавшихся запасов хлеба, все эти годы издержки значительно превышали доходы; выгоды владения Россом состояли главным образом в облегчениях плавания компанейских судов при следовании из Ситхи в Калифорнию. С отделением от Испании Калифорнии торговля с этой страной стала вестись беспрепятственно и с каждым годом росла, и хлебные запасы в Новоархангельске могли постоянно быть пополняемы вывозом из калифорнских портов и по сравнительно недорогой цене: пуд пшеницы покупали в С.-Франциско от 3 р. 60 к. — до 4 руб. на ассиг., пуд пшеничной муки—9 руб.

Но все же главному правлению было необходимо время от времени организовать кругосветные экспедиции из портов Балтийского моря, для снабжения мукой и припасами как Ситхи, Аляски и Алеутских островов, так и Охотска; иначе обстоятельства ставили иногда население российско-американских владений в крайне трудное положение. Особенно тяжелое положение продовольственного дела было в русских колониях в 1823 — 1824 гг. Полученная главным правителем колоний кап.-лейт. Матв. Иван. Муравьевым17 депеша из Петербурга, что ожидавшееся в колониях судно с запасами из России не придет, повергло в отчаяние жителей. В Калифорнии в это время был неурожай и иные кормовые затруднение в виде крупного повышения вывозных торговых пошлин и соперничества английских торговых компаний. Муравьев решил искать других рынков и им была организована экспедиция на Сандвичевы острова под управлением к-ра брига «Головнин» Этолина, которому удалось приобрести там 1.500 фанег18 пшеницы и иных товаров. «Нельзя описать радости всех жителей Ситхи при приходе судов с богатым грузом», доносил главному правлению Муравьев, описывая возвращение Этолина из этой экспедиции.

Частые политические перевороты в Мексике (с которой была тесно связана Калифорния) — правление юнты из 7 членов—провозглашение и отречение от престола императора Августина (ген. Итурбида) в 1822—23 гг., президентство ген. Санта-Анны, с сопутствовавшими этим переворотам изменениями торгового режима, резкое колебание пошлин, закрытие для иностранной торговли многих портов — эти обстоятельства заставляли главных правителей российско-американских владений постоянно заботиться об обеспечении продовольствием колоний помимо Калифорнии. Кроме сношений с Сандвичевыми островами, о которых отчасти упоминалось выше и о которых будет подробнее рассказано дальше, приходилось предпринимать и весьма отдаленные экспедиции: таковы, напр., поездки в Чили Этолина в 1829 г. (на «Байкале») и 1836 г. (на «Елене»). Оба раза русским удалось весьма выгодно сбыть свои грузы — изделия русских фабрик и лесные материалы — и дешево приобрести большое количество пшеницы. Торговые сношения русских с Чили заставили калифорнские власти из боязни потерять постоянных покупателей своего хлеба более внимательно относиться к русским требованиям относительно уменьшение пошлин и предоставления больших торговых льгот. В 1828 году было учреждено в С.-Франциско агентство компании. Первым агентом состоял местный негоциант Гартман, защищавший русские торговые интересы за плату 10°/о комиссии, после него был агентом Костромитинов (один из правителей Росса).

В 1839—1840 гг. главному правлению компании удалось вполне обеспечить продовольственное дело в российско-американских владениях, но эта цель была достигнута слишком дорогой ценою, так как компания отказалась вместе с тем от всякой политической роли в водах Тихого океана, которая единственно оправдывала ее существование, как собственника обширных, богатых и географически важных для будущего России территорий в Америке. Актом, положившим начало самоуничтожению Российско-Американской компании, был договор с Гудсонбайскою торговою компаниею.19 Эта последняя обязалась доставлять в русские владение определенное количество всевозможных припасов — хлебных и мясных — по недорогим, сравнительно, ценам и взамен этих обязательств получила в долгосрочную аренду полосу земли, принадлежавшую Российско-Американской компании, для промыслов. Польстившись на ближайшие торговые выгоды, отказавшись от инициативы и самостоятельности, связав себя договором, Российско-Американская компания несомненно должна была в недалеком будущем уступить свое дело более предприимчивым и настойчивым иностранцам. Не оказалось и среди русского правительства того времени лица, способного повлиять на компанию в смысле охранения его от наложения на себя руки и способного предвидеть важное значение для будущих поколений России владений ее на Великом океане, в Новом Свете… Невольно вспоминаются слова Великого Петра: «Упущенное время смерти безвозвратной подобно»…

После договора 1839 г. дни Росса были сочтены. Доскажем кратко историю существование этой русской колонии с 1820 по 1841 гг.

В 1820 г. правителем Росса был сделан «вольный мореход» Шмидт; он обратил особое внимание на распространение и улучшение земледелия, на приохочивание поселенцев к обработке земли посредством помощи всякого рода их частным хозяйствам, на увеличение площади посевов. Благодаря заботам Шмидта за 1826— 1833 гг. из Росса было вывезено в Ситху до 6.000 пудов пшеницы, т. е. около 800 пудов ежегодно в среднем.

Но все же это количество было весьма невелико для удовлетворения цели, с которой было основано заселение. В 1833 г. но инициативе главного правителя колоний барона Врангеля была выбрана новая местность для посевов у устья р. Славянки, и эта мера улучшила добычу хлеба: за четыре последние года существования колонии Росс из нее было вывезено уже 9.918 пудов пшеницы и около 1.500 пудов других хлебов и овощей.

Гораздо лучше земледелия в Россе развивалось скотоводство. В 1821 г. в Россе числилось 187 голов рогатого скота, 736 голов овец, 124 свиньи. В 1833 г. было уже 1.300 голов рогатого скота. За последние 15 лет из Росса было вывезено в Новоархангельск более 6.000 пудов солонины и 500 пудов масла, не считая сала, кож, шерсти и т. п. продуктов. Затем обитатели Росса занимались в небольшом количестве охотой и промыслами, кораблестроением, которое пришлось впрочем оставить по непригодности для морских построек местного леса, рубкою леса, садоводством (разводились персики, яблоки, груши, виноград, арбузы, овощи) и т. п.

По данным, приводимым одним из современников — К. Т. Хлебниковым — стоимость содержания заселения Росс за 1825—1830 гг. была в среднем около 45.000 руб. асиг. в год, оттуда же компания получала припасов в среднем на сумму около 13.000 руб. Не нужно забывать, что в 30-х гг. вывоз из колонии увеличился, так что убытки компании от Росса были невелики и при более рациональном и внимательном отношении к делу могли смело замениться впоследствии даже доходами.

Попытки барона Врангеля20 присоединить к русскому заселению местность, находившуюся за кряжем гор, состоявшую из плодородной долины шириною около 20 верст, не удались и вызвали протест со стороны мексиканского правительства.

Русское министерство иностранных дел не желало предпринимать никаких мер к формальному утверждению за Россией занятых компаниею земель в Новом Альбионе. В 1827 г. главное правление с грустью констатировало в сообщении Чистякову, что «старание о формальном утверждении за русскими места, где утверждено заселение, остаются без успеха, и по нынешним обстоятельствам пока надежды на благоприятное решение его иметь нельзя».

В 1829 г. правление пришло к более категорическому выводу, что «всякую надежду… на расширение заселение поддерживать было бы бесполезно».

С другой стороны, мексиканское правительство еще с 1822 г. настоятельно требовало через своего лондонского поверенного в делах дона Августа де Винсенте об уничтожении Росса. Хотя это правительство и убедилось потом в невозможности угрозами заставить русских покинуть Росс, но не теряло все-таки надежды и выжидало событий. Следует добавить, что местные калифорнские власти относились к русскому соседству иначе. Когда в Монтерей прибыл военный шлюп «Аполлон», то калифорнские депутаты осведомлялись у комиссара Российско-Американской компании Хлебникова, справедливы ли имеющиеся у них сведения о требованиях мексиканской дипломатии, и, получив утвердительный ответ, заявили, «что таковые требование ими уничтожаются, о чем и будет ими доведено до сведение высшего мексиканского правительства».

Весьма неприятным явлением для развитие русского заселения являлись устроенные возле него кругом католические миссии—в 1810 г. С. Рафаель, в 1822—Солино и Сонома и др., — которые мало по малу отрезали Росс от Калифорнии и заключали его все в более и более тесные пределы.

Но был момент, когда виды компании на окончательное закрепление за собой Росса были близки к осуществлению. В 1834 г. мексиканский генерал Фигероа обратился с письмом к барону Врангелю о принятии посредничества в сношениях мексиканского кабинета с петербургским, что давало надежду на обоюдное соглашение.

Генерал Фигероа писал:

«Мексиканская нация, сбросив с себя владычество Испании и желая поддерживать со всеми нациями союз и согласие, заключила со многими державами трактаты; но как дипломатические сношения с Россией еще не имели места, то и желательно было бы знать, признает ли русское правительство независимость Мексиканской республики.»

Главное правление довело об этом через министра финансов графа Канкрина до сведения государя Николая Павловича и просило разрешение на сношения с Мексикой, «наподобие берлинского кабинета». На это представление компания получила ответ, что «государь император не изволил признать еще возможным такое признание», но разрешил продолжение торговых сношений с Калифорнией и поручил барону Врангелю войти в переговоры с Мексиканской республикой о формальной уступке земель, а также с целью разузнать, в какой степени акт русского признания мог бы повлиять в смысле уступки. Бар. Врангель предпринял путешествие в гор. Мексику, имел частные свидание с исполняющим должность президента генералом Бараганом и с министрами Карро и Менастерио, которые, в случае официального признания Россией мексиканского правительства, соглашались на уступку занятых русскими земель и на присоединение к русскому заселению долины, но требовали официальных переговоров в Лондоне между уполномоченными России и Мексики. В подтверждение словесных уверений Врангель получил даже от мексиканского правительства следующую ноту:

«Мексиканское правительство, видя с удовольствием желание русских колоний распространить торговые сношения с Калифорнией, вполне расположено утвердить их формальным трактатом с е. в. императором всероссийским, почему и поручило своему министру в Лондоне заключить означенный трактат, если русское правительство будет одушевлено тем же желанием». По возвращении в Петербург, бар. Врангель передал эту ноту гр. Нессельроде, а также сообщил словесно о результатах переговоров. Но государь вновь не признал удобным дать всему этому делу ход.»21

В 1836 г., вследствие донесения главного правителя колонии Куприянова о появлении вблизи от Росса хуторов американских выходцев — ранчей и о препятствиях посему к расширению земледелия, главное правление получило от министра иностранных дел отзыв, в котором рекомендовалось колониальному начальству «сообразоваться в действиях своих с местными обстоятельствами, употребляя впрочем все способы, коими оно может располагать на означенном пункте, к тому, чтобы удержать уже занятые нами места и устроенные на них заведения».

Отказавшись в виду решения заключить договор с Гудсонбайской компанией от всяких дальнейших политических видов, ограничившись ближайшими коммерческими интересами, Российско-Американская компания неизбежно пришла к мысли ликвидировать свои дела в Калифорнии. В июне 1839 г. компания вошла с представлением к министру финансов об упразднении заселения Росс, и 15 октября того же года последовало высочайшее повеление — «оставить поселение Росс, упразднить его контору, служащих и промышленников выселить, орудия, товары и пр. — продать».

В 1841 г. все земледельческие заведения компании при заселении со скотом и строениями были проданы владельцу поселение при р. Сакраменто швейцарцу Суттеру за 30.000 пиастров с ручательством мексиканского правительства в исправности платежа в течение 4 лет.

Небезынтересно привести отрывки из путешествий русских и иностранных моряков, побывавших лично в Россе.

Осенью 1818 г. Росс посетил на корабле «Кутузов» известный Головнин.22 По его описанию, «крепость Росс составляет четвероугольный из толстых и высоких бревен палисад, с двумя по сторонам деревянными башнями, и защищается 13 пушками: внутри оной находится весьма хорошее строение: дом начальника, казармы и магазины. Вне крепости — баня и скотные дворы. Гарнизон состоит из 26 человек русских и 102 алеут, из коих многие отлучаются на промыслы». «В нашу бытность, продолжает Головнин, 74 алеута находились у мыса Мендосино для ловли бобров, которые водятся между сим мысом и мысом Троицы (Trinidad), хотя и не в большем количестве. И с такою-то силою здешний правитель, коммерции советник Кусков, не страшится испанцев и пренебрегает их угрозами». Излагая уже приведенные отношения местных испанских властей к русским поселенцам, Головнин касается испанских прав на берега Нового Альбиона и на отношение туземцев к испанцам и русским: «Русские имели, по всем обычаям народным, полное право поселиться на здешних берегах, а испанцы хотят изгнать их по неосновательным и совершенно пустым притязаниям. Русские основали селение свое с добровольного согласие коренных жителей сей страны, с дозволение народа, не признающего власти испанцев и в вечной вражде с ним пребывающего. Дружеское расположение сего народа, до сего дня продолжающееся к русским, явно свидетельствует, что они не насильно завладели сею землею. Русские промышленники по одному и по два ходят стрелять в леса диких коз, часто ночуют у индейцев и возвращаются, не получив от них ни вреда, ни обиды. Напротив того, испанцы в малом числе и без оружия показаться между ними не смеют, иначе все будут убиты. Индейцы сии охотно отдают дочерей своих в замужество за русских и алеут, поселившихся у них, и в крепости Росс теперь их много. Чрез сие составилось не только дружество, но и родственные связи, сверх того, русские поселились на таком берегу, который никогда никаким европейским народом занят не был: ибо, кроме Лаперуза и Ванкувера, много других после их здесь бывших английских и американских торговых мореплавателей можно привести в свидетели, что далее президии св. Франциска к северу испанцы никогда никакого селения не имели; в северной же стороне пространного залива сего имени основали они миссию св. Рафаила, спустя 3 года после нашего заселения, и основали оную на земле, принадлежащей к Новому Альбиону, а не к Калифорнии; индейцы сожгли сие их заведение. Вот права русских на занятие Нового Альбиона».

Указав далее иронически, что испанцы с таким же основанием «могли бы утверждать, что вся Америка от мыса Горна до Северного полюса им принадлежит», и что они «даже на Восточную Сибирь могут предъявить свои права, ибо они славу открытие Бернигова пролива себе присваивают и называют его именем какого-то испанца (Anian), который но всей вероятности никогда там не плавал, а может быть и вовсе не существовал», Головнин рассказывает свое свидание с туземным старшиной (тойоном- хойбо) Валенилой, который просил его «чтобы более русских поселилось между ними, дабы могли они жителей защищать от притеснений испанцев» и просил «Россию взять их под свою защиту». Порт Румянцева (38°18′ с. ш.) Головнин не считает удобным и безопасным, хотя он закрыт от ветров: он мелководен, и в нем могут стоять только самые малые суда; рейд его с юга совсем открыт.

Также не вполне удобными путешественник считает зал. Бол. Бодего, Троицы и Дрейка; из рек Нового Альбиона он описывает Колумбию (у испанцев Рио де лос Рейс) и Славянку (Шабакай).

В 1827—28 гг. в Россе на шлюпе «Сенявин» был капитан Литке.23 По его сведениям «селение Росс имеет до 90 десятин удобной земли, на которой высевается в год пшеницы до 90 четвертин, ячменю до 15 четвертин и снимается первой до 450 четвертин, последнего до 15 четвертин. В лучшие годы бывает урожай лучше, но средним числом не более, как сам-пят или сам-шест. Огородные овощи родятся весьма хорошо. Скота от небольшого числа в течение 10 лет расплодилось до 500 гол. рогатого, до 250 лошадей и до 1000 овец; но, не имея пастбищ, не знают, что с ним делать. В Ситху доставляется солонины до 150 пуд. и до 100 пуд. масла, до 50 пуд. кож, выделанных на месте».

В 1839 г. в Россе был французский моряк, капитан Лапласс24 на фрегате «Артемида».

Описание его пребывание в русской колонии заслуживает быть подробно приведенным, так как оно дает возможность составить себе некоторое представление о жизни Росса и его значении:

«В 1839 г., во время моего пребывание на Гавайских островах, говорит капитан Лапласс, я много слышал о поселении, основанном Российско-Американскою компаниею в 35° с. ш. северной части Нижней Калифорнии. Этим селением управлял тогда человек (г. Ротчев), о котором мои знакомые в Гонолулу часто отзывались с похвалою, выставляя его образование и его любезный и благосклонный характер… Утром 12 августа (1839 г.), продолжает г. Лапласс, мы подошли к форту Росс. Продержавшись вдоль берега в продолжение двух часов, я уже решился поворотить, чтоб дождаться полуденной обсервации, как вдруг нечто похожее на укрепление обратило на себя мое внимание. На наш пушечный выстрел мы вскоре получили ответ и едва успели лечь в дрейф, как явились к нам две лодки с русским конторщиком и двумя алеутами, которые по моей просьбе тотчас взялись вести фрегат в Бодего.

На крутом выступе, выдававшемся в море в виде полуострова, лежало русское селение. За стеною форта виднелись крыши зданий и церковь с греческим крестом; мельница с выбеленными стенами и огромными крыльями, вертевшимися с быстротою; ниже у самого берега справа и слева две лощины, в которых лежали вытащенные на песок несколько гребных судов — все это составляло передний фон прекрасной картины, тогда как на заднем находились холмы, отлогие покатости которых были покрыты зеленью, а хребты — соснами. Но целое лишено было жизни и носило в себе отпечаток уединения.

Фрегат быстро пролетел 21 милю, разделявших Росс от Бодего, где бросили якорь возле судна Российско-Американской компании, пришедшего незадолго перед нами за грузом.»

Съехав на берег, французский путешественник познакомился с Ротчевым. Он нашел в нем «человека еще молодого, приятной наружности, светского, по-видимому, с обширными познаниями и говорящего превосходно по-французски. На следующий день было решено верхами отправиться в Росс, посвятив этот день осмотру местности у зал. Бодего. Описание зданий у Бодего, принадлежавших компании, крайне любопытно:

«Мы взошли сперва в большой деревянный сарай, в котором жили служители компании, как русские, так и креолы, среди более чем сомнительной, по правде сказать, чистоты. Алеутки, с которыми живут эти служители, своею отвратительною безобразностью и нечистотою, давали жалкое понятие о вкусе и привычках хозяев сарая. Часть этого сарая, несколько лучше устроенная, служила помещением самому начальнику, на случай, когда, оставляя Росс, он приезжает или наблюдать за погрузкою продуктов колонии на суда, отвозящие их в Новоархангельск, или следить за снабжением экипажей этих же судов свежею провизиею. Далее Ротчев показал гостям «обширные магазины с грузом, приготовленным для судна, стоявшего на рейде».

«Груз этот состоял из множества бочонков с солониною, приготовленною на самом месте в особенном сарае, выстроенном исключительно для этого предмета, и в котором лежало несколько больших груд белой соли, доставленной из Сан-Блаза: другие были наполнены коровьим маслом, яйцами, сыром, или капустою, морковью, репою, дынями, тщательно укупоренные и приготовленные к перевозке на место назначения. Подле бочонков лежали мешки с мукою, далее тюки дубленых бычачьих или замшевых кож, назначенных на обувь промышленников. По мере того, как эти различные товары исчезали из магазина и направлялись к берегу, где их ожидали гребные суда, эти последние выгружали огромное количество копченых и соленых лососей, посланных для снабжение Бодего и Росса главным правителем из Новоархангельска, где жители, как русские, так и туземные, живут преимущественно рыбою.»

На другой день, с восходом солнца, начальник колонии, капитан Лапласс и старший врач фрегата верхом на конях вдоль морского берега направились к Россу.

Спустя несколько часов путники достигли устья р. Славянки «незначительной речки, превращающейся в зимние месяцы в бурный поток, увлекающий в своих глубоких и быстрых водах обломки каменьев и деревья с гор, где она берет начало, и равнин, где она протекает». Местность у устья Славянки, хотя и опаленная летним жаром, представляла однакож менее печальный вид, чем окрестности Бодего. «Обращаясь в противоположную сторону «от печального и каменистого морского берега», можно было видеть «небольшие пространства, покрытые зеленью, пространства, все чаще и чаще принимавшие вид плодородных оазисов, но которым можно было судить, что далее внутрь земли, вверх по Славянке должны быть чудные леса и равнины, покрытые роскошною растительностью». Ротчев, во время пути, рассказал своим спутникам следующее:

«Вы не должны судить о нашей колонии по печальному образчику, виденному вами этим утром. Ваше строгое суждение было бы основательно, если б вы прошлись по берегу океана, начиная с нескольких миль от Росса к северу, где лежит довольно широкая бесплодная полоса земли, простирающаяся довольно далеко к устью реки Колумбии. Но здесь, в небольшом от нас расстоянии, находится превосходная почва, которая считается лучшей в Калифорнии. Речка, протекающая перед нами, орошает чудные местности, и ее воды утоляют жажду огромных табунов оленей (cerfs), быков и даже диких лошадей, за которыми наши промышленники в обществе туземцев часто охотятся и берут их живьем, или убивают для кожи. Самые те места, которые вы по справедливости находите печальными, бесплодными, не всегда таковы, ибо, когда после летних палящих жаров, высушивающих здешнюю страну, подобно тому, как это бывает в южных провинциях Франции, являются осенние дожди, тогда земля покрывается, как бы волшебной силой, превосходной растительностью. Растительность эта, благодаря хорошим дням, продолжающимся даже до конца года, пропадает лишь в январе от утренников, но снова появляется в марте, так что в Калифорнии и южном Орегоне эпоха, разделяющая два противоположные времени года, считается всеми жителями по справедливости самою лучшею и приятнейшей в продолжение всего года. Тогда северо-западный ветер, этот бич нашего побережья, заменяется горными ветрами, при которых растение всюду быстро оживляются от благодетельных дождей. Даже среди самой зимы температура обыкновенно бывает более сырая, чем холодная, и ежели сильные ветры производят переворот в атмосфере, то штили и маловетрия, иногда довольно продолжительные, возвращают воздуху прежнее его спокойствие. Скоро достигнем мы равнин, окружающих Росс; оне лучше обработаны, чем равнины около Бодего, где ощутителен недостаток воды. По этой причине Бодего, не взирая на выгоду прибрежного расположения, уступил первенство Россу.»

После 9-ти-часовего путешествие капитан Лапласс и его спутники прибыли в Росс.

Весь третий день пребывание в русских владениях любознательный путешественник посвятил личному осмотру крепостцы и ее окрестностей.

«Селение, сгруппированное на вершине крутой возвышенности и казавшееся мне с моря значительным, вблизи совершено потеряло свой грозный вид. Стены состояли из частокола, вышиною не более 4 метров; церковь, дома и магазины были небольшие, деревянные и, следовательно, непрочные, но спешу прибавить, что все здание были хорошо расположены и содержались превосходно. Целое имело даже военный вид, чему тоже способствовали полевые орудия, поставленные на небольшой эспланаде, окружающей вышеупомянутые строения. Сверх того у двух ворот форта находились пушки большего калибра, обстреливавшие мастерские, магазины, мельницу и даже главнейшую ферму, между тем как форт был неприступен с трех других сторон по вышине и крутизне морского берега.»

Осмотрев ферму Росса, капитан Лапласс нашел ее вполне европейской по устройству.

Свое описание Росса г. Лапласс заканчивает замечанием, что «в Россе каждый промышленник — воин, и все занимаются там сельскими работами с той же дисциплиной, с какой они несут военную службу; людей, независящих от компании, она не терпит в своих владениях». Спустя несколько лет своего пребывание в Калифорнии г. Лапласс узнал, что форт Росс был упразднен русскими.

Соображение Лапласса о значении этого события и замечание его о причинах его заслуживают полного внимания:

«Поистине происшествие обнаружили в действиях компании и близорукость в отношении интересов, как России, так и ее собственных, и отсутствие деятельности в ее предприятиях. Отсутствие это тем непонятнее, что в то время с одной стороны ей были возобновлены высоким покровительством монарха ее старые привилегии и дарованы новые, между прочим монополия морской торговли с Китаем, а с другой ей были даны офицеры императорского флота с поручением исследовать северо-восточные берега Татарии (?)25 и основать там селения. Подобные политические соображение и быстрота их выполнение доставили бы России военные и коммерческие точки, которые в настоящее время очень важны.»

Далее приводится рассказ о столкновении Российско-Американской компании с Гудзонбайской:

«Не в дальнем расстоянии к югу от острова Ситхи впадает в море река Стахон, которая берет свое начало далеко внутри материка, имея вдоль своего течение дикарей, занимающихся довольно значительным промыслом пушных зверей. Давно уже Российско-Американская компания, для обеспечения монополии торговли, содержала там вооруженное судно, с тем, чтобы оно не допускало иностранцев разделять ее барыши. В 1834 г. перед входом в Стахон является судно Гудсонбайской торговой компании. Шкипер просит позволение подняться вверх по реке, под предлогом основать колонию в ее верховьях; он не мог сомневаться ни в безуспешности подобного предприятия среди многочисленного и дикого народонаселения, ни в непреодолимых затруднениях плавания большого судна по мелководьям этой реки. На деле же, как оно впоследствии и оказалось, все поручение, данное этому шкиперу, состояло единственно в том, чтобы произвести столкновение, которое заставило бы русских или согласиться, в ущерб своих интересов, на требуемое и признать этой уступкой ничтожность своих прав, или же запрещением входа в реку объявить себя исключительными владетелями этих мест. Шкипер получил отказ, и начальник станции угрожал стрелять по его судну, если он попытается выполнить свое намерение. Он снялся с якоря без больших возражений и поспешил отдать отчет о данном ему поручении в Кутке, где его ожидали, вероятно, с нетерпением, ибо через год после этого главное правление в С.-Петербурге получило от Гудсонбайской компании приглашение заплатить ей 15.000.000 франков26 за убытки, понесенные судном от недопущение его в р. Стахон. Русское правительство признало это требование справедливым и приказало немедленно выплатить эту сумму. Ясно, прибавляет г. Лапласс, что при этом решении были приняты в расчет политические соображения более чем право.27 Действуя так, правительство имело в виду избежать политических осложнений.

Эти-то самые причины обязывали компанию заплатить требуемую сумму, ничтожную, впрочем, в сравнении с ее огромными капиталами и ежегодными доходами. Компания могла бы замять дело небольшим пожертвованием и обеспечить себя в будущем. «Но ее директоры, не сумевшие принести жертву вовремя и не понимавшие эпохи и ее требований, вообразили, вероятно, под влиянием ограниченного воззрение на бережливость, что заключают весьма выгодную сделку, предложив противной стороне уступки, на которые англичане не замедлили согласиться. Таким образом селение у устья р. Стахон28 и свободное плавание по этой реке были уступлены на 10 лет с условием ежегодного взноса 2.000 бобров. Далее Российско-Американская компания обязалась получать только от одной Гудсонбайской компании, в продолжение тех же десяти лет, все те мануфактурные и другие предметы, в которых русские колонии нуждались и которые получались до сих пор или из России или из Бодега (муку, овощи, солонину и пр.). Наконец, и самый залив Бодега с его поселениями был оставлен компании к вящему удовольствию английской компании. Новый владелец Росса, гражданин Северо-Американских Соединенных Штатов Суттер (переселенец из Швейцарии, служивший в гвардии Карла X), уничтожил земледельческие заведение и устроил вместо них большое число паровых лесопилен.

«Итак, — заключает беспристрастный иностранец, — с целью экономии, впрочем предосудительной, Российско-Американская компания пожертвовала двумя пунктами, незначительными в отношении числа жителей и зданий, но важными по своему положению: Стахонским постом, господствовавшим над рекою, посредством которой имелось единственное сообщение с материком, и бухтою Бодега; последняя, находясь на границах Орегона и Калифорнии, служила России передовым постом в стране, где теперь (начало 50-х гг.) совершаются чудные дела»…

Констатируя затем, несмотря на все благоприятные условия, поразительный застой в колониальных и торговых делах Российско-Американской компании, Лапласс находит причину всего этого «единственно в сонливости директоров в Петербурге».

«Это, замечает он, обыкновенное последствие больших барышей, получаемых без труда и риска посредством монополии и под защитою власти».

Сведения о Россе есть также в записках другого французского путешественника — атташе французского посольства в Мексике Дюфло де Мофра (1840—1842),29 который подтверждает, что ни Мексиканское правительство, ни правительство Северо-Американских Соединенных Штатов не оспаривали русских прав на их заселение в северной Калифорнии.

Ранее уже упоминалось о торговых сношениях Российско-Американской компании с Сандвичевыми островами. Теперь остановимся подробнее на указанных отношениях, едва не повлекших за собою утверждение русского владычества на этих островах.

Первые подробные, лично собранные сведения о Сандвичевых островах доставил в Новоархангельск Гагемейстер, посетивший их в 1809 г. на корабле «Нева». Гагемейстер был поражен природными богатствами этих островов и писал, что «любой из них мог бы доставлять все необходимое для русских колоний и портов на Восточном океане: сахарный тростник для выделки рому и сахару, сорочинское пшено, туземное хлебное растение — таро, ничем не уступающее обыкновенной муке». Королем Сандвичевых островов, объединившим почти всех их, был в то время Томеомеа I (по более распространенной у канаков транскрипции Katehateha30). Прибытие русского судна сперва испугало короля, которого американцы уверяли в намерении русских основать факторию в его владениях, но затем он отнесся очень доверчиво и любезно к Гагемейстеру и продал ему большое количество соли и сандального дерева, несмотря на то, что избегал заводить торговлю с иностранцами.

В 1812 г. Сандвичевы острова вновь посетило приобретенное у американцев Барановым судно, на котором находился уполномоченный главного правителя Слободчиков. Король Томеомеа принял его очень благосклонно и послал Баранову в знак своего особенного уважения почетный шишак и плащ из разноцветных птичьих перьев. Слободчикову удалось приобрести для русских колоний запасы провизии в обмен на меха.

В 1814 г., имея в виду поддержать дальнейшие дружественные связи с Сандвичевыми островами, Баранов вновь снарядил туда экспедицию на компанейском судне «Беринг» под начальством шкипера Беннета, с поручением закупки съестных припасов. Судно это у острова Кауаи (Каоиаи) — называвшегося русскими Атуай — от бури разбилось и большая часть груза была выброшена на берег. Король остр. Кауаи Томари (по туземному иному произношению Kaumualii) не был склонен возвращать русским выброшенный морем груз, хотя и дал русскому экипажу скудное количество съестных продуктов, благодаря представлениям приютившего у себя русских американского шкипера Шмидта.

Для выручки захваченного имущества Баранов отправил в 1815 г. на Сандвичевы острова в качестве своего уполномоченного доктора Шеффера, который на американском судне «Изабелла» благополучно достиг остр. Оаху — резиденции кор. Томеомеа. Для удачного выполнение своей миссии Шеффер имел в виду воспользоваться враждебными отношениями Томеомеа и Томари, из которых последний был единственным политическим соперником короля Томеомеа. Томеомеа принял Шеффера сперва очень благосклонно, но слухи, распускаемые изгнанными из Новоархангельска американцами, будто Шеффер подослан русскими с целью разведать о том, как бы легче овладеть островами, изменили расположение короля. Обстоятельство это заставило доктора Шеффера, с согласия, впрочем, короля Томеомеа, удалиться на остр. Кауаи к королю Томари. Удачное лечение Томари от водяной болезни и любимой его супруги от лихорадки приобрело доктору расположение и неограниченное доверие короля острова Кауаи. Томари не только согласился возвратить Баранову захваченный им русский груз с судна «Беринг», но заключил с Шеффером договор, в котором ставил себя в полную зависимость от Российско-Американской компании. Договор этот заключал в себе следующие пункты: 1) корабль «Беринг» и захваченный на нем груз должны быть возвращены русским за исключением некоторых, нужных для короля вещей, за которые он обязывался заплатить сандальным деревом. 2) Король обязуется доставлять ежегодно в русские колонии полный корабль сушеного таро. 3) Все сандальное дерево на островах отдается в распоряжение д-ра Шеффера, и торговля этим предметом производится только с компанией. 4) Русские имеют право учреждать фактории во всех местах владений Томари. Д-р Шеффер с своей стороны обещал доставить Томари для завладение островами, находившимися во владении Томеомеа, 500 человек и несколько судов с приличным вооружением. За это король обязывался уплатить компании сандальным деревом. Сверх того Шеффер принимал на себя командование войсками короля Томари, и компании должна быть уступлена во владение половина острова Оаху, после того как он весь будет отнят у короля Томеомеа. Наконец, по особому соглашению, король Томари со всем подвластным ему народом отдавался покровительству русского императора.

Еще до получение известий от Шеффера, Баранов послал к нему, для подкрепления требований, два судна «Открытие» и «Ильмень», на которых находилось до полусотни алеутов, предназначенных для заселение ими фактории, если Шефферу удастся получить разрешение на их постройку. Дальше этого планы Баранова не простирались. Получив донесение о договоре Шеффера с Томари, Баранов испугался последствий и нареканий за самовольно предпринятую экспедицию. Он немедленно написал Шефферу, что без разрешение главного правление не может одобрить заключенные им условия, тем более, что Сандвичевы острова, но слухам, состоят под покровительством Англии, убеждая Шеффера возвратить в Новоархангельск бриг «Ильмень».

Между тем Шеффер получил от короля Томари долину Банален на сев. стороне острова Кауаи и еще рядом два или три участка превосходной земли (у бухты Гонолулу) и построил небольшой редут, вооруженный пушками; на форте развевался русский флаг; кроме того Шеффер принялся вооружать форт в Куаимеа (Quaimea),—резиденции короля Томари. Чтобы еще более склонить последнего на свою сторону, Шеффер купил американскую шхуну «Lydia» и подарил ее королю.

К сожалению, предприимчивость Шеффера не была поддержана и в Петербурге, хотя можно смело сказать, что небольшая дипломатическая переписка могла оградить русские притязания от соперничества иностранцев, и не нужно было сколько-нибудь значительной вооруженной силы, чтобы помочь компании приобрести важнейший опорный пункт в Тихом океане. По докладе Александру I просьбы короля Томари о покровительстве, государь признал неудобным ее исполнение, почему компании было поручено отклонить по возможности дружелюбным образом желание короля, возвратит, ему постановленный на сей предмет с Шеффером акт, и ограничиться поддержанием с островом мирных и торговых сношений. Что же касается до земель, уступленных королем Томари компании, то было разрешено ей пользоваться ими, если это признается выгодным.

Впоследствии возвращение королю акта о покровительстве было отменено. Государь пожаловал королю Томари золотую медаль на ленте ордена Св. Анны с надписью: «Владетелю Сандвичевых островов Томари, в знак дружбы его к Россиянам», и сверх того кортик в дорогой оправе и кармазинный плащ с золотыми кистями и позументом.

Король Томеомеа не оставался равнодушным к действиям д-ра Шеффера. Точно также не бездействовали американские купцы, производившие правильную торговлю с Сандвичевыми островами, весьма опасавшиеся соперничества и захвата островов русскими. В 1816 г. им удалось приобрести у кор. Томари участки земли и построить на них свои фактории и затем, достигнув влияние на короля, уничтожить фактории Шеффера. В виду двух врагов — американцев, успевших овладеть волею короля Томари, и короля Томеомеа, пославшего против русских наряд своих войск, европейски вооруженных, под начальством своего первого министра Каланиману—Шеффер и бывшие с ним русские, потеряв все свое имущество, должны были спасаться бегством на русском судне «Кадьяке». Шеффера туземцы чуть-чуть не утопили но совету американцев, он лишь чудом спасся от смерти. Удаление Шеффера с Сандвичевых островов происходило в средине 1817 г. После его отъезда на островах оставалась еще горсть русских на остр. Оаху во главе с промышленником Таракановым, и ей удалось возвратиться в Новоархангельск лишь в следующем (1818) году.

Необходимо отметить то отсутствие взаимной выручки и поддержки, ту несогласованность отдельных действий различных русских деятелей в данное время, которое навряд ли возможно было у какой-либо другой национальности. Этим явлением розни и отсутствие координированных действий вполне объясняется неудача, постигшая так блестяще начатую попытку русских утвердиться на Сандвичевых островах. Как на факт, подтверждающий вполне эту мысль, можно указать на посещение кап. Коцебу в 1816 (в самом конце года) этих островов. Когда корабль «Рюрик» прибыл в Гонолулу, то Коцебу не только заявил королю Томеомеа о том, что образ действий Шеффера не одобряется русским правительством, не только не принял никаких мер для оказание помощи Шефферу и другим соотечественникам хотя бы для поддержание престижа русского имени, но даже подарил Томеомеа две восьми фунтовых мортиры с большим числом снарядов, пороха и т. д. ^{31 32}), точно приглашая туземцев разрушить русские поселение и сбить русский флаг… Благодаря этому кап. Коцебу, правда, приобрел почти даром у Томеомеа съестных припасов для «Рюрика» и был очень радушно принят самим королем, но не избежал столкновение с островитянами, которые подобно ему не умели отличать одних русских от других…

В 1818 г. Шеффер вошел с запискою к министру внутренних дел (Б. П. Козодавлеву), в которой объяснял весьма подробно все выгоды от торговли с Сандвичевыми островами и от занятие одного из них для учреждение русской фактории и указывал на то число судов и людей, которое необходимо для успешного выполнения предприятия. Министр потребовал мнение компании. Совет компании вместе с главным правлением признавал справедливыми доводы Шеффера о выгодах, которые могут предстоять колониям, Камчатке и Охотску от снабжения их произведениями Сандвичевых островов, в особенности, если иметь в владении один из них, но что для приведение в исполнение предприятия, в той мере, как это будет признано удобным, компания будет ожидать распоряжений правительства.

По докладе об этом государю, им было повелено: объявить компании нижеследующее: «повелев компании при самых благоприятных обстоятельствах, то есть при полном расположении Томари к русским и добровольной просьбе его о покровительстве России, отклонить это предложение и ограничиться только дружественными и торговыми сношениями с Сандвичевыми островами. Его величество основывал свою волю на твердом убеждении о неудобствах ближайших отношений к означенному владельцу, оправдавшихся впоследствии на самом деле, следовательно, тем более находит в настоящее время, что мысль о водворении русских на одном из Сандвичевых островов имеет весьма мало основания, но при том, одобряя намерение компании восстановить дружественные связи с сандвическими владетелями и желая ей успеха, его величество надеется, что при благоразумных распоряжениях и осмотрительном выборе исполнителей поручений компании, она приобретает те же самые выгоды, что и при водворении на островах—и что всем начальникам кругосветных казенных судов будет предписано объявлять везде в тех отдаленных местах, что компания пользуется покровительством его величества. Что же касается до подарков, назначенных от высочайшего имени владельцу Сандвичевых островов Томари, то компании предоставляется употребить их по своему усмотрению».

Таким образом мечты Баранова и предприятие д-ра Шеффера33 окончательно не удались. По замечанию Дюфло де Мофра, «вероятно опасности и издержки, сопряженные с утверждением на Сандвичевых островах, были в глазах русского правительства и Российско- Американской компании преувеличены, и недостаточно выставлены выгоды, которые проистекли бы впоследствии от подобного занятия».

Дальнейшие сношения русских с Сандвичевыми островами ограничивались лишь случайными торговыми экспедициями, подобными тем, о которых упоминалось выше, с целями приобретение там тех или иных продовольственных запасов и в особенности соли, да стоянками в гавайских портах наших военных судов во время кругосветных плаваний для освежение запасов.

Благоприятный момент для приобретение первоклассной морской станции на Тихом океане, столь важной при предстоявшем появлении во флоте паровых судов и способной играть громадную роль в нынешних мировых событиях на Дальнем Востоке,— был навсегда упущен.

Отказавшись от всяких политических планов, довольствуясь без хлопот получением барышей, Российско-Американская компание не решалась более повторить попытки приобретение влияние на Сандвичевых островах.

В заключение остановимся на эпизоде, относящемся к попыткам вольной русской колонизации на островах Великого океана34.

В 1809 г. несколько из служащих компании в Новоархангельске, недовольные строгим режимом управление колониями Баранова, составили против него заговор. Главными руководителями заговора были промышленники Наплавков (из сосланных в Сибирь на поселение приказных) и Попов (из крестьян). Наплавков ранее был в Камчатке и там ознакомился понаслышке с подробностями возмущения Беневского35 — из ссыльно поляков—конфедератов, — убившего окружного начальника капитана Нилова, разграбившего казенные деньги и имущество и на судне ушедшего благополучно в Кантон. Намерением заговорщиков было убить Баранова, жившего у него в доме штурмана Васильева, американца Кларка, а также сыновей Баранова, захватить деньги, оружие, крепость, съестные запасы, взять с собой на судно женщин и под общим начальством Попова, получившего у них звание хорунжего, при содействии штурманов Пиехова, Ворошилова и Линкена на новом судне «Открытие» уйти в открытое море.

На захваченном корабле было предположено следовать к остр. Пасхи, или к Разбойничьим и Марианским, или же вообще к каким-либо малонаселенным островам в горной части Тихого океана, и поселиться там, основав вольную русскую колонию. По пути предполагалось заехать на Сандвичевы острова, куда раньше их не могла придти весть о событии, там продать не без выгоды различные компанейские товары и приобрести себе запасов продовольствие па первое время. План этот не удался, заговор в самом начале был открыт Барановым. Один из заговорщиков, поляк Лещинский, боясь неуспеха, выдал Баранову остальных товарищей, и они все были арестованы при составлении письменного акта, который они готовились подписать. Шестеро главных инициаторов предприятия были Барановым отправлены в оковах в Охотск для предания суду. Дальнейшая участь их неизвестна.

Так окончилась без успеха, убитая в самом зародыше, попытка образование «казацкой» вольной колонии на одном из островов Тихого океана.

• 1
  Главнейшими источниками для настоящего очерка послужили следующие книги: 1) Материалы для истории русских заселений но берегам Восточного океана. Вып. I—IV. Спб. 1861. Изд. морск. минист. 2) Историческое обозрение образования Российско-американской компании (с приложением официальных актов, имен главных деятелей и пр.). Сост. П. Тихменев. Спб. 1861—63. 3) W. D. Alexander. А brief History of the Hawaiian people. N. Y. 1899 и др.
• 2
  Иоасаф, епископ Кадьякский, в мире Иван Ильич Болотов; род. 1761 ум. 1799. Существует его описание острова Кадьяка, напечатанное после смерти в «Друге просвещения». 1805 г. окт.
• 3
  Григорий Иванович Шелехов, 1747—1795. Ему посвящен односторонний очерк у А. Н. Пыпина, в т. IV «История русской этнографии». СПб. 1892, 251—254 стран. Там же указание сочинений Шелехова, стран. 262.
• 4
  Главные сведения о нем в его «жизнеописании» составленном К.Т. Хлебниковым (СПб. 1835). Главным правителем Российско-Американских колоний был с 1790 по 1818 гг. Также см. указ. выше соч. Тихменева, книгу В. Лагуса «Эрик Лаксман» (СПб. 1890), стран. 177 и др.; Гольмберг Act. Soc. Seicut. Fenn VII (1865), стран. 52 и сл. В соч. г. Лагусы любопытны указания на влияние известного академика и естествоиспытателя Э. Лаксмана на Баранова
• 5
  См. Мор. сб. 1869 г. № 11. Ст. А. Сгибнева «Охотский порт с 1649 по 1852 г.» Описание путешествие самого Лаксмана изд. в Петербурге в 1805 г.
• 6
  Николай Петрович Резанов, 1764—1807. Сведение о нем в вышеупомянутой книге Тихменева и в ст. г. Военского «Русское посольство в Японии в нач. XIX в.» «Рус. Стар.» 1895 г. № 7 и 10, также в вышеназван. соч. В. Лагуса об Э. Лаксмане.
• 7
  Иван Федорович Крузенштерн, 1770—1846. Записки его о путешествии — СПб. 1809—1813. Крузенштерн очень настаивал на идее кругосветного путешествия в колонии.
• 8
  Юрий Федорович Лисянский, 1784—1837. Описание его путешествия изд. в СПб. 1813 г.
• 9
  См. указанную статью Военского.
• 10
  Изложение сведений о путешествии в Японию Лаксмана и Резанова основано преимущественно на данных книги Тихменева, оспариваемых г. В. Лагусом в его сочинении о Э. Лаксмане (СПб. — 1890). О путешествии А. Лаксмана смотри книгу „Первое русское посольство в Японию поручика Адама Лаксмана. М. 1805“. Сущ. тоже очень редкая книга об этом путешествии В. Берха. СПб. 1822 г.
• 11
  Подробности см. въ «Двукратном путешествии в Америку Хвостова и Давыдова». Спб. 1810.
• 12
  Николай Александрович Хвостов 1776—1809. Сведения о нем имеются в Русском Биографическом Словаре
• 13
  Гаврила Иванович Давыдов ум. 1809 г. лейтенант
• 14
  Об этом Бухарине—знаменитом охотском и камчатском «сатрапе» и взяточнике, см. интересные данные у г. Сгибнева. Мор. сб. 1869 г. VII .
• 15
  Отто Евстафьевич Коцебу 1787—1846. Описание его путешествия издано в Петербурге в 1821 г
• 16
  Леонтий Андреевич Гагемейстер 1833 г. Был главным правителем Российско- Американских колоний после Баранова с 1818 по 1820 г.
• 17
  Не следует смешивать с Матвеем Ивановичем Муравьевым-Апостолом, известным декабристом (1783—1886), и тоже с адмиралом Матвеем Михайловичем Муравьевым (1754—1823), бывшим впоследствии директором морского аудиториатского департамента. Капитан-лейтенант Матвей Иванович Муравьев был главным правителем российско-американских колоний с 1821 по 1825 г.
• 18
  Испанская мера сыпучих тел; фанега пшеницы весом около 3 ½  пуд.; фанега ячменя—3 пуда; гороха—4 пуда.
• 19
  Некоторые детали приведены ниже в выдержках из путеш. Таплаеа.
• 20
  Барон Фердинанд Петрович Врангель. 1790—1870. Был главным правителем российско-американской колонии с 1830 по 1835 г. Описание его путешествия издано в 1830— 1841 гг.
• 21
  Барон Врангель, лично докладывая о своей миссии императору Николаю Павловичу, указал на пример Пруссии, которая, не признавая Мексиканской республики, все же заключила через своего генерального консула выгодный торговый трактат. Государь, прервав Врангеля, сказал: «Для Пруссии выгоды впереди чести, а у меня—наоборот». См. ст. Ф. Ф. Врангеля в Энциклопедическом словаре Брокгауза, т. VII, 338.
• 22
  Василий Михайлович Головнин 1776- 1831 гг. Дальнейшее описание заимствовано из его сочинения: «Путешествие вокруг света, совершенное на шлюпе «Камчатка» в 1817—1819 гг.» 2 части, СПб. 1822 г.
• 23
  Гр. Фед. Петр. Литке, впосл. презид. Имп. Ак. Н., 1797—1882 гг. Опи­сание путеш. в Аляску вышло в 1835 г. в 3 частях: «Путешествие вокруг света на военном шлюпе «Сенявин» в 1826—1829 гг.»
• 24
  Кирилл-Пьер-Теодор Лапласс, известн, франц. путеш. 1793—1875 гг. Его опис. путеш. изд. в Париже в 1854 г. в 6 частях: „Campagne de cir­cumnavigation de la fregate l’Arthemise pendant les annees 1837—1840“.
• 25
  Вероятно, Лапласс под этим термином разумеет остр. Сахалин.
• 26
  По русским источникам—21.500 фун.стерл. (около 135.000 руб. сереб.)
• 27
  Причиною этого решения могли быть крайне неудачная редакция и не­ясность постановлений Конвенции 16—28 февраля 1825 г. между Россией и Ан­глией о торговле и мореплавании на Тихом океане.
• 28
  Форт Дионисьевский.
• 29
  «Exploration du territoire de l’Oregon, de Californies et de la mer Vermelle, execute pendant les annees 1840—1842 par M. Duflot de Mofras, attache a la legation de France & Mexico. 1844.
• 30
  Томеамеа I 1795-1819
• 32
  По гавайским источникам. Сам Коцебу об этом в путешествии своем не рассказывает.
• 33
  Д-р Шеффер первоначально служил врачом при московской городской полиции; в 1812 г. принимал участие в изготовлении аэростата, пред назначавшегося для поражение французских войск. В 1813 г. отправился в качестве врача в кругосветное плавание на корабле Рос.-Ам. компании «Суворов» под начальством лейт. М. П. Лазарева. При внезапном уходе последнего из Новоархангельска, во избежание серьезных последствий от неблагоразумных распоряжений Баранова, открывшего с береговых батарей огонь по уходящему судну, Шеффер, как «лицо, не терпимое на судне», был высажен на берег (дело департ. Морск. Мин., арх. Морск. Мин. связка 163, 1816 г. № 49). После своего приключение на Сандвичевых островах, Шеффер отправился в Бразилию, где достиг титула графа Франкентальского. В качестве уполномоченного бразильского императора он ездил потом в Европу для набора солдат в бразильскую гвардию.
• 34
  Об этом эпизоде рассказывает также С. Шашков в своих «Исторических этюдах» Спб. 1872, т. II.
• 35
  Беневский (или Бениовский) 1741—1786. О его бегстве из Камчатки в 1771 г. см. в его записках, изданных в Париже в 1791 г. (на франц. яз.), также см. ст. А. Сгибнева, «Рус. Ст.» 1876 №№ 3 и 4.

Опубликовано: Русская старина. 1905. Т.124. С. 249-289