Трояновская М. О. Признание Соединенными Штатами независимых латиноамериканских государств в контексте подготовки Доктрины Монро

Появлению доктрины Монро, определившей концепцию национальных интересов во внешней политике США на век вперед, предшествовали горячие дебаты в американском обществе. Один из важных аспектов этих дебатов - формирование отношения молодой республики к национально-освободительному движению, захлестнувшему Латинскую Америку после окончания наполеоновских войн.

Появлению доктрины Монро, как впоследствии привыкли обозначать обращение президента Джеймса Монро к Конгрессу от 2 декабря 1823 года, определившей концепцию национальных интересов во внешней политике США на век вперед, предшествовали горячие дебаты в американском обществе в течение ряда лет. Один из важных аспектов этих дебатов — формирование отношения молодой республики к национально-освободительному движению, захлестнувшему Латинскую Америку после окончания наполеоновских войн. В этот период европоцентристская система международных отношений, сформировавшаяся на Венском конгрессе, постепенно расширялась, захватывая и западное полушарие. Соединенные Штаты, ставшие в результате англо-американской войны 1812 года невольным участником этой системы, должны были определить свое место в ее структуре. С одной стороны, политика невмешательства в европейские дела, провозглашенная «отцами-основателями», в первую очередь, Дж. Вашингтоном в его «Прощальном послании», отнюдь не утрачивала своей актуальности, так как в ее основе лежала задача сохранения государственного суверенитета. С другой стороны, бурные события, развернувшиеся к югу от границ США и реакция на эти события европейских держав вольно или невольно вовлекали американцев в орбиту мировой политики.

Доктрина Монро являлась результатом осмысления качественно новой геополитической реальности, представшей перед американским обществом к концу второго срока президентства Монро. Задача данной работы — проследить, как менялось отношение к национально-освободительному движению в Латинской Америке «отцов-основателей» США и политиков следующего поколения (прежде всего, Дж.К. Адамса и Г. Клея), рассмотреть под влиянием каких обстоятельств администрацией Монро было принято решение о признании пяти независимых государств и, наконец, определить какую роль в формировании Доктрины Монро сыграло это признание.

Установлению официальных дипломатических отношений со странами, заявившими о своей независимости от метрополии, предшествовало подписание Трансконтинентального договора между США и Испанией, иначе именуемого договором Адамса-Ониса1. Многие историки утверждают, что именно нежелание Испании ратифицировать Трансконтинентальный договор поначалу не позволяло США признать независимость латиноамериканских государств2. Когда — спустя два года после его заключения — Фердинанд VII все же подписал ратификационные грамоты, дорога для дипломатического признания США пяти южных соседей была открыта. Действительно, хронологическая близость между окончательной ратификацией этого договора и обращением президента Монро к Конгрессу от 8 марта 1822 года о желательности установления дипломатических отношений с Буэнос-Айресом, Чили, Перу, Мексикой и Колумбией наводит на мысль о том, что сложности во взаимоотношениях между США и Испанией были единственной причиной, препятствовавшей обмену верительными грамотами между США и латиноамериканскими странами. Нам же представляется, что дипломатическое признание новых государств следует, прежде всего, рассматривать в контексте неоднозначного восприятия американским обществом происходивших в бывших испанских колониях процессов. Таким образом, не только сложности во взаимоотношениях с Мадридом удерживали правительство США от того, чтобы протянуть руку помощи и поддержки латиноамериканским соседям.

Ниже мы попробуем проследить, как эволюционировало отношение американских политических деятелей к постепенному распаду испанской империи в Новом Свете и к появлению на карте мира новых государств.

Когда до Соединенных Штатов впервые начали доходить слухи о «революции» к югу от их границ, для большинства американцев весь южноамериканский континент представлял собой нечто «неизвестное и закрытое для человеческого восприятия». Крупнейший американский историк С. Бемис так описал превалирующий взгляд американцев на Южную Америку: «Смутно различающийся экзотический тропический континент, окутанный средневековой тиранией и населенный смесью рас, чуждых англосаксонской культуре»3.

Однако, начиная с 80-х гг. XVIII в., американцы вынуждены были с большим вниманием отнестись к этому «огромному по своим масштабам политическому эксперименту, открывающемуся по соседству с нами», — как писал Джефферсон Дюпонту де Немуру4. В 1786 г. и в США и при европейских дворах стали известны обстоятельства кровавого мятежа в Перу и волнений в Мексике, которые, по мнению многих, сводились к «интригам отдельных людей, направленным на то, чтобы отделить Южную Америку от Испании»5. Следует сразу же подчеркнуть, что на ранних этапах движения народов Латинской Америки к независимости, в американском сознании полностью отсутствовали какие бы то ни было аналогии с их собственным стремлением к свободе и демократии. Американцы воспринимали происходившее на юге от них почти исключительно с точки зрения собственной безопасности, перспектив территориального расширения и новых экономических возможностей, иными словами, с позиций собственных геополитических интересов, а не идеологической схожести. Пограничные с США регионы Латинской Америки, по мнению третьего президента США, «находятся как нельзя в лучших руках…, пока наш народ не будет готов к приобретению их кусочка за кусочком»6.

Движение за независимость в Латинской Америке грозило вовлечь США в борьбу европейских держав за южноамериканские территории — перспектива, чрезвычайно пугавшая американское руководство. Поэтому ни о какой реальной поддержке инсургентов не могло быть и речи: в интересы США, прежде всего, входило максимальное отстранение от происходившего по соседству, пока «не настанут времена для расширения нашей коммерции в этом направлении при нашем полном невмешательстве». И Джон Адамс, и Томас Джефферсон были уверены, что в лучшем случае «только образованные люди на соседнем континенте были готовы к свободе», в то время как «все 22 население остается далеко в хвосте дела независимости». Общее мнение «отцов-основателей» сводилось к тому, что «дело революции», находясь в руках «неподготовленных к ней людей приведет к катастрофическим последствиям»7.

Некоторые изменения в отношении США к Латинской Америке произошли в 1808 г., когда Наполеон захватил Испанию, сверг Фердинанда VII, что привело к новому этапу политических волнений в Южной части полушария. В Боготе, Каракасе, Буэнос-Айресе и Сантьяго моментально образовались правительства-хунты, которые заявили о своей независимости от «французского тирана» и «короля-узурпатора» (т.е. брата Наполеона Жозефа). И хотя эти движения по своей форме представляли режимы, лояльные низвергнутому испанскому монарху, стало очевидно, что перспектива независимости Латинской Америки не за горами.

Новый латиноамериканский контекст привел к формированию более активной позиции Соединенных Штатов в делах Нового Света. На заседании администрации в октябре 1808 г. были выработаны подходы к новым правительствам в Латинской Америке. Американским агентам в Южном полушарии предписывалось объяснять своим латиноамериканским соседям, насколько целесообразно было бы дистанцироваться всему Новому Свету от европейского влияния. Однако «в случае, если разговор заходил об объявлении истинной независимости» как от Франции, так и от Испании, следовало указать, что «в настоящее время мы не можем себе позволить говорить о том, что у нас с вами общее дело… Мы, тем не менее, уверяем вас в нашем дружеском расположении и твердо уверены, что наши интересы тесно связаны». Любопытно, что при таком отстраненном, хоть и сочувствующем отношении к восставшим, правительство Джефферсона позволяло себе и элементы угрозы в случае неблагоприятного для США развития событий в этом регионе: Соединенные Штаты воспримут «с большим недовольством», если эти страны «окажутся под влиянием Франции или Англии, будь то коммерческим или политическим»8. Нельзя не отметить определенную двойственность в подобной постановке вопроса, которая, с одной стороны, свидетельствовала о росте интереса США к Латинской Америке, а с другой, четко определяла ту долю вмешательства в дела соседних стран, которое могло себе позволить руководство США на том этапе.

По иронии судьбы, объявленное в 1808 г. эмбарго на внешнюю торговлю, поставило крест на планах увеличения американского влияния в Латинской Америке и на попытках вытеснения европейских держав с континента. В результате эмбарго позиции Великобритании в Южном полушарии только усилились, заполнив коммерческую пустоту, образовавшуюся в результате сокращения американской торговли.

Новый этап в отношениях США и Латинской Америки начался в 1811 г., когда в Вашингтоне стало известно, что Венесуэла провозгласила свою независимость. Президент Дж. Мэдисон отнесся к этому событию с одобрением, т.к. «до сих пор колонии Южной Америки маскировали свою преданность Фердинанду под независимость… теперь же Венесуэла решила действовать как истинно независимая республика Нового Света»9. К концу 1811 г. администрация Мэдисона вплотную подошла к признанию независимости Венесуэлы. В риторике американских политиков начали звучать такие словосочетания, как «наши южные братья».

Англо-американская война 1812 г. оборвала начавшие складываться контакты США с южными соседями. США оказались полностью поглощены собственными неудачами в противостоянии с Великобританией. Однако еще до начала войны на первой сессии 12 Конгресса о себе заявило новое поколение американских политиков во главе с Г. Клеем и Дж. Кэлхуном, которое, настаивая на объявлении войны Англии, организовало комитет «в защиту независимости испанской Америки». В своем ежегодном обращении к Конгрессу Мэдисон обратил особое внимание на «процесс революции, начавшийся на юге нашего полушария». Члены Конгресса, со своей стороны, заговорили о «дружественном интересе», с которым Соединенные Штаты наблюдали за «установлением независимости в провинциях испанской Америки»10.

После окончания наполеоновских войн ситуация в Старом Свете складывалась для США далеко не лучшим образом. Три монарха-победителя не без успеха «попытались перевести вспять стрелку политических часов»11. Венский конгресс, продолжавшийся год, восстановил на тронах Франции, Испании, Неаполя, Пьемонта и других небольших итальянских государств «легитимных» правителей, а Россия, Австрия и Пруссия объединились в Священный Союз, призванный предотвращать все угрозы монархическому миропорядку. Однако революционное движение в Латинской Америке не стихало, и ослабленная Испания была не в состоянии удержать свои заокеанские владения в подчинении и была вправе рассчитывать на помощь своих европейских партнеров.

Перед политиками Соединенных Штатов стояла дилемма: следует ли протянуть руку помощи патриотам Южной Америки, или же необходимо сосредоточиться на своих внутренних проблемах. Новое поколение политиков настаивало на том, что американцы «не должны поддаваться давлению со стороны Старого Света» и «стремиться к укреплению безопасности Нового». В период с 1816 по 1820 гг. Клей и Кэлхун неоднократно предлагали увеличить бюджет на военные расходы, заявляя, что «неизвестно, как далеко нам придется пойти, чтобы помочь народам Южной Америки в установлении их независимости»12.

В послевоенный период противостояние между поборниками и противниками военной помощи и также дипломатического признания независимых государств Латинской Америки, выдвинулось на авансцену американской внешней политики. От «отцов-основателей» новое поколение политической элиты США унаследовало скептическое отношение к перспективе поддержки своих южных соседей. Они задавались вопросом: способны ли новоявленные государства южной части Западного полушария установить республиканские институты, ибо только в этом случае можно было говорить о каких бы то ни было аналогиях с революционным прошлым самих Соединенных Штатов. Прежде всего, «отцов-основателей» настораживала невежественность населения Южной Америки. Если люди «необразованны, неготовы к самоуправлению… то скорее всего результатом будет установление тирании нескольких — или вообще одного — человека», — считал Джефферсон13.

Отсутствие традиций самоуправления у народов Южного полушария смущало многих американцев не меньше, чем без- 25 грамотность. Джефферсон, который в свое время с энтузиазмом поддерживал переход Франции от абсолютистского правления к представительным институтам власти, был гораздо более осторожен по отношению к Латинской Америке. «Никто не должен сомневаться в моем желании видеть их (латиноамериканцев — М.Т.) и вообще все человечество, пользующихся принципами самоуправления. Вопрос тем не менее не в моих пожеланиях, а в их (латиноамериканцев — М.Т.) реальных возможностях»14. В частном письме Джефферсон даже говорил о предпочтительности «сохранения номинального подчинения Испании», как о «возможном условии поддержания хоть какой- то законности»15.

Наконец, в глазах многих американцев успех революций в Испанской Америке вызывал сомнение потому, что население исповедовало католицизм «Разве римская религия» (“Roman Religion”) и свободное правление совместимы друг с другом?» — прямо спрашивал Адамс. Большинство «отцов-основателей» не смущало взаимодействие католициз*ма и свободных институтов в связи с революцией во Франции, однако, после Венского конгресса, восстановившего папское государство, католический орден Иезуитов и принципы инквизиции, американцы «поколения 1776 г. «имели все основания для опасения. «Попы опять принялись за свое», — жаловался старший Адамс, — «протестантов преследуют и не за горами еще одна Варфоломеевская ночь». Ему вторил Джефферсон: «Никогда раньше священники и политики так единодушно не стремились к восстановлению тьмы, невежества, предрассудков и деспотизма»16. Более того, и Джефферсон, и Адамс были убеждены в том, что латиноамериканцы больше, а не меньше европейцев, подвержены негативным аспектам католичества. Не без издевки второй президент говорил о том, что они «считают, что спасению подлежат только они и испанцы… Даже у самого Папы и итальянцев шансов на спасение меньше»17.

Вполне понятно, что сторонникам признания независимых государств Южной Америки приходилось опровергать подобного рода предвзятое отношение. Спикер Палаты представителей Г. Клей, например, выступая в Конгрессе в 1818 г. за установление дипломатических отношений с латиноамериканскими 26 республиками, утверждал, что «испано-американцы верят в того же Бога, что и мы… В католицизме нет ничего, противоречащего принципам свободы…» Если народы Южной Америки и не пошли «так далеко по пути к религиозной терпимости, то не надо забывать о разнице в условиях, в которых они до сих пор жили. В очень скором времени они будут стараться быть похожими на нас», — говорил он18.

Противоречия во взглядах между сторонниками дипломатического признания независимых государств южной части континента и их противниками касались и возможной реакции европейских держав на новый внешнеполитический курс США. Клей и его последователи в Конгрессе опасались, что члены Священного Союза, чьи «представления о легитимности новых правительств могут простираться до пределов, разрушительных для принципов свободы», захотят прийти на помощь Испании и снова подчинить Латинскую Америку. В таком случае, настаивал Клей, «помочь соседям-патриотам было бы наилучшей для нас политикой»19. Один из оппонентов Клея, Дж. Рэндолф из Виргинии, напротив, выступал против того, чтобы США устраивали «крестовый поход в защиту Южной Америки». Кроме того, виргинец был убежден, что «эта борьба в Южной Америке обернется в конечном итоге тем же, чем обернулась свобода во Франции — отвратительным деспотизмом»20. Второй и третий президенты США, придерживаясь политики невмешательства в латиноамериканские дела, на словах призывали проявлять «сочувствие и дружеское расположение в адрес патриотов», воздерживаясь при этом не только от военного вмешательства, но и продажи оружия повстанцам21.Джон Квинси Адамс, занимавший в то время пост посла США в Великобритании, также предостерегал от каких бы то ни было действий на стороне латиноамериканцев, аргументируя свои опасения тем, что не только Испания, но и Великобритания воспримут любые активные действия со стороны США как враждебные и что США «неминуемо вовлекут себя в новую войну» с Англией22.

Дж. Мэдисон в последние месяцы своего президентства как никогда старался придерживаться политики строгого нейтралитета при обсуждении вопросов, связанных со взаимоотношени- 27 ями Испании и ее колоний. Он предложил на рассмотрение Конгресса ряд законопроектов, позволявших американским таможенникам с большей строгостью относиться ко всем судам, направляющимся в Испанскую Америку. По предложению президента, Комитет по иностранным делам представил на рассмотрение Конгресса «билль, препятствующий жителям Соединенных Штатов продавать боевые корабли гражданам или подданным любого другого государства, а также препятствующий вооружению и оборудованию бывших кораблей в портах Соединенных Штатов с целью их использования против государств, находящихся в дружбе с Соединенными Штатами»23.

С резкой критикой законопроектов выступил спикер Клей, утверждавший, что «под угрозой находится свобода, счастье и независимость целого народа — нашего соседа, стремящегося последовать нашему примеру». Строго говоря, Клей ни в коей мере не ставил под вопрос уместность политики нейтралитета как таковой. Его аргументация сводилась к тому, что новое законодательство — будь оно воплощено в жизнь — на деле отражало бы реальную поддержку метрополии. С его точки зрения, политика администрации, проводившаяся по отношению к испанским колониям, являлась нейтральной только на словах, на деле же она оказывала очевидное предпочтение интересам Испании. Его поддерживали конгрессмены Г. Гровенор, Э. Рут и С. Шарп. «Разве мы можем оставаться сторонними наблюдателями в борьбе наших соседей за независимость?!… Разве в этом противостоянии мы можем принять закон, способствующий подчинению (Испании — М.Т.)», — возмущались они24.

Неоднократно в ходе долгих дискуссий в Конгрессе зазвучали напоминания о неудачном эксперименте Франции с «республиканскими институтами». Так, Д. Шеффи из Виргинии настаивал на том, что проявление теплых чувств по отношению к южноамериканцам «сделает честь нашему сердцу, но не сделает чести нашему разуму». Так или иначе, адаптированная версия нового закона о нейтралитете прошла голосование в Палате представителей при перевесе в 20 голосов и была подписана Мэдисоном в последний день его президентства.

Начало президентства Дж. Монро весной 1817 г. нисколько не изменило существа дискуссии в американском обществе 28 относительно того, как следовало Соединенным Штатам вести себя по отношению к латиноамериканским революционерам. С одной стороны, в газетах, памфлетах и на всякого рода собраниях и митингах, все чаще высказывались требования оказать поддержку латиноамериканским патриотам25. С другой стороны, как в исполнительной, так и в законодательной ветвях власти, укреплялось мнение, что главная задача США — оставаться нейтральными в противостоянии Испании с ее владениями в Новом Свете. При этом вопрос относительно того, что должна представлять собой политика нейтралитета, а также проблема дипломатического признания новых государств доминировала в противостоянии между спикером Палаты представителей Г. Клеем и госсекретарем Адамсом. Собственно говоря, спор сводился к тому, могут ли США, как нейтральное государство, признать независимые республики. Монро, со своей стороны, на протяжении всего первого срока своего президентства, не принимал сторону ни Клея, ни Адамса, тем самым подогревая страсти вокруг их конфликта.

Представляется важным подробнее остановиться на взглядах трех главных действующих лиц в определении внешнеполитического курса США в конце второго — начале третьего десятилетия XIX века.

Адамс настаивал на том, что в вопросе взаимоотношений с Латинской Америкой следует руководствоваться исключительно интересами государственной безопасности США. Госсекретарь был твердо убежден в том, что только в том случае, если новые режимы в южной части Нового Света смогут быть республиканскими по форме, независимыми от Европы в своей внешней политике и представлять для Соединенных Штатов интерес с торгово-экономической точки зрения, правительству США следует признать их независимость. Скептицизм Адамса относительно положительных для США перспектив развития новых государств основывался на убеждении, что многорасовое католическое население этих стран, привыкшее жить под «тираническим» гнетом Испании и не имевшее никаких навыков самоуправления, не способно стать достойным — и выгодным в экономическом и политическом плане — соседом США. Адамс снова и снова настаивал на том, что не в интересах Соединенных Штатов ввязываться во взаимоотношения между Испанией и ее латиноамериканскими владениями: «это было бы для нас также губительно, как и вмешательство в европейскую политику»26.

Ему было далеко не просто отстаивать свои позиции не только в противоборстве с Клеем, но и внутри администрации.

Показателен следующий эпизод. В 1820 г. в Вашингтон прибыл колумбиец Мануэль Торрес с заданием закупить у США оружие. На заседании кабинета, собранного в этой связи, военный министр Дж. Кэлхун, министр военно-морского флота С. Томпсон и министр финансов У. Кроуфорд были склонны пойти на сделку. Госсекретарю пришлось использовать все свое красноречие, чтобы убедить коллег: продажа оружия патриотам перечеркнула бы политику нейтралитета, которую твердо исповедовали США. «Для нас чрезвычайно важно безукоризненно придерживаться этой политики… Для нас не должно существовать никаких соблазнов для того, чтобы хоть на шаг отступить от нее… Иначе я вижу для нас перспективу того, как мы никогда не отмоем наши кровью залитые руки», — говорил он27. В итоге позиция Адамса все-таки возымела действие.

Прислушался Монро к госсекретарю и тогда, когда он выступил против одного из первых предложений Великобритании объединить усилия для противостояния Испании28. Адамс настоял на том, чтобы, действуя в согласии с Лондоном, «не забывать напоминать ему, что мы ведем себя совершенно независимо»29. В связи с этим эпизодом хочется лишний раз отметить, что идеологическая основа доктрины Монро складывалась у госсекретаря Адамса на протяжении многих лет под воздействием разноплановых обстоятельств.

Создается впечатление, что Адамс в национальных интересах своей страны предпочел бы иметь дело не с новыми, независимыми от метрополии, государствами, а со слабеющей Испанией, ибо сохранение статус-кво в Западном полушарии в большей степени гарантировало бы сохранение политического присутствия США в регионе. Если бы США признали распад испанской империи в Южной Америке как свершившийся факт, полагал он, то это развязало бы руки державам Священного Союза и Великобритании в их стремлении расширить свое влияние в ущерб американскому. В письме своему отцу от 21 декабря 1817 г. госсекретарь заключил, что внутренняя нестабильность на юге от США, неясные намерения лидеров патриотов «представляют для нас весьма неприятные и опасные перспективы»30. Таким образом, в глазах Адамса признание независимости латиноамериканских республик на том этапе представлялось преждевременным.

Позиция Г. Клея по этим сюжетам в конце второго десятилетия XIX века была сформулирована в речи о «нейтралитете по отношению к испанской Америке» (3 декабря 1817 г.), в двухдневной «речи о признании» (24-25 марта 1818 г.) и «резолюциях о независимости Южной Америки» (10 мая 1820 г.). В них условно можно выделить три сюжета: идейно-политические причины и последствия признания независимости новых государств для США, экономические выгоды этого признания и перспективы взаимоотношений США с европейскими государствами в результате признания.

Клей убеждал американцев, что молодые республики к югу от США будут «следовать законам Нового Света, частью которого они являются, и противопоставлять себя законам Европы». Граждане США просто обязаны поддержать своих южных соседей, настаивал Клей, ибо и те, и другие «являются братьям и имеют общее происхождение… Они уже восприняли наши принципы, переняли наши институты и сам наш революционный язык»31.

Однако не только идеологические, но и экономические причины, по мнению Клея, должны были подвигнуть правительство США на оказание помощи и признание независимости новых государств. Собственно говоря, с точки зрения спикера, не столько природа правительств «этих государств, сколько сама их независимость должна обеспечить первостепенные интересы Соединенным Штатам». Прежде всего, освобождение от «оков деспотизма» бывших колоний сможет принести существенную выгоду западным регионам США. Американские фермеры и плантаторы смогут рассчитывать на более благоприятные условия в приобретении новых территорий при взаимодействии с бывшими колониями, чем с метрополией. Кроме того, купцы Новой Англии, по расчетам Клея, получат боль- 31 шую выгоду не только в виде новых рынков в испанской Америке, но и в результате более свободного доступа к «золоту и серебру» в «индейской торговле». Новые рынки обеспечат стабильный доход американским торговцам даже в случае европейской войны. При этом Клей убеждал аудиторию, что Южная Америка не станет конкурентом Соединенным Штатам, т.к. южноамериканцы экспортируют не хлопок и табак, а товары, не являвшиеся предметом торговли американских купцов — т.е. какао, кофе и драгоценные металлы. Перспективы экономического развития независимых государств откроют для США возможности, «которые пока даже трудно себе представить»32. В целом, независимая Испанская Америка Клею представлялась как «ценное» приобретение с коммерческой точки зрения33.

Как уже говорилось, одной из главных причин, мешавших администрации Монро признать новые независимые государства, был страх того, что этот шаг весьма существенно осложнит положение США на международной арене. Прежде всего, установление официальных контактов с новыми республиками могло сильно затруднить переговорный процесс с Испанией. Не менее опасной представлялась перспектива вовлечения в прямой военный конфликт с державами Священного Союза, которые могли бы, по мнению многих американцев, вступиться за метрополию, отстаивая принципы «легитимности», провозглашенные еще на Венском конгрессе. Клей решительно отметал оба эти опасения.

Клей был твердо убежден, что возможности Испании, стран- участниц Священного Союза и Великобритании в конце концов заставят их «согласиться» с позицией Соединенных Штатов. Проще говоря, Испания «не начнет против нас войну, просто потому, что она не в состоянии это сделать», — говорил он. Клей ссылался на документы испанского правительства, в которых говорилось, что казна метрополии истощена до предела. Таким образом, начало военных действий со стороны Испании было бы для нее просто губительно. При этом не в интересах Священного Союза, как и Великобритании, было бы оказывать Испании военную помощь. Клей утверждал, что европейские монархии не окажут поддержку Испании даже в случае начала испано-американской войны, не говоря уж о простом признании 32 свершившегося факта независимости. Что касается перспективы начала войны со стороны Великобритании, то, по мнению Клея, было бы невероятно, чтобы она пошла на военный конфликт «с целым полушарием», торговля с которым представляла для Англии больший интерес и важность, чем торговля со всеми остальными странами. Подводя итоги анализа «наиболее вероятного поведения Европы», Клей заявлял, что официальное признание патриотических правительств даже в минимальной степени не подвергнет опасности благополучие Соединенных Штатов34.

Противостояние между Адамсом и Клеем закончилось только в 1824 году, когда президент Джон Квинси Адамс назначил Генри Клея государственным секретарем Соединенных Штатов. Бывшие противники плодотворно работали рука об руку в течение четырех лет президентства Адамса.

Что касается позиции Дж. Монро по латиноамериканской проблеме, то, как не безосновательно заметил Клей, президент «искренне желает успеха их (патриотов — М.Т.) делу», но при этом «опасается возможной враждебной реакции со стороны европейских держав»35.

Продолжая занимать промежуточную — между точкой зрения Клея и взглядами Адамса — позицию, президент Монро в это время предпочел «продвигаться… в согласии с союзниками (т.е. членами священного союза — М.Т.)» и отложить признание новых государств, пока не удастся добиться этого признания со стороны европейских держав.

Положение вещей изменилось к концу 1821 — началу 1822 гг. Именно тогда в Вашингтон поступали письма и донесения от доверенных лиц администрации Монро о положении дел в Латинской Америке. С одной стороны, в них говорилось о крайне нестабильном политическом и экономическом положении в бывших испанских колониях и об угрозе вмешательства европейских держав в дела южной части Нового Света. С другой стороны, в этих донесениях говорилось о том, что признание Соединенными Штатами новых государств смогло бы предотвратить их «европеизацию» и «монархизацию»36.

Ни Монро, ни Адамс, несомненно, не могли не прислушиваться к мнению своих доверенных лиц. После многочисленных заседаний администрации в течение зимы 1821-1822 гг., на которых обсуждалось не только реальное положение вещей, но и строились планы, как выигрышно представить позицию США перед европейскими державами и наиболее эффективно провести процедуру дипломатического признания латиноамериканских государств в Конгрессе, 8 марта 1822 г. президент Монро выступил перед обеими палатами с заявлением о том, что Соединенные Штаты готовы установить дипломатические отношения с правительствами Ла-Платы (Буэнос-Айреса), Чили, Перу, Колумбии и Мексики. Спустя три недели, 28 марта 1822 г., Палата представителей проголосовала практически абсолютным большинством голосов (167 против 1) за предложение президента. В начале апреля госсекретарь Адамс проинформировал испанского посланника о том, что «Соединенные Штаты последовали чувству долга высшего порядка (of the highest order), признав независимыми государствами страны, которые целенаправленно добивались права называться таковыми… несмотря на все сопротивление, которое могло только быть им оказано»37.

Однако, было бы ошибкой считать, что признание Соединенными Штатами латиноамериканских государств было продиктовано симпатией «к делу свободы», которое народы южной части полушария якобы исповедовали. Было бы также необоснованно утверждать, как это делают большинство американских историков, что проволочки с ратификацией трансконтинентального договора со стороны Испании служили основным, — если не единственным — препятствием для установления дипломатических отношений между Вашингтоном и южноамериканскими республиками. На наш взгляд, следует учитывать гораздо более широкий спектр внешнеполитических обстоятельств, с которыми не могла не считаться администрация Монро.

В результате распада испанской колониальной империи США столкнулись с появлением по соседству неподконтрольных их воле пяти независимых государств. Их будущее представлялось американскому руководству двояким: либо новые государства подпадут под тотальное влияние европейских держав (перспектива, абсолютно неприемлемая для США), либо они будут развиваться как действительно суверенные государства. В этой ситуации администрация Монро приняла решение, занять как 34 можно скорее образовавшуюся «геополитическую нишу», даже рискуя навлечь на себя недовольство со стороны стран-участ- ниц Священного Союза. Правительство Монро рекомендовало своим южным соседям укреплять республиканские институты, принципы свободной торговли и максимально дистанцироваться от европейской системы союзов38. Госсекретарь Адамс не сомневался, что в интересах «наших сестер-республик на южном континенте» было бы их дальнейшее развитие «на тех же принципах, что и наша конфедеративная республика»39. Таким образом, уже на этапе признания независимости латиноамериканских республик, США очертили сферу своих интересов, предприняв попытку преградить странам Старого Света путь к проникновению в западное полушарие, как только там прекратится испанское присутствие.

Аналогичными соображениями руководствовалось американское правительство и во второй половине 1823 года, когда до Вашингтона дошли сведения, что Франция при поддержке стран- союзниц ввела свои войска в Мадрид, свергла конституционное правительство и вознамерилась помочь Испании вернуть ее владения в Новом Свете. Такое развитие событий порождало для Соединенных Штатов две взаимосвязанных проблемы. Первая состояла в том, чтобы определить свою позицию относительно планов и возможностей государств Священного Союза восстановить испанское владычество в Южной Америке, вторая же была связана с тем, как следовало реагировать на предложение Великобритании выступить с совместным заявлением. В течение месяца перед очередной сессией Конгресса члены администрации изо дня в день обсуждали вопрос о том, какой должна быть реакция США на сложившуюся ситуацию. Адамс, например, находясь в абсолютном меньшинстве, был склонен оценивать угрозу со стороны Священного Союза как менее вероятную, чем потенциальную опасность союза с Великобританией. Министр обороны Дж. Кэлхун, генеральный прокурор У. Уирт и министр военно-морского флота С. Сазард, напротив, были сторонниками совместных с Лондоном действий40. Однако все члены администрации Монро сходились во мнении, что именно дипломатическое признание пяти латиноамериканских республик и таким образом заявленное видение Соединен- 35 ными Штатами будущего развития Нового Света в целом, инициировало вызов со стороны европейских монархий и требовало безотлагательной реакции.

В данной работе нет надобности рассматривать вопрос, насколько реальной была угроза вторжения стран Священного Союза в Западное полушарие41. Хотя эта опасность была к моменту обращения президента Монро к Конгрессу была практически ликвидирована усилиями Великобритании, этот факт был еще неизвестен в США42. То обстоятельство, что Джон Квинси Адамс, в отличие от своих коллег, сомневался в реальности европейской интервенции, объясняется не тем, что он был лучше других осведомлен о действительном положении дел, а его более глубоким анализом международной обстановки.

Что касается отказа США от совместного с Англией заявления относительно претензий европейских монархий на Западное полушарие, то правительство Монро руководствовалось рядом обстоятельств. Важнейшим из них нам представляется уверенность администрации в том, что односторонняя декларация «произвела бы лучшее впечатление на наших южных соседей», а также имела бы больший эффект «в глазах России и других союзных государств». Зная, что Россия, в частности, опасалась англо-американского сотрудничества, руководство США рассчитывало дать понять державам Священного Союза, что этого сотрудничества можно избежать, если страны-союзницы откажутся от мысли о распространении своего влияния на Новый Свет. Немаловажную роль в отказе от совместного соглашения сыграло и нежелание «быть шлюпкой при британском флагмане»43. Также показательно, что в качестве необходимого условия для двусторонних действий США призывали Лондон официально признать независимые латиноамериканские государства. Как известно, пойти на этот шаг Великобритания решилась только в 1825 году.

Документ, вошедший в историю под названием «доктрины Монро», зафиксировал новые горизонты концепции национального интереса во внешней политике США. Заявив о принципиальной разнице между политическими системами Старого и Нового Света, администрация Монро предупредила монархии Европы о том, что «любая попытка… распространить их систему на любую часть» Западного полушария будет рассматриваться как «опасная» для «спокойствия и безопасности» США. Североамериканская республика со своей стороны обязалась никогда не вмешиваться в дела держав Старого Света и не претендовать на уже существующие колонии.

На наш взгляд, очень важно отметить, что, обосновывая свое лидерство в Западном полушарии, Соединенные Штаты заявляли о своей поддержке «правительств, которые провозгласили свою независимость… и независимость которых мы признали» (курсив мой -М.Т). В ежегодном обращении президента также заявлялось, что вмешательство в дела этих суверенных государств со стороны держав Европы США будут рассматривать как «проявление недружелюбного отношения» к самим Соединенным Штатам. Не вызывает сомнения, что, делая такого рода заявления в защиту независимости латиноамериканских государств, США преследовали собственные интересы. Однако, не установи Соединенные Штаты годом раньше дипломатические отношения с пятью бывшими испанскими колониями, существенная часть положений доктрины Монро не имела бы смысла и не представлялась бы аргументированной в глазах политиков всего мира. Именно тот факт, что США признали новообразованные государства, обеспечил на неопределенно долгое время их главенствующее положение в Западном полушарии.

Примечания

  • Джон Квинси Адамс занимал пост государственного секретаря в администрации Монро в течение обоих сроков его президентства. Дон Луис де Онис был послом Испании в США с 1809 г.
  • См., например: Ammon Н. James Monroe. The Quest for National Identity. The University Press of Va. 1990. P. 433-434, 573.; Bailey I A Diplomatic History of the American People. New York 1940, P 173-176; BemisS.F. John Quincy Adams and the Foundations of American Foreign Policy. New York 1949. P 341-362; Parsons L.H. John Quincy Adams. Madison House Publishers. 1998, P 146-152.
  • Bemis S.F The Latin America Policy of the United States. New York 1943. P 24.
  • Jefferson T. The Works of Thomas Jefferson. Ed. By P.L. Ford. 12 vols. New York, 1904-1905. Далее: The Works of TJ [Ford]. Vol. 9. P 322 [TJ to Dupont de Nemour, 15 Apr. 1815]
  • Jefferson T. The Papers of Thomas Jefferson. Ed. by J.P. Boyd. 27 vols to date. Princeton, New Jersey. 1950. Vol. 2. P 343. Далее: The Papers of TJ. [Ford]
  • Ibid., vol. 9. P 218
  • Adams J. The Life and Works of John Adams. Ed. by C.F. Adams. Boston, 1850-1856. 10 vols. Vol. 8, P. 390. Далее: The Works of JA; The Works of TJ [Ford], Vol. 4, p. 379, vol. 6. P. 206.
  • The Works of TJ [Ford]. Vol. 9. P 212
  • Madison J. The Writings of James Madison. Ed. by G. Hunt. 9 vols. New York. 1900-1910. Vol 8, P. 371. Далее: The Writings of JM [Hunt].
  • Compilation of the Messages and Papers of the Presidents. 1789-1897. 10 vols. New York, 1897. Vol. 1. P. 494.
  • The Adams — Jefferson Letters. Ed. by L.J. Cappon. 2 vols. Chapel Hill, 1959. Vol. 2. P. 460. Далее: The Adams — Jefferson Letters.
  • Clay H. The Papers of Henry Clay. Ed.by J.Hopkins. 11 vols. Lexington, 1959-1992. Vol. 2. P. 155. Далее: The Papers of HC [Hopkins]; Debates and Proceedings in the Congre of the United States. 1789-1824. 42 vols. Wash., 1834-1856. 14 Congress, J ses. P. 724. Далее: Annals of Congress.
  • The Works of TJ [Ford]. Vol. 10. P. 25, vol. 9. P. 505. [TJ to De Nemours, 24 Apr. 1816; to Lafayette, 14 May 1817].
  • The Works of TJ [Ford], vol. 10, p.84; The Writings of JM [Hunt], Vol. 3. P.392;
  • The Works of TJ [Ford]. Vol. 8. P. 108
  • The Adams — Jefferson Letters. Vol. 2. P. 456-457, 462
  • The Works of JA [C.F.Adams],Vol. 10. P. 144 [Adams to Lloyd, 27 March, 1815]
  • The Papers of Henry Clay [Hopkins]. Vol. 2. P. 522
  • Annals of Congress, 14 Con., 1 ses. P. 790 [29 Jan. 1816]
  • Ibid. P. 728
  • The Works of TJ [Ford]. Vol. 10, p. 19 [TJ to Monroe, 4 Feb, 1816; The Adams — Jefferson Leters. Vol. 2. P. 462
  • The Writings of JQA [W.Ford]. Vol. 5. P. 487, 5o4,; vol 6. P. 45
  • Цит. по: Messages And Papers of the Presidents. Vol. 1, 582. Более подробно о дебатах в конгрессе см. Whitaker, The United States and the Independence of Latin America, 1800-1830. Baltimore, 1941.
  • Annals of Congress, 14 Con., 1 ses. P. 730 [Grosveror]; выступления Рута и Шарпа см. ibid., 24 January 1817. P. 721-722, 735.
  • Более подробно см.: Whitaker, The United States and the Independence of Latin America. P 141-188.
  • Цит. по: The Diplomatic Corespondence Concerning the Independence of the Latin American Nations. Ed. by W.R. Manning. 3 vols. New York, 1922. Vol. l.P. 107.
  • Memoirs of JQA [C.F. Adams]. Vol. 5. P. 46-47.
  • Наиболее известно третье предложение Каннинга скоординировать действия против Испании, поступившее в конце 1823 г. и во многом катализировавшее провозглашение так называемой доктрины Монро.
  • Memoirs of JQA [C.F. Adams], vol. 4. P. 207 [Diary Entry, 2 Jan., 1819].
  • The Writings of JQA [Ford], vol. 6. P. 281.
  • The Papers of Henry Clay. Vol. 2. P. 520, 529,-530, 526, 552-553.
  • Ibid. P.517,552,555.
  • Ibid. P. 548.
  • Ibid. P. 530-532,535,536,514.
  • The papers of Henry Clay . Supplement. P. 64 [HC to W. Lewis, 25 Jan, 1818].
  • В поступавших в госдепартамент США сообщениях заявлялось о желании Буэнос-Айреса установить «ограниченную монархию» или «британский протекторат», что представитель Колумбии в Европе говорил о готовности своей страны «броситься в объятия европейских держав» и что страны Европы собирались использовать правительство Мексики «для укрепления позиций Священного Союза в Новом Свете». Цит. по: Lewis J.E. The American Union and the Problem of Neighborhood. The United States and the Collapse of he Spanish Empire. University of Nirth Carolina Press. 1998. P. 164-166.
  • Цит. по: Griffin C.C. Op. cit. P. 268-270.
  • С соответствующими инструкциями в начале 1823 г. были назначены американские послы в Мексику, Колумбию (Р. Андерсон), Чили (X. Аллен), Буэнос-Айрес (С. Родни) и поверенный в делах в Перу.
  • John Quincy Adams to R.C.Anderson, May 27,1823. (Writings [Ford]). Vol. 7. P. 488-489.
  • Любопытно, что два предшественника Монро, Джефферсон и Мэдисон, построившие свои карьеры на противостоянии Великобритании, так же были склонны положительно отнестись к предложению министра иностранных дел Англии Дж. Каннинга.
  • Подробнее см.: Болховитинов Н.Н. Доктрина Монро (происхождение и характер). М., 1959. С. 153-186, где убедительно доказывается, что реальной угрозы и интервенции со стороны европейских монархий в Новый Свет не существовало.
  • Соглашение, заключенное между Великобританией и Францией относительно невмешательства в дела Нового Света, получило название «меморандума Полиньяка».
  • John Quincy Adams. Memoirs. V. 6. P. 208 (Nov., 26, 1823).

Трояновская М. О. Признание Соединенными Штатами независимых латиноамериканских государств в контексте подготовки Доктрины Монро // Исторический опыт Америки: взгляд российских и американских историков: материалы международной научной конференции, посвященной 30-летию программы Фулбрайта в России / Ред. А. С. Маныкин. - М. : Изд-во Московского университета (МГУ), 2005. - C. 20-39

Скачать