Поэзия двух лагерей в годы Гражданской войны в США

В последнее время американский народ не раз имел повод с гордостью вспомнить славные события столетней давности, которые принадлежат и всегда будут принадлежать к числу важнейших в истории США.

Апрель 1961 года… Столетие дней, когда потрясенные наглым вызовом, брошенным республике мятежными плантаторами Юга, американцы из северных и западных областей США поднялись на Гражданскую войну за сохранение единства страны.

Май 1962 года… Столетие закона о гомстедах — крупного достижения в длительной борьбе народа США за землю. Страна решительно стала на американский (по характеристике Ленина), фермерский путь буржуазного развития в сельском хозяйстве. Вместе с тем закон о гомстедах был актом революционного значения, сыгравшим огромную роль в ходе войны Севера и Юга, в схватке прогрессивных сил страны с защитниками рабства.

Январь 1963 года… Столетие вступления в силу декларации президента Линкольна об уничтожении невольничества на территории штатов, входивших в рабовладельческую Конфедерацию.

В апреле 1965 г. исполняется сто лет со дня взятия войсками северян столицы Конфедерации Ричмонда и полной капитуляции мятежников.

Все эти исторические годовщины, естественно, нашли отклик среди передовых людей всего света 1.

Нельзя отрицать, что сто лет тому назад нарушителям мира была присуща галантность. Свой ультиматум коменданту знаменитого форта Самтер — этого оплота Севера в южных штатах — представители рабовладельческой Конфедерации заключили следующими словами: «Имеем честь пребывать, с глубоким уважением, вашими покорными слугами» 2. Вслед за этим они обрушили на форт огонь всех своих батарей.

Произошло это на рассвете одного из апрельских дней 1861 г. Именно у форта Самтер раздались первые орудийные выстрелы войны Севера и Юга. Кровопролитные бои между северянами и южанами, продолжавшиеся еще целых четыре года, унесли сотни тысяч человеческих жизней и во многом изменили весь ход развития американской республики.

Мощным эхом отозвалась Гражданская война и в литературе США, прежде всего в поэзии. Стихи этих лет — своеобразное зеркало эпохи. Некоторые из произведений заокеанских поэтов 60-х годов прошлого века обладают высокими эстетическими достоинствами. Поэзия войны 1861—1865 гг. привлекает наше внимание, в частности, тем, что в ней очень ясно сказался начавшийся несколько раньше процесс становления в США литературы реализма, которая пришла на смену господствовавшему за океаном на протяжении многих десятилетий романтизму.

В годы, когда на полях сражений стояли друг против друга друзья детства и даже родные братья, антагонизм между поборниками рабства и его противниками дошел до крайнего предела. Резкое политическое размежевание определило и характерные особенности поэзии обоих лагерей.

Еще во время Гражданской войны в США Маркс писал, что «современная борьба между Югом и Севером есть… не что иное, как борьба двух социальных систем — системы рабства и системы свободного труда» 3. Прошло полвека, и в своем «Письме к американским рабочим» Ленин напомнил трудящимся США и всему человечеству, что война, которую вел американский народ против рабовладельцев Юга, имела «величайшее, всемирно-историческое, прогрессивное и революционное значение» 4.

Разумеется, буржуазная верхушка северных штатов преследовала в войне определенные своекорыстные цели. Плоды победы над врагами единства США и поборниками рабства, победы, добытой усилиями трудового народа, были присвоены имущим классом и использованы им для укрепления своего господства. Однако общий прогрессивный характер борьбы против мятежников-плантаторов, пытавшихся расколоть страну и противопоставить северным штатам созданную ими Конфедерацию рабовладельческих южных штатов, несомненен. Между тем буржуазные историки США нашего времени чаще всего выражают нескрываемые симпатии как раз к рабовладельческому Югу. В канун столетней годовщины начала войны прогрессивная американская газета «Уоркер» с возмущением писала, что в наши дни всю страну «заливают целые потоки пропаганды, имеющей целью прославить «героизм» южных рабовладельцев и продемонстрировать «коварство» северных штатов, проявившееся в том, что они осмелились сохранить целостность Союза в Гражданской войне 1861 — 1865 гг.» 5 Известный американский историк-марксист Г. Аптекер отмечал, что основная масса обширной издаваемой в США литературы, посвященной Гражданской войне, «содержит более или менее горячую защиту Конфедерации» 6. Свою статью о новом издании романа Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома» Э. Лоусон начала в газете «Уоркер» со следующего, как будто неожиданного, замечания: «В разгар столетнего юбилея, который до сих пор отмечается главным образом песнопениями в честь «потерянного дела» (т. е. дела рабовладельцев в войне Севера и Юга.— М. М.), приятно отметить, что нашелся издатель, у которого хватило мужества перепечатать «Хижину дяди Тома» — это классическое произведение аболиционизма» 7. Буржуазный историк, профессор Д. Броган, высказавшись «за Север» в своей статье «Новая оценка Гражданской войны», опубликованной весной 1960 г., счел нужным подчеркнуть, что он идет «против моды» 8.

В конце концов удивляться тут, конечно, нечему. Известно, что антинегритянскпе, а то и откровенно рабовладельческие чувства и устремления не исчезли на Юге страны до сих пор. Они дают себя знать и в северных штатах. В обстановке роста реакционных тенденций во многих сферах американской политической и идейной жизни подобные настроения не только не сошли на нет после второй мировой войны, но в ряде мест даже усилились. Вот почему борьба за подлинное равноправие, которую ведут американские негры, приобрела сегодня поистине взрывчатую силу.

В «Очерке политической истории Америки» покойный председатель компартии США Уильям 3. Фостер охарактеризовал Гражданскую войну 1861 —1865 гг. не только как буржуазную революцию (ибо «она смела феодальный режим плантаторов и поставила у власти промышленный капитализм»), но и как революцию буржуазно-демократическую. Она была «буржуазно-демократической революцией,— пишет Фостер,— потому что основной удар был направлен на уничтожение рабства, а также потому, что негритянский народ, мелкие фермеры и рабочий класс сыграли решающую роль в обеспечении победы в гражданской войне» 9.

В период Гражданской войны миллионы северян испытали замечательный духовный подъем. Людей труда, поднявшихся против рабовладельцев, вдохновляли освободительные, демократические, революционные устремления. И совсем не случайно, конечно, именно на Севере в 60-х годах прошлого века были созданы наиболее значительные произведения американской поэзии.

Много стихов писали в период военных столкновений (и в первые послевоенные годы) сторонники невольнических порядков. В трехтомной «Кембриджской истории американской литературы» подчеркивается «необычный подъем поэзии во всех уголках Юга» 10. Во время гражданской войны стихами были заполнены страницы журналов и многочисленных газет, издававшихся в Чарльстоне, Новом Орлеане, Ричмонде и других центрах южных штатов.

В упомянутом трехтомнике встречаются суждения, которые могут даже навести на мысль, что в период Гражданской войны особенно значительных достижений в области поэтического творчества следовало ожидать именно от Юга. «Поражения вызывали к жизни, как и можно было предполагать, больше поэтов, нежели победы» 11 — читаем мы в «Кембриджской истории». «…Поэты поют лучше всего в обстановке поражений…» 12,— сказано несколько ниже. Собранные многочисленными ревнителями «старых южных традиций» памятники поэзии южан периода Гражданской войны, в которых запечатлены их поражения и обиды, количеством своим производят весьма внушительное впечатление 13. Но художественно ценного в них не так уж много.

Поэтам Конфедерации нельзя было, разумеется, отказать ни в искренности, ни в страстной приверженности своим знаменам. Генри Тимрод, Джеймс Рэндолл, Френсис Тикнор и их собратья по перу были людьми даровитыми, хорошо владели стихом, писали, можно сказать, «кровью сердца». Однако, но признанию даже тех американских литературоведов, которые подчеркивают свое стремление стоять «над схваткой» 14, лишь отдельные небольшие стихотворения, созданные южанами сто лет тому назад, говорят что-либо душе современного любителя поэзии.

Небезынтересно свидетельство профессора Д. Брогана: «Южанам не повезло в том отношении, что единственным великим поэтом, воспевшим «необычайную печальную войну», был Уолт Уитмен из Манхеттена» 15. Разумеется, судьбы поэзии южан в середине XIX в. не зависели только от случайности, от того, где родился Уитмен: неподалеку от Нью-Йорка или в краю плантаций. Южанам «не повезло» в поэзии прежде всего потому, что они дрались за неправое и исторически обреченное дело. Показательно, что поэты-южане, писавшие в годы Гражданской войны, редко пытались в более или менее прямой форме оправдывать и защищать «принципы» рабовладельчества. Вице-президент Конфедерации А. Стефенс посмел публично заявить, что «краеугольным камнем» для правительства южан была «великая истина, сводившаяся к тому, что негр не может быть равным белому человеку» 16. Но людям искусства, которые стремились затронуть сердца американцев, нелегко было открыто выступать с подобных позиций. Об этом убедительно говорит безрадостный опыт тех немногих стихотворцев, которые на это решились.

Анонимному автору стихотворения «Южная картинка» нельзя отказать в изобретательности. Он начинает с того, что маленькая хозяйка черной рабыни восторженно вопрошает свою няню:

«О мэмми, слышала ль ты весть?»

Оказывается, девочка узнала о намерении «президента-янки» освободить негров. И она рада-радехонька, что Линкольн вызволит ее «мэмми» из рабства и даже оденет негров «в шелка и золото», повезет в «раззолоченной карете». Миссию защиты рабства автор лукаво возлагает на… негритянку. Именно рабыня должна доказать своей наивной питомице — дочери рабовладельца, что существование института невольничества оправдано, ибо оно предопределено всевышним. Не зря же господь бог дал маленькой госпоже розовое личико, светлые кудряшки, нежную кожу, а рабыню наделил лицом «черным, как самый черный уголь», и жесткими волосами. Да и не нужны «мэмми» хорошие платья, о которых хлопочет Линкольн, пусть бог сделает ее одеянием добродетель. Счастье же чернокожей даст сам господь бог, как только она закроет свои «старые усталые глаза» 17.

Все это звучит пародийно. Но, разумеется, и в «Южной картинке», и в других стихотворениях военных лет, где рабство выступает в ореоле патриархальности и божественного предначертания, нет и тени иронии.

Об убожестве мысли бардов рабовладельчества свидетельствовал и тот факт, что в годы Гражданской войны они почти не делали попыток обратить внимание на уязвимые стороны позиции Севера, связанные с буржуазными порядками в промышленно развитых штатах. А ведь раньше южные литераторы, воюя против романа Бичер-Стоу «Хижина дяди Тома», охотно обращали внимание на язвы капиталистического общества с его наемным рабством.

Поэты Конфедерации упорно стремились создавать вокруг близкого им реакционного дела атмосферу «возвышающих» иллюзий. Защитники рабства выглядели в поэзии южан поборниками самых «благородных» принципов. Стихотворцы из Миссисипи, Виргинии или Алабамы цеплялись за высокие слова — свобода, независимость, утрачивавшие в их устах всякое истинное содержание.

Характерный образчик произведения, в котором рабовладельческие знамена конфедератов названы знаменами «свободы», создала некая Эмилия Вашингтон. Одному из своих стихотворений она дала название «Конфедератская песня свободы». «Потомки свободных» призываются в нем завоевать «прекрасную свободу» 18.

Поэт-генерал М. Дж. Томпсон, обращаясь к жителям штата Миссури с призывом уничтожить «ярмо» северян, провозглашает:

«За свободу, за славу, за правое дело!» 19

Подобные требования воевать с Севером во имя «свободы», вероятно, не раз доходили до ушей самого знаменитого из всех миссурийцев — лоцмана Сэмюеля Клеменса (будущего писателя Марка Твена) в те весенние дни 1861 г., когда он вступил — на несколько недель — в ополчение южан. Солдат армии Конфедерации доморощенные поэты порой изображали революционерами, близкими по духу революционерам Франции конца XVIII в. Недаром же некоторые из песен, написанных во славу Конфедерации, назывались «марсельезами» (например «Виргинская марсельеза»).

Особенно много было создано стихотворений, в которых сторонники невольничества необоснованно и неправомочно фигурировали в качестве прямых наследников великих, подлинно революционных традиций периода борьбы за независимость США. Так, поэт Р. Андерсон, капитан армии конфедератов, взывал к «духу отцов», которые «дрались за свободу», и требовал, чтобы их сыны столь же энергично боролись «против тиранов» 20, именуя так, конечно, северян. Стихотворение анонимного рабовладельческого поэта «Мятежники» начинается словами:

Мятежники! Святое имя!
Так наших предков звали…21

И далее следует обращение к Вашингтону и другим «отцам» республики, которые в старину боролись «за правое дело» против «всемогущих тиранов» 22.

Написанные сто лет тому назад стихотворения защитников рабства, пестрящие призывами к борьбе против «тирании» и «деспотии», за идеалы «свободы» и т. п., иногда заставляют обращаться мыслью к современным апологетам империализма, которые с готовностью называют себя поборниками «свободы», представителями «свободного мира» и т. д. Разница заключается, пожалуй, лишь в том, что многие поэты-южане при всей своей слепоте были субъективно искренни, между тем как современные реакционеры довольно часто вполне осознанно прибегают к социальной демагогии.

Впрочем, в подавляющем большинстве стихотворений, созданных на Юге во время войны, не было прямой защиты «идеалов» рабовладельческой Конфедерации. В них звучал либо абстрактный призыв к борьбе против злодея-противника, именуемого деспотом, но лишенного каких-либо конкретных черт, либо требование дать отпор всем тем, кто не имел счастья родиться и вырасти в краю табака и хлопка.

Выступая против Севера, солдаты Конфедерации пели песни, в которых прославлялось дело Юга. Наибольшей популярностью пользовались, пожалуй, две из них: «Дикси» и «Мэриленд, мой Мэриленд». В истории создания этих произведений есть нечто, заслуживающее внимания.

Песня «Дикси» была написана за два года до Гражданской войны. Автором ее — такова ирония судьбы — был северянин Дэниел Эммет. Он не только родился в штате Огайо, но и симпатизировал делу Севера. Отец Д. Эммета, как свидетельствует американский исследователь Э. Эмурьян в своей недавно опубликованной книге «История песен Гражданской войны», принадлежал к числу «горячих аболиционистов и был одним из первых создателей «подземной железной дороги», организации, помогшей многим беглым рабам добиться свободы» 23. В 1859 г. Эммет участвовал как актер и автор песен в нью-йоркской труппе так называемых менестрелей, исполнявших комические сценки и сентиментальные песенки из жизни негров в южных штатах (актеры были загримированы под «чернокожих»). Антрепренеры братья Брайенты попросили Эммета оживить представление новой «негритянской» песенкой. Так родилась песенка, воспевающая солнечный Юг — «страну Дикси», со словами, исковерканными на «негритянский» манер: «Я хотел бы жить в краю, где хлопок», «Я хотел бы жить в стране Дикси», «Жить и умереть в Дикси. Далеко, далеко на юге, в Дикси» 24 и т. д.

Сентиментальная песенка с легким комическим оттенком была лишена какой бы то ни было политической окраски. Слушателям она понравилась и быстро стала популярной. Братья Хипсы, авторы книги «Поющие шестидесятые», утверждают, что песенка Эммета о Дикси была включена в репертуар «одной из трупп менестрелей, выступавших в Новом Орлеане» 25 как раз в канун начала военных действий. Это содействовало популярности «Дикси» в южных штатах. Случилось так, что в поисках специфически «южной» песенки, которая годилась бы для исполнения при вступлении Джефферсона Дэвиса на пост президента южной Конфедерации, музыканты набрели на «Дикси». Вскоре эта песенка стала считаться чуть ли не официальным гимном рабовладельческого Юга.

Хипсы называют сочинение Эммета фактическим «национальным гимном» Конфедерации.

Музыка, а в немалой степени также и слова песни «Я хотел бы жить в стране Дикси» явились основой для создания буквально десятков песен, написанных в годы войны на юге США. Я некоторых из них звучит прямой призыв воевать за Дикси. Авторы подобных песен, как правило, только пытались загипнотизировать слушателей дорогим их сердцу словом «Дикси», почти не раскрывая его смысла и — уж подавно — характера войны «из-за Дикси». Так, генерал А. Пайк наполнил свое стихотворение «Военная песня Дикси, или Южане, слышите, родина зовет вас» (оно было опубликовано через две недели после начала войны) восклицаниями такого рода (приводим один из вариантов припева):

К оружию! К оружию! Все вы в Дикси!
Вперед, знамена Дикси!
Ура, ура!
За Дикси в бой пойдем с тобой,
Чтоб жить или умереть за Дикси.
К оружию! К оружию!
Завоюем мир для Дикси 26.

Песню о Дикси напевали в годы войны и многие северяне. Сделаны были попытки приспособить слова этого произведения для нужд Севера. Так, в песне «Мичиганское Дикси» полемически говорится, что на Юге, где растет хлопок, дух 1776 года (войны за независимость) «совершенно позабыт», а припев к песне начинается следующими словами:

Вперед в поход на Дикси. Ура! Ура!27

Все же у многих, если не у большинства американцев, воевавших против южан, любые песни, в которых с симпатией говорилось о Дикси, вызывали отрицательное отношение. Во всяком случае, негры отказывались видеть в Дикси родной край. Интересное свидетельство мы находим в забытом письме, опубликованном в американской печати в годы Гражданской войны. Автор письма, анонимный офицер северной армии, рассказывает, как он однажды «бездумно» напевал «Дикси». «Мы уже больше не поем эту песню, масса»,— заметил вдруг его слуга негр Чарли. «Почему?» — удивился офицер. Чарли ответил не сразу: «Думаю, что эта песня не соответствует моему положению, сэр,— сказал он, наконец.— В этом все дело, пожалуй. Во всяком случае, я не хотел бы теперь находиться в Дикси. И никто из негров этого бы не захотел. Можете биться об заклад, что никто бы не захотел…» ²⁸.

Иные из белых соотечественников Эммета воспринимали его произведение очень враждебно. Эмурьян свидетельствует, что во время войны автор «Дикси» получал много писем, в которых его называли «предателем родины и сурово критиковали за измену Союзу» 29. Однажды его чуть было не линчевали как «Шпиона Конфедерации». Может быть, это и вынудило Эммета отказаться от творческой деятельности после Гражданской войны30.

Стихотворение «Мэриленд, мой Мэриленд» было высоко оценено современниками не только на Юге. По данным Эмурьяна, поэт Джеймс Лоуэлл назвал «Мэриленд» «лучшим поэтическим произведением Гражданской войны» 31. Братья Хипсы приписывают такое же высказывая не другому видному американскому поэту — северянину Оливеру Холмсу32. Мы будем иметь возможность убедиться, сколь необоснована подобная оценка стихотворения. Некоторые художественные достоинства текста песни «Мэриленд» несомненны. И все же это произведение уступает не только великим творениям Уитмена периода Гражданской войны, но и многим стихам Уиттьера и других поэтов-северян.

Непосредственным поводом для создания стихотворения «Мэриленд, мой Мэриленд» послужило нападение — в самом начале войны — некоторых сторонников Юга в городе Балтиморе (штат Мэриленд) на направлявшиеся в Вашингтон войска северян. Нет никакого сомнения в том, что кровопролитие было вызвано поборниками рабства. В Балтиморе, как выразился, узнав об этом событии, автор стихотворения «Мэриленд, мой Мэриленд» Джеймс Рэндолл, «одни американцы действительно убивали других американцев» 33. Но вина за это ложилась на южан 34. Тем не менее в своей фанатической преданности делу южной Конфедерации автор «Мэриленд, мой Мэриленд» изображает северян «деспотами» и «тиранами». Он зовет к «отмщению» за пролитую на улицах Балтимора кровь «патриотов», требует, чтобы меч Мэриленда «никогда не ржавел» 35 и т. д.

Рэндолла — выходца из Мэриленда — война застала на далеком юге, в штате Луизиана, где он преподавал в маленьком колледже. Основной пафос стихотворения «Мэриленд, мой Мэриленд» заключался в призыве к гражданам этого штата включиться в войну на стороне конфедерации.

Пусть не зовет тебя Виргиния напрасно,
Мэриленд! Мой Мэриленд!36

— восклицает поэт, предлагая родному штату пойти по стопам одного из рабовладельческих штатов, отделившихся от США и вступивших в войну на стороне Конфедерации. Рэндолл обращается к Мэриленду с требованием препоясать чресла сталью, дать отпор «северным подонкам» и т. д.

Однако во время очередных выборов граждане штата в подавляющем большинстве проголосовали в пользу Севера. Хотя стихотворение Рэндолла «Мэриленд, мой Мэриленд» (его распевали на мотив известной немецкой рождественской песенки «О, танненбаум! О, танненбаум») стало одной из главных песен Конфедерации, тем не менее штат Мэриленд участвовал в Гражданской войне на стороне не Дэвиса, а Линкольна.

Привлекательность стихотворения во многом определялась его ритмическим богатством. Как это случилось и с песней о Дикси, северяне сделали ряд попыток переделать слова стихотворения «Мэриленд, мой Мэриленд» на свой лад. Автор одного из этих вариантов У. Хосмер призвал уничтожить «грязную тряпку» — знамя Конфедерации — и раздавить «змею»37 мятежа. Поэт Ф. Джонсон в своем варианте стихотворения «Мэриленд, мой Мэриленд» предупреждает граждан штата, что южане хотят «осквернить» его землю якобы во имя свободы и одеть Мэриленд «в саван мятежа»38. Поэт слышит, как тысячи мэрилендцев маршируют в рядах армии Союза.

Количество песен, написанных поэтами-южанами во время Гражданской войны, довольно велико. Но даже братья Хипсы, несмотря на все свое желание находить как можно больше светлых сторон в деле Конфедерации и в поэзии южан периода Гражданской войны, признают, что тексты песен, сочиненных сторонниками рабства, чаще всего звучали «напыщенно и искусственно»39. Поэты Конфедерации снова и снова писали о «северных вандалах», «звоне цепей», «фаворитах Линкольна», «подлых дьяволах», «гнусных тиранах», противопоставляя всему этому южных «сынов чести», о которых упоминается, например, в «Песне конфедератов», или «кавалеров Дикси» в песне того же названия.

Среди сравнительно немногих стихотворений поэтов-южан на военную тему, о которых можно говорить, как о произведениях, обладающих значительными художественными достоинствами, выделяется «Маленький Гиффен» врача Френсиса Тикнора. Это написанная энергичным стихом баллада о юном солдате, который, едва оправившись после тяжелого ранения, снова отправляется на фронт. Стихотворение это, созданное еще в 1863 г., было впервые опубликовано только через два года после завершения военных действий40. Есть нечто горькое в лаконичном рассказе о шестнадцатилетнем юноше, который вновь бросает свою жизнь под колеса страшной колесницы войны 41.

В поэзии южан первых послевоенных лет слышался вопль отчаяния, перемежавшийся с маниакально-настойчивыми попытками реабилитировать конфедератов, а также с явными реваншистскими нотами. Здесь встречались порой призывы к милосердию, но почти не было признаков желания переоценить ценности, взглянуть правде в глаза. Так, в своем широко известном стихотворении «На Магнолиевом кладбище» Тимрод выразил уверенность, что «мученики» дела, «потерпевшего поражение» 42, еще будут прославлены, увенчаны лаврами. Священник Райян воспел лагерь конфедератов в стихотворениях «Меч Роберта Ли» (Ли был главнокомандующим войск Конфедерации), «Побежденное знамя» и др.

В песне «Я остаюсь хорошим мятежником», написанной либо В. А. Валком, либо И. Рэндольфом, выражена ненависть к «этой великой республике», к ее конституции и правительственным органам. Автору песни не откажешь в последовательности. Он восклицает: «Я ненавижу Декларацию Независимости», «Я ненавижу знамя страны». Со злобным восторгом говорится о том, что «мы укокошили триста тысяч, прежде чем они победили нас… Как жаль, что мы не уложили три миллиона» 43.

Поэзия непримиримых сторонников рабства, людей, которые так ничего и не поняли, никаких уроков из войны не вынесли и, по существу, жили лишь мечтой о возврате к «счастливой жизни» в тени магнолиевых деревьев, оказалась поэзией мертворожденной, духовно бедной и пустой.

Пытаясь установить причины, в силу которых в годы Гражданской войны, а впрочем и до нее, южные штаты с их многомиллионным населением и сравнительно богатыми культурными традициями, оказались далеко позади штатов Севера но уровню развития поэзии, некоторые американские литературоведы подчеркивают неблагоприятную роль царивших на Юге «аристократических» нравов. Цитируя высказывание критика Джеймса Дэвидсона об одном из поэтов Юга, который «не затратил больше двух часов ни на одно из опубликованных им произведений», создатели «Кембриджской истории американской литературы» подчеркивают, что Дэвидсон выявил одну из причин «коренных пороков, присущих многим из южных поэтов» 44. Дух дилетантства, насаждавшийся среди людей искусства плантаторской верхушкой, действительно мешал развитию литературы в краю магнолий. На Юге считали, что джентльмен вправе рассматривать поэзию лишь как развлечение, но отнюдь не как дело жизни.

Заокеанские исследователи гораздо реже останавливаются на том обстоятельстве, что условия жизни, существовавшие на Севере, во многих отношениях тоже не благоприятствовали расцвету искусства и, в частности, поэтического творчества. Господствовавшие буржуазные круги северных штатов, помыслы которых определялись, по выражению Уитмена, «сумасшедшим желанием разбогатеть» 45, как правило, презирали искусство и людей искусства. Во всяком случае, они не склонны были баловать поэтов. Даже в середине XIX столетия трудно было назвать серьезного американского писателя, для которого поэтическое творчество являлось бы источником средств существования. Лонгфелло преподавал в колледже, Лоуэлл был редактором журнала, Холмс — врачом, Эмерсон — лектором, Брайент — редактором газеты. А бедняк Уолт Уитмен перебивался случайными заработками.

И все же в канун Гражданской войны северные штаты имели целую плеяду крупных мастеров поэзии. В годы схваток войск в синем (цвет формы северян) с солдатами в сером (войсками Конфедерации) дело Севера нашло гораздо более страстных и талантливых певцов, нежели дело Юга. Объясняется это, конечно, прежде всего тем, что лучших литераторов Нью-Йорка, западных и так называемых новоанглийских штатов вдохновляли недоступные «истинным» южанам высокие идеи и благородные чувства, связанные с борьбой за расширение демократии.

Подъем аболиционистского движения в США начиная с 30-х годов прошлого века и превращение революционной антирабовладельческой борьбы спустя 10—15 лет в борьбу массовую оказали огромное и еще недооцененное влияние на американскую литературу — Джон Уиттьер, Уильям Брайент, Генри Лонгфелло, Ральф Эмерсон, Оливер Холмс, Джеймс Лоуэлл, Уолт Уитмен — таковы имена наиболее видных американских литераторов, боровшихся своими стихами против рабовладения и резко осудивших в годы войны мятежников-плантаторов. Никогда раньше литература США не рождала одновременно такого яркого созвездия поэтов.

Разумеется, не все упомянутые поэты в равной степени касались в своих стихах темы борьбы против невольничества. Если Уиттьер и до Гражданской войны был прежде всего поэтом аболиционизма, то Лонгфелло, опубликовав в начале 40-х годов свой цикл «Стихи о рабстве», больше — до самой войны — почти не возвращался к темам, непосредственно связанным с острыми политическими конфликтами. Вклад Брайента и Холмса в антирабовладельческую поэзию кануна Гражданской войны был, пожалуй, еще менее значительным. В довоенном творчестве Лоуэлла стихи, в которых мы находим непосредственный отклик на судьбы невольников-негров, тоже не занимают много места.

Однако именно невозможность мириться с наглостью рабовладельцев, превративших людей в объект купли-продажи и навязывавших невольнические порядки всей стране, помогла становлению в США на рубеже 40-х и 50-х годов большой поэзии.

Хотя сам Лоуэлл — автор «Записок Биглоу» («The Biglow Papers», первая серия 1846—1848) — не склонен был особенно высоко расценивать значение этого собрания сатирических стихотворений, написанных простонародным и даже вульгарным языком, однако как раз «Записки» с их злой издевкой над рабовладельцами и составляют, надо думать, главный вклад плодовитого писателя в американскую литературу. Среди стихотворений Эмерсона с характерной для них рационалистической окраской найдется немного таких, которые по силе воплощенного в них чувства могут сравняться с «Одой», созданной «рассерженной Музой» поэта, когда рабовладельцы вовлекли эти «знаменитые Штаты» 46 (как саркастически говорится в «Оде») в разбойничью войну против Мексики.

«Стихи о рабстве» («Poems on Slavery», 1842) занимают видное место в творчестве Лонгфелло не только потому, что поэт, склонный к тихим раздумьям, к мягкому лиризму, «смутному томлению» 47 (как он писал в одном из стихотворений 1842 г., созданных в Европе), на этот раз громко и ясно высказывает свое отношение к важнейшей социальной проблеме, стоящей перед его родиной. По многообразию художественных красок и энергичности стиха, по напряжению душевных сил, воплощенному в произведениях, входящих в этот цикл, они принадлежат к лучшему из когда-либо созданного поэтом.

Вопрос о месте и значении аболиционистских мотивов в довоенном творчестве Уолта Уитмена заслуживает особого внимания. Ведь существует своего рода «проблема» отношения автора «Листьев травы» к невольничеству негров. Как это ни странно, американское буржуазное литературоведение склонно проходить мимо антирабовладельческих стихов, которые Уитмен писал до Гражданской войны. Двести с лишним строк цикла «Стихов о рабстве», созданного Лонгфелло в начале 40-х годов, хорошо запомнились исследователям литературного процесса в США. И это вполне оправдано. Ведь замечательный вклад, сделанный Лонгфелло еще в годы ранней молодости в дело борьбы против порабощения белыми американцами людей другого цвета кожи, помогает многое понять и в его поэме «Гайавата».

Но где же в работах большинства американских (да и не только американских) «уитменоведов» должная оценка антирабовладельческого пафоса «Листьев травы», созданных в 50-е годы, т. е. в канун Гражданской войны? А ведь этот пафос бросает яркий свет на все творчество Уитмена. Анализ аболиционистской тематики в ранних стихах поэта чаще всего отсутствует. В последнее время американские историки литературы склонны придавать даже меньше значения антирабовладельческим мотивам в поэзии Уитмена, нежели это делали их предшественники в прошлом веке или в начале этого столетия. Вот некоторые факты. В своей «Истории американской литературы, 1607—1865», изданной в 1903 г. (книга эта создавалась в период бурного подъема антиимпериалистических настроений в США), буржуазный литературовед Уильям П. Трент, отнюдь не отличавшийся особенно радикальными воззрениями, все же настоятельно подчеркивал, что «Листья травы» отражали «жизнеспособность и убеждения масс, которые через несколько лет поднялись с оружием в руках» 48  на Гражданскую войну. И в другой своей работе (написанной совместно с Дж. Эрскиным) Трент говорил о «глубоко серьезном отношении» Уитмена «к борьбе за отмену рабства» ⁴⁹.

Но известного современного историка литературы США Генри Сейдела Кенби, автора книги «Уолт Уитмен — американец», Уитмен, борец против рабства, интересует очень мало. Автор «Листьев травы» для него главным образом — певец идеи… безграничной экспансии США. По мысли Кенби, «Листья травы» — это «самое типичное экспансионистское произведение во всей литературе» 50. Вообще «Уитмен поднялся,— пишет он,— на волне Великой Экспансии тридцатых, сороковых, пятидесятых годов» 51 прошлого века (Кенби имеет в виду захват Соединенными Штатами мексиканских земель).

В своей работе 1948 г. Малколм Каули не касается отношения Уитмена к аболиционистской борьбе, ведь для него поэт «явился ниоткуда» 52 (т. е. никак не был связан с социальными движениями своего времени). Творческий дар Уитмена, по Каули, якобы был порожден… явлениями психопатологии.

На сходных позициях стоят и такие, например, современные американские профессора литературы, как Р. Чейз или Л. Фидлер. Зачем Чейзу заниматься проблемой антиневольнических настроений Уитмена в канун войны Севера и Юга, если по его мысли «уитменовский гений» возник в результате «неудачных — в силу невротических расстройств — попыток примириться с окружающим миром»? 53

Готовность многих буржуазных американских литературоведов наших дней игнорировать, а то и сознательно отрицать наличие аболиционистских мотивов в творчестве Уитмена откровеннее всего сказалась, пожалуй, в одной книге, опубликованной в США в 1955 г.— в связи со столетием выхода в свет «Листьев травы». Мы имеем в виду работу Лпди М. Кларк «Уитменовская концепция американского простого человека». Пафос этого псевдонаучного исследования сводится к утверждению той мысли, что на самом-то деле Уитмен простых людей не любил, демократом не был и уж подавно не сочувствовал положению негров-рабов. Кларк прямо говорит: «…Уитмен терпеть не мог негров, не хотел и не мог поверить в их способность к развитию, не видел места для них ни в современной Америке, ни в Америке будущего» 54.

В Соединенных Штатах есть, конечно, и честные исследователи литературного прошлого страны, которые далеки от желания представить Уитмена недругом демократии, в частности врагом негров. Поэт К. Сэндберг еще в начале 20-х годов обратил внимание на то, что «Уитмен создавал свои полные жизни строки в разгар самого грозового… периода американской истории» 55, т. е. в канун Гражданской войны, и что автор «Листьев травы» не мог не откликнуться на проблемы, волновавшие его современников. В предисловии к первому изданию «Листьев травы» Уитмен подчеркивает, что великие поэты всегда «вдохновляли рабов и наводили страх на деспотов» 56. Прав был американский критик С. Силлен, когда в середине 40-х годов предупреждал о существующей в США тенденции «преуменьшать активность Уитмена в отношении важнейшей национальной проблемы рабства» 57.

Впрочем, в своих работах Силлен сам порою грешил тем же, хотя и в значительно меньшей степени.

Творчество Уитмена еще до Гражданской войны было пронизано пафосом протеста против невольничества. В своих первых стихотворениях, написанных в новой манере (они были напечатаны в 1850 г., т. е. за 5 лет до выхода «Листьев травы»), Уитмен бичует «разгневанных рабовладельцев» и тех, кто нм служит, предает проклятию как «погрязших в рабстве», так и «мягкотелых гадов» — сторонников компромисса с южанами, призывая «юный Север» встать на борьбу с плантаторами Юга и их пособниками.

Боритесь, сплотись, храбрее, чем воины,
Немногие доблестные спартанцы,
Не бойтесь свирепой крикливой злобы…58

(Пер. М. Зенкевича)

Стихотворение «Бостонская баллада» (1854) — сатира, изобличающая тех, кто готов подчиниться требованиям рабовладельцев, кто изменяет великим традициям революционной войны американского народа за независимость. В Бостоне поднялись из могил «тысячи призраков» — их «треуголки проедены молью» и «руки на перевязах висят».

Что же печалит вас, призраки-янки? Почему выбивают
дробь беззубые челюсти? 59

(Пер. В. Левина)

вопрошает поэт, ответ полон горечи. В Бостоне «полиция президента» выполняет волю рабовладельцев. Значит, пришло время снова подчинить Америку власти короля Георга — победа над ним во время войны за независимость, видимо, была призрачной.

Уитмен не только иронизирует. Он призывает Штаты: «Побольше противься — подчиняйся поменьше», «из полного рабства нация, штат или город не возвратятся к свободе» 60. Его стихотворение «Штатам», опубликованное за год до Гражданской войны, когда в Вашингтоне господствовали ставленники рабовладельческого Юга, звучит как призыв стойко сопротивляться власти плантаторов.

Но дело не только в отдельных стихотворениях, целиком посвященных теме невольничества и борьбы против него. Трудно назвать хотя бы одно большое поэтическое произведение Уитмена, написанное в течение десятилетия, предшествовавшего войне Севера и Юга, в котором не были бы выражены искренняя любовь к невольнику, человеку с черной кожей, и яростный гнев против его поработителей. Вот, например, поэма «О тело электрическом я пою». В бумагах Уитмена сохранился план произведения под названием «Поэма о черном человеке»61, в которое должны были войти, в частности, те части поэмы «О теле электрическом я ною», в которых прямо говорится о неграх. Но и в настоящем своем виде это произведение вопиет о недопустимости превращения людей в рабов. В тех разделах поэмы, где описан рынок невольников, негр изображен воплощением самых высоких человеческих свойств и достоинств:

В голове его — всеобъемлющий мозг…
Отличные чувства, зажженные жизнью глаза, отвага
и воля…

Любой человек священен, даже чернокожий, даже раб:

Священно тело, мужское и женское тело;
Чье б ни было — тело священно;
И тело раба62.
(Пер. М. Зенкевича)

«О теле электрическом я пою» — поэма, в которой расисты, торговцы невольниками осуждены, преданы осмеянию; это одно из величайших произведений американской аболиционистской поэзии, созданных в канун войны Севера и Юга.

«Salut au Monde» — великий гимн во славу равенства и единения всех народов, всех рас, всех людей, содержит великолепные слова привета «африканцам». Чтобы в полной мере оценить их значение, вспомним, что это произведение было написано тогда, когда в США не только существовало рабство, но и действовал чудовищный закон о «беглых рабах», позволявший южанам захватывать в свои руки даже тех «чернокожих», которые жили в северных штатах. Уитмен восклицает:

Ты, пришедший из темных глубин, чернокожий, с божественной душой африканец — рослый, благородных пропорций, с чудесно изваянной головой, у тебя высокое назначение, такое же высокое, как у меня!63

(Пер. М. Зенкевича и Н. Банникова)

В своей программной поэме «У берегов голубого Онтарио» Уитмен говорит о рабовладельчестве как о «предательском заговоре, несущем смерть». Сторонников власти плантаторов он предупреждает: «…Убийца! Итак, это борьба не на жизнь, а на смерть, и пощады не будет» 64.

Воспевая идеальный город («Поэма о топоре»), Уитмен рисует его городом, «где нет ни рабов, ни рабовладельцев…» ⁶⁵. В «Песне большой дороге» поэт снова подчеркивает, что все люди равны, что он не отвергнет «курчавого негра».

Уитмен прямо протестует против законов об угнетении рабов в стихотворении «Европейскому революционеру, который потерпел поражение». И, если свобода, восклицает Уитмен в стихотворении «Говорит», «не пустит кровь рабству», то «рабство обескровит свободу» 66.

Стихотворение «Год метеоров» начинается рассказом о героической смерти на эшафоте великого борца против рабства Джона Брауна. И разве не против правителей США 50-х годов — ставленников рабовладельческого Юга — направлены обличительные стихотворения Уитмена «Нашим штатам» и «Мысли», появившиеся в самый канун Гражданской войны?

Легко перечислить много, очень много других поэтических произведений Уитмена, написанных еще до войны Севера и Юга, в которых звучат гнев против рабства и признание величия человека с черной кожей. Поистине можно только поражаться тому, что современное американское буржуазное литературоведение по большей части проходит мимо всего этого.

Остановимся в данной связи лишь еще на одном произведении Уитмена — его самой обширной и наиболее известной поэме «Песня о себе». Одним из важнейших мотивов этого произведения явился мотив осуждения рабства, звучащий по-разному в разных частях поэмы, всплывающий снова и снова. Автор «Песни о себе» пространно воспевает физическую и духовную красоту негра — «этого прекрасного гиганта» 67— Провозглашая принцип равенства «конгрессмена и негра» 68, он заявляет: «…никогда не отрину…» раба 69,— и в словах этих заключен большой смысл.

Сам поэт становится «загнанным рабом», он испытывает все, что испытывает раб («…это я от собак отбиваюсь ногами… я за плетень ухватился, мои струпья содраны… меня бьют с размаху по голове кнутовищами») 70. В одном из разделов «Песни о себе» поэт повествует о том, как спасает беглого раба — и «кремневое ружье мое было в углу» 71, чтобы дать отпор тем, кто захочет вернуть негра его «владельцам».

Мы привели прямые свидетельства аболиционистского пафоса, жившего в поэзии Уитмена еще до войны Севера и Юга. Но и в целом бунтарский дух первых изданий «Листьев травы» был во многом обязан своим происхождением тому подъему  антирабовладельческих настроений в американском народе, который имел место в 50-х годах прошлого века.

Как и другие крупнейшие американские писатели, Лонгфелло воспринял Гражданскую войну с болью и тревогой, но все же сумел увидеть ее справедливость и необходимость. Признавая неизбежность и обоснованность схватки с теми, кто хотел увековечить невольничество, он воспел подвиги войск Севера. В «Камберленде» повествуется о героизме команды обыкновенного деревянного корабля северян, схватившегося с грозным противником — железным кораблем мятежников. Капитан «Камберленда» Моррис, поддержанный матросами, решает умереть, но не сдаваться.

Прославляя героев войны, Лонгфелло охотно следовал эстетическим канонам романтизма. В стихотворении «Убитый у брода» рассказано о том, как погиб солдат («прекрасный и молодой, умом благороден, сердцем герой»), между тем как в далеком маленьком домике угас

Огонь других сияющих глаз.
И музыка в церкви была грустна,
Звучал кругом колокольный звон,
И дивились люди в час похорон,
Отчего умерла она72.

(Пер. Г. Бена)

Лонгфелло ограничился все же довольно немногочисленными откликами на события военных лет. Революционный пафос наиболее смелых противников рабства поэту был чужд. Стихотворения, созданные им в первой половине 60-х годов, оригинальными, пожалуй, не назовешь.

Куда больше свежего чувства можно обнаружить в написанном позднее стихотворении, посвященном памяти Чарлза Самнера — радикального республиканца, видного руководителя антирабовладельческого лагеря. Стихотворение заканчивается запоминающимся образом «звезды погасшей» — ее уже нет, но она продолжает светить из далеких миров, вдохновляя людей на новые смелые дела.

Целая серия популярных песен-маршей, зовущих на бой против южан, была написана Холмсом, еще перед войной завоевавшим симпатии рафинированной американской интеллигенции своими остроумными, хотя и несколько сентиментальными, «светскими» стихами. Песни эти, однако, не выдержали испытания временем. Довольно известный в свое время поэт Р. Стоддард прославился романтическим стихотворением «Маленький барабанщик», в котором воспевается маленький герой, упрямо выбивавший барабанную дробь под огнем противника.

Многие другие поэты (назовем, к примеру, Джорджа Покера), описывая эпизоды боев и прославляя победы северных войск, тоже выступали под знаменем романтизма. Но примечательно, что традиции романтической поэзии, господствовавшие в США чуть ли не со времен войны за независимость, стали в годы Гражданской войны терять свою привлекательность. Так, некоторые виднейшие мастера американской поэзии откликнулись на войну торжественными одами, созданными не без влияния традиций классицизма. В этих одах понимание величия дела, воодушевлявшего «солдат в синем», воплощено в стихах, подчеркнуто архаических но форме, насыщенных всевозможными абстракциями, стандартными поэтическими эпитетами и религиозными сентенциями, обращениями к истории Рима или Греции. Произведения эти, не лишенные известного романтического оттенка, были интересны по мысли и звучны, но отдавали холодной рассудочностью.

Интерес к образам, связанным с вековыми традициями, ощущается в стихотворениях Эмерсона. В широко известном «Бостонском гимне», написанном в связи со вступлением в силу декларации Линкольна об освобождении рабов, бог обращается к людям:

Пусть будет вашим королем Мой ангел, имя чье — свобода.

Дальше Эмерсон говорит, что «выкуп» должен быть уплачен не рабовладельцу, а подлинному хозяину — рабу.

Выкуп плати хозяину,
С верхом набей суму.
Кто здесь хозяин?
Раб здесь хозяин,
И был всегда им.
Плати ему73.

(Пер. И. Гуровой)

В годы войны Брайент создал стихотворения, принадлежащие к его лучшим поэтическим творениям. Среди них «Призыв нашей страны», которое отчасти перекликается с уитменовским «Бей, бей барабан» или «Пусть сначала прозвучит прелюдия».

В «Поэте» Брайент призывает певца видеть в создании стихов не пустое развлечение, пригодное для «дремотного летнего дня», а дело, требующее «всех твоих сил», «жгучих слов». Если поэт хочет воспеть «бури», «рассказать о битвах», он должен «стать участником событий величавых» 74.

Стихотворение Брайента «На смерть Линкольна», вызванное, несомненно, глубокими и искренними чувствами, строится, однако, на традиционных и архаических образах и выражениях. Потребовался гений Уитмена, чтобы чувства народа, потрясенного трагической гибелью Линкольна, нашли адекватное выражение в американской поэзии.

Любопытно, что и Лоуэлл — наряду с «Записками Биглоу» — создавал, подобно Брайеиту, стихотворения, в которых величие исторической борьбы Севера воспето в духе английской поэзии начала XVIII в.

В его стихотворении «Современный кризис», например, есть сильные строки. Вместе с тем перед нами возникает длинный каталог таких понятий, как Свобода, Правда, Век, Эра, Будущее, Ложь, Судьба, Современность, Зло, Грех, Время, Насилие, Тьма, Прошлое. Стихотворение заканчивается призывом помнить, что смелые люди никогда не боялись бороться за настоящее. Мысль эту поэт выражает, однако, следующим образом. Он предлагает спустить на воду новый «Мэйфлауер» (на корабле под этим названием прибыли в Америку первые переселенцы-пилигримы), а затем двинуться вперед по бурному зимнему морю, не пытаясь открыть ворота Будущего «от крови заржавелым Прошлого ключом» 75.

В душный мир книжной поэзии, одетой в старомодный сюртук, застегнутой на все пуговицы, «Записки Биглоу» того же Лоуэлла внесли дыхание улицы, язык живой жизни. Нелегко поверить, что автор «Современного кризиса» и автор «Записок Биглоу» — одно и то же лицо. Первая серия «Записок Биглоу», созданная в середине 40-х годов, была плодом молодого воображения и свежих чувств. Это был дерзкий вызов традициям не лишенной снобизма интеллигенции так называемых новоанглийских штатов. Во второй серии, написанной в годы Гражданской войны, Лоуэлл порой повторялся. Он снова выступил в простонародном одеянии (в известной мере «Записки Биглоу» перекликаются с газетной юмористической прозой тех лет, оказавшей весьма большое влияние на Марка Твена), но оно уже не вполне соответствовало внутренним ощущениям Лоуэлла. К этому времени в его мировоззрении уже наметились консервативные склонности.

В одной из своих статей поэт указывает, что, написав в конце 40-х годов первую серию «Записок Биглоу», он «не имел намерения» их продолжать. Непосредственным поводом для создания ранней серии «Записок Биглоу», была захватническая война США против Мексики, которую Лоуэлл справедливо расценивал как «национальное преступление, совершенное во имя рабства» 76. Гражданская война показала, что рабовладельцы способны на еще более страшные преступления, и поэт вернулся к своей старой манере и старым героям, чтобы продолжить борьбу против опасного врага.

Кроме самого фермера Биглоу, честного и горячего противника рабства, в «Записках Биглоу» изображены также осторожный и педантичный священник Уилбер и Бердофредем Соупи, готовый прислуживать плантаторам.

Широко пользуясь «диалектом янки» (выражение самого поэта), воспроизводя характерные фразеологические обороты и даже произношение фермеров из новоанглийских штатов, Лоуэлл создал насыщенные народным юмором картины жизни в годы сражений между Севером и Югом. Художник вводит в свои стихи множество конкретных и политически злободневных фактов из повседневной жизни рядовых соотечественников в годы войны.

Сатирически рисует Лоуэлл правительство южан. На диалекте героя Биглоу (в русском переводе сохранить эту особенность оригинала почти невозможно) он излагает очень смешное саморазоблачительное «послание», якобы зачитанное на некой «секретной сессии» президентом рабовладельческой Конфедерации Дэвисом. Президент начинает свое послание так:

I sent you a messige, my friens, t’ other day,
To tell you I’d nothin’ pertickler to say…

Признав, что ему «нечего сказать», Дэвис дальше объявляет «новую нацию», президентом которой он является, «мертворожденной», но богатой «социальными и политическими» достоинствами. Эта нация представляет собой

… a people united, an’ longin’to die
For wut we call their country, without askin’ why… 77

В подобном гротескно-пародийном духе написано все «послание». Крепко достается от Лоуэлла и северным сторонникам «компромисса» с плантаторами. Его герой Биглоу называет поклонников идеи «примирения» просто «тварями».

Наблюдая, как предатели пытаются подорвать боевой дух народа, Биглоу не без горечи предлагает бороться за свободу по крайней мере столь же ревностно, как последователи Дэвиса борются за рабство. Главный персонаж поэмы затрагивает самые животрепещущие проблемы войны. Зло высмеивая северных генералов, которые хотят преодолеть все трудности, увеличивая численность армии, Лоуэлл заявляет, что Северу нужно не «больше мужчин», а «больше мужества» 78, больше умения и стойкости в руководстве боевыми операциями.

В «Записках Биглоу» (если не считать посланий Уилбера, пародийный характер которых очевиден) нет ничего от той нарочитой архаичности, той искусственности и подражательности, которые были характерны для немалого числа произведений американской поэзии середины прошлого века.

Лоуэлл достаточно ясно осознавал, что развитию современной американской литературы мешали ставшие привычными неестественная приподнятость, «изящное» многословие. В предисловии к послевоенному изданию второй серии «Записок Биглоу» он писал: «Мне давно уже кажется, что большим пороком американской литературы, а также и ораторского искусства является сознательный отказ от простоты. Возникла тенденция рассматривать родной наш язык как язык мертвый, источником познания которого служат грамматика и словари, а не сердце…» 79.

Поэт приводит любопытные примеры того, как простые и ясные выражения превращались под пером американских литераторов середины XIX в. в нечто претенциозное и несуразное. Вместо того чтобы сказать: «Послали за доктором»,— часто пишут: «Решили воспользоваться услугами семейного врача». Вместо: «Я скажу несколько слов»,— ораторы говорят: «С вашего разрешения я осмелюсь выступить с некоторыми краткими соображениями». А простые слова «он умер» превращаются на страницах американской печати в «изысканные» выражения вроде: «Он покинул сей мир», «Он умчался на крыльях в вечность» 80 и т. п.

Надо сказать, что сдвиг в сторону реализма в творчестве Лоуэлла чувствовался не только там, где у него шла речь об актуальнейших общественных проблемах, но и в некоторых стихотворениях, где нет и тени злободневности, политической сатиры. В «Записки Биглоу» Лоуэлл включил, например, стихотворение «Сватовство», якобы написанное тем же Биглоу на диалекте деревенских жителей Новой Англии (в переводе эта особенность оригинала не сохранена).

В стихотворении повествуется о том, как молодой фермер Зекл заходит в дом Халди, в которую он влюблен. Раньше Зекл был весьма легкомысленным юношей:

Девиц он знал до двадцати,—
С одной, с другой покружит,
И к третьей уж готов пойти,
Ни  об одной не тужит 81

(Пер. М. Зенкевича)

Но теперь юноша полюбил по-настоящему и потому ведет себя крайне робко. Столь же смущена девушка, втайне отвечающая Зеклу взаимностью. Молодые люди не находят «слов… и тем для разговора», они уже собираются расстаться, но наконец любовь бросает Халди в объятия Зекла.

Если для Лоуэлла Биглоу, Зекл или Халди — при всей его искренней симпатии к ним — были все же в какой-то степени людьми из другого мира, то Джон Гринлиф Уиттьер вырос среди таких американских фермеров. Крестьянские корни Уиттьера недвусмысленно сказались в «идиллической», по собственному определению Уиттьера, поэме «Занесенные снегом», автобиографический характер которой очевиден. Не удивительно, что еще в молодые годы Уиттьер ощутил много родственного в поэзии Бернса. Однако американскому поэту была присуща некоторая духовная узость (он был ревностным квакером), чуждая как Бернсу, так и великому соотечественнику Уиттьера — Уитмену.

Фермерский демократизм, решительное отрицание рабства, любовь к природе и вместе с тем глубокая религиозность — все это наложило неизгладимый отпечаток еще на довоенное творчество Уиттьера. Хотя квакерская ограниченность и сковывала творческие возможности поэта, поистине героическая преданность Уиттьера делу борьбы против невольничества придала его стихам жизненность и силу. Он был поэтом аболиционизма. Здесь истоки как романтической взволнованности, так и реалистических тенденций его поэзии.

Следует отметить, что в религиозной окраске, присущей анти- рабовладельческим стихам Уиттьера, было нечто весьма характерное для поэзии США тех лет. Как правило, американские поэты боролись против невольничества, пользуясь языком и образами библии. В творчестве Уиттьера мы находим крайний пример сочетания религиозности со стойкими аболиционистскими убеждениями автора. В стихах военных лет присущие ему противоречивые тенденции сказались с новой силой. Квакерски-пацифистское начало в мировоззрении поэта неизбежно сделало его отношение к Гражданской войне не вполне последовательным. Характерно, что накануне войны Уиттьер отказался поддержать Джона Брауна. Он даже предложил (в стихотворении «На злобу дня», 1861) признать за рабовладельческими штатами право на выход из Союза. Стоит ли, спрашивает поэт, разжигать «адский огонь», чтобы «снова цепь сковать» 82, связывающую штаты? Однако, когда война стала реальностью, Уиттьер не стал осуждать солдат Севера, пустивших в ход оружие.

Творчество Уиттьера военных лет отражает борьбу его квакерских склонностей, с одной стороны, и воинствующе-аболиционистских настроений, с другой. Пожалуй, сам того не осознавая, Уиттьер все чаще звал сражаться против рабства. В стихотворном послании «Джону Фремонту» Уиттьер горячо приветствовал действия американского генерала, освободившего рабов на занятой его войсками территории, не дожидаясь указаний Вашингтона.

В стихотворение «Порт-Роял» введена «Песня лодочников-нег- ров» — страстный гимн в честь свободы, написанный в традициях негритянских «спиричуэле» — народных песен, окрашенных в религиозные тона. Певцы возлагают надежды на бога, но такое горячее влечение к свободе звучит в их «диком припеве», что мы чувствуем: если негры не получат волю, они сами вырвут ее силой, и поэт будет всей душою с ними.

В уста негров вложены такие, например, слова:

Мы молим бога — дать нам знак,
Что близок день свободы,
О ней леса шумят сквозь мрак,
Гремят морские воды.
О ней звонят колокола,
Она нам в грезах снится,
Она и в клекоте орла
И в песне вольной птицы.
Растить маис и хлопок, рис
Тогда мы будем сами,
И смолкнет лай собачьих стан
В погоне за рабами83.

(Пер. М. Зенкевича)

О мощи антирабовладельческого пафоса Уиттьера и о гражданском его мужестве говорит любопытный эпизод периода Гражданской войны. Опираясь на хорал Лютера «Ein’Feste Burg ist Unser Gott» («Господь — наш истинный оплот»), названный Энгельсом«»Марсельезой^» XVI века» 84, поэт написал во время войны произведение под тем же названием (1861), пронизанное мыслью о необходимости похоронить рабство.

Поэт восклицает:

Не зазвонят колокола,
Победу возвещая,
Пока живет исчадье зла,
Народ разъединяя.

Блажен лишь тот,
Чей ум поймет,
Победы звон —
Весть похорон

Для Рабства навсегда85.
(Пер. М. Зенкевича)

Открытый призыв к уничтожению невольничества встревожил некоторых генералов-северян, включая и Макклеллана, который находился тогда во главе федеральных войск и не помышлял об освобождении рабов. Исполнителям песни было запрещено выступать перед солдатами. Друзья Уиттьера решили обжаловать решение Макклеллана перед самим президентом. Потребовалось личное распоряжение Линкольна, чтобы песня была допущена к исполнению в войсках.

Наиболее известное, ставшее хрестоматийным, стихотворение Уиттьера военных лет — баллада «Барбара Фритчи». Почти все американские критики видят в этом произведении шедевр американской поэзии. Энергичным стихом поэт рассказал историю подвига, совершенного старухой, которая рискуя жизнью, вывесила флаг федерального правительства в городке, занятом южанами.

Когда отряд южан, которым руководил известный генерал Джексон, обстрелял дом, где жила Фритчи, и «флаг изрешеченный с древка снесло», она подхватила его и, высунувшись из окна, взмахнула простреленным знаменем:

«Стреляйте в седины моей головы,
Но флага отчизны не трогайте вы».

Уиттьер изображает в романтических тонах не только главную героиню поэмы, но и ее антагониста. Мужество Барбары Фритчи произвело такое сильное впечатление на Джексона, что по его лицу скользнула «тень раскаяния, краска стыда». Генерал дал приказ оставить старуху в покое, пригрозив расправой тем, кто вздумает его ослушаться.

В известной степени стихотворение Уиттьера было ответом на «Мэриленд, мой Мэриленд». Ведь, верная сторонница Севера, Фритчи живет в штате Мэриленд. Ее родной город Фредерик, читаем мы у Уиттьера, блестел

Шпилями крыш, и зеленый вал
Холмов мэрилендских его окружал86.

(Пер. М. Зенкевича)

Наряду с некоторыми патетическими стихами Эмерсона и Брайента, «Записками Биглоу» Лоуэлла и лучшими стихотворениями Уиттьера в золотой фонд американской поэзии периода Гражданской войны входит песня, особенно народная песня.

Знаменитая песня «Тело Джона Брауна» навсегда вошла в сокровищницу американской поэзии. Память о Джоне Брауне, бесстрашном, несгибаемом борце против рабства (его отрядом был захвачен форт Харперс-Ферри), казненном в 1859 г. за революционную деятельность, ярче всего запечатлена в небольшом стихотворении, автор которого неизвестен. Это стихотворение стало песней и знаменем Севера. Тысячи и тысячи солдат Северной армии шли в бой с песней:

Тело Джона Брауна лежит в земле,
Тело Джона Брауна лежит в земле,
Тело Джона Брауна лежит в земле,

Но дух его ведет вперед.
Слава, слава, аллилуйя,
Слава, слава, аллилуйя,
Слава, слава, аллилуйя,
Его душа ведет вперед87.

Есть предположение, что автором «Тела Джона Брауна» был некий Ч. С. Холл. Однако известные варианты этого произведения, в котором есть многое от негритянских спиричуэле, передаваясь из уст в уста, несомненно, подверглись народной переработке. Пожалуй, ни один американский поэт не призывал так прямо и резко довести до конца дело борьбы с плантаторской контрреволюцией, повесив на «кривой яблоне» президента Конфедерации Джеффа Дэвиса, как анонимный создатель (или создатели) «Тела Джона Брауна».

Как Эмурьян, так и братья Хипсы утверждают, что музыка «Тела Джона Брауна» родилась за несколько лет до Гражданской войны, когда некий Уильям Стифф сочинил для участников религиозно-песенного общества в штате Джорджия песню, в которой воспевалось величие Христа, царящего в Ханаане. Вместе с тем Эмурьян признает, что, строя свою песню по принципу троекратного повторения первой строки в каждой строфе и дополнения ее четвертой, новой строкой, Стифф исходил из опыта создателей спиричуэле. В основу припева своей песни: «слава, слава, аллилуйя» Стифф положил «выражение, которое было очень популярно в то время как среди белых, так и среди негров» 88.

Песня о Джоне Брауне, возникшая в самом начале войны, состояла меньше, чем из дюжины многократно повторявшихся строк, но в этих строках с огромной силой была запечатлена живая связь дела, за которое отдал жизнь Джон Браун, с Гражданской войной.

Текст песни о Джоне Брауне все время обогащался. Неизвестные авторы вносили в песню новые и новые строки. В своей книге «История американской народной песни» Р. Эймес приводит следующую строфу, которую, по его замечанию, создали анонимные «импровизаторы»:

Взял Харперс-Ферри штурмом он с горсткой храбрецов.
Страх на Виргинию нагнал храбрейший из бойцов.
Пускай теперь повешен он шайкою врагов,
А дух его ведет вперед89.

(Пер. Вл. Микушееича)

Выраженная в песне «Тело Джона Брауна» мысль, что революционер, повешенный рабовладельцами, продолжает бороться, продолжает идти вперед вместе с «солдатами в синем», что на спине его «походный ранец» 90 и что война должна закончиться полным уничтожением Конфедерации — казнью ее президента, была бесконечно дорога солдатам армий Севера.

Впрочем, роль песни  «Тело Джона Брауна» в истории войны Севера и Юга этим не исчерпывается. В феврале 1862 г. в журнале «Атлантик мансли» было напечатано стихотворение поэтессы Джулии Хоуп «Боевой гимн республики». Стихотворение это можно петь — и его вскоре же начали распевать — на все тот же мотив песни  о Джоне Брауне. Создав свое стихотворение под прямым воздействием «Тела Джона Брауна», автор «Боевого гимна республики», подобно Уиттьеру и десяткам других поэтов, обращается к богу как покровителю дела Севера. Теперь с «солдатами в синем» марширует сам господь бог («Наш бог идет вперед»). Поэтесса призывает бойцов Северной армии «умереть за свободу», как Христос умер «за святость людей» 91.

Стихотворение Хоуп — выдающееся произведение американской поэзии. Но, как свидетельствуют братья Хипсы, сегодня текст «Боевого гимна республики» стал достоянием «воскресных школ и церквей», причем «миллионы людей», распевающих эту песню, не имеют представления о «первоначальном смысле» 92 торжественных строк, сложенных Джулией Хоуп.

Зато слова песни «Тело Джона Брауна» и поныне сохранили свое боевое звучание. Песня о Брауне представляет для наших современников не только исторический интерес. И в наши дни она будит в сердцах передовых американцев стремление дать отпор поработителям народа. Она жива, как жив образ самого Брауна.

Выступая в Нью-Йорке на массовом митинге в дни, когда отмечалось столетие начала войны Севера и Юга, редактор газеты «Уоркер» Джеймс Джексон напомнил собравшимся о значении казни Джона Брауна, прозвучавшей «похоронным звоном для рабства» 93, и одновременно с гневом сказал о современной жертве реакции, о борце против рабовладельцев XX века — Патрисе Лумумбе.

В своей книге «Когда-то была война» Джон Стейнбек заметил мимоходом, что для армии США вторая мировая война не была «поющей войной» 94, американские солдаты не распевали песен, они — по мысли Стейнбека — были настроены мрачно, хмуро. Писатель объясняет это тем, что в первой половине сороковых годов простые американцы в военной форме с тревогой думали о том, что их ждет после войны. Солдат мучила мысль о возможности наступления в США нового экономического кризиса, подобного кризису тридцатых годов. Они, по словам Стейнбека, задавали себе много беспокойных вопросов. «Не окажутся ли они, вернувшись домой, в стране, погубленной алчностью?» 95,— спрашивает писатель.

Братья Хипсы подтверждают вывод Стейнбека. Они тоже пишут, что «вторая мировая война не была поющей войной» (кстати, то же они говорят и о войне в Корее). Хипсы, в частности, пишут: «…создатели музыки отличались в течение четырех лет второй мировой войны почти полным бесплодием. В самом деле, какие песни  высокого качества сохранились в памяти?» И дальше: «За немногими исключениями, творения композиторов (создателей песен.— М. М.) были на редкость посредственными» 96.

Напротив, песенное наследие Гражданской войны — свидетельствуют исследователи — отличалось как большим объемом, так и художественным богатством. По данным одного современника, только за первый год войны между Севером и Югом было опубликовано «две тысячи песен»97, посвященных военным темам. В дальнейшем таких песен выпускали еще больше. И песни эти отличались глубокой искренностью.

В годы Гражданской войны поэты-северяне развивали на более широкой основе традиции массовой песни американской революции конца XVIII в.— войны за независимость. Расцвет песенного творчества во время войны 1861—1865 гг.— явление поразительное. Сердца миллионов северян были наполнены ненавистью к рабовладельческому Югу, и чувства народа нашли воплощение в десятках и десятках песен выдающегося художественного значения.

Гражданская война была — воспользуемся термином Стейнбека и Хипсов — «поющей войной». Солдаты Линкольна, которые шли в атаку с песней «Тело Джона Брауна», не только понимали, что защищают правое дело, но и твердо верили, что, разгромив плантаторов и сохранив цельность страны, они откроют для себя и своих детей новые, радостные жизненные перспективы.

Помимо «Тела Джона Брауна» и «Боевого гимна республики» огромной популярностью пользовались в годы войны Севера и Юга такие песни, как «Идут, идут, идут», «Мы идем, отец Авраам» (имеется в виду президент Линкольн) и многие другие.

«Первый выстрел прозвучал» Джорджа Рута,— пожалуй, первая песня военных лет, получившая широкую известность в северных штатах. Негодуя по поводу нападения южан, Рут призвал патриотов немедленно выступить против «изменников», защитить «священные нрава свободы» 98.

Песня об «отце Аврааме», созданная Джеймсом Гиббонсом, была ответом на призыв президента, прозвучавший в июле 1862 г., в один из самых трудных и опасных для северян моментов войны, увеличить армию за счет сотен тысяч новых бойцов-добровольцев. «Мы идем, отец Авраам, нас еще триста тысяч»,— восклицает поэт99. Подобно Уитмену и Брайенту, он говорит, что американцы бросают плуг в поле и покидают мастерские, чтобы взять в руки оружие.

Песня Генри Уорка «Поход через Джорджию» была вызвана к жизни одним примечательным событием войны — рейдом армии генерала Шермана по тылам южан. Солдаты пели «от Атланты до моря, маршируя сквозь Джорджию»,— говорится в припеве. Произведение это было создано уже после того, как Линкольн объявил об освобождении рабов, и вполне естественно, что поэт упоминает о радости, с которой негры встречали «радостные звуки» песен солдат ¹⁰°, говорившие о приближении северян100.

Уже упоминавшемуся Руту принадлежит также песня «Идут, идут, идут, солдаты маршируют», в которой выражены чувства военнопленных, томившихся в лагерях на юге США и годами ожидавших прихода освободителей.

В стенах тюрьмы мы ожидаем дня,
Когда раскроются железные ворота101.

Некоторые поэты-северяне создавали тексты песен на диалекте негров. Лучшая из этих песен принадлежит Уиттьеру и является частью уже упоминавшегося стихотворения «Порт-Роял». Текст Уиттьера был положен на музыку несколькими композиторами и известен под разными названиями. Среди «негритянских» песен Уорка есть очень яркие произведения. Одна из лучших его песен — «Царство божье откроется скоро»; ее словами негры выражали свой восторг по поводу бегства рабовладельца перед «солдатами Линкольна».

Весьма примечательно то обстоятельство, что лучшими стихотворениями и песнями периода Гражданской войны оказались в конечном счете произведения, созданные поэтами, которые в прошлом были тесно связаны с аболиционистским движением.

Это относится не только к Уиттьеру, Уитмену, Лоуэллу или Брайенту, но и к второстепенным поэтам. Так, Рут, написавший песню «Первый выстрел прозвучал» (а также четыре десятка других песен), был решительным аболиционистом. Хоуи, автор «Боевого гимна республики», и ее муж стали еще в начале 40-х годов «активными членами аболиционистского движения, близкими друзьями таких видных руководителей антирабовладельческих сил, как Уильям Гаррисон и Уенделл Филлипс» 102. Гиббонс — создатель песни об «отце Аврааме», наиболее известной из всех песен в честь Линкольна, написанных во время войны и вскоре после его смерти от руки агента южан (общее число таких песен превысило 500),— был сыном аболициониста и сам активно боролся за принципы аболиционизма. Показательно, что во время бунта в Нью-Йорке (летом 1863 г.), вызванного призывом в армию северян, толпа сторонников Юга ворвалась в дом Гиббонса, разграбила имущество, уничтожила многие рукописи и едва не расправилась с ним и с его семьей. Наконец, Уорк был сыном человека, который содействовал побегу многих рабов из южных штатов в Канаду, был присужден к тюремному заключению и вернулся, когда будущему «песеннику» уже было больше десяти лет. Нет сомнений, что впечатления детских лет надолго остались в памяти автора песни о походе северян «через Джорджию».

Можно назвать десятки песен, пользовавшихся большой популярностью во время Гражданской войны, авторы которых остались неизвестными. Особенно много таких песен создавали негры. Р. Эймес рассказывает, например, что некий «бывший раб, барабанщик 107-го пехотного полка, сочинил песню, которую, по-видимому, исполняли на все тот же не терявший популярности мотив «Янки Дудль»» 103. В этой песне отмечено смятение, охватившее южан после того, как Линкольн издал свою декларацию об освобождении рабов.

На улице то там, то здесь
Пошепчутся южане.
О Линкольне заводят речь
И о его воззвания.

С гордостью говорит поэт о негритянских частях Северной армии:

Цветные строятся полки.
В смятеньи вражий стан.
Бьюсь об заклад, мы победим
Мятежников южан.

(Пер. Вл. Микушевича)

Некоторые из фольклорных песен тех лет сохранены в сборниках, составленных современником Гражданской войны Фрэнком Муром. Впрочем, народное происхождение негритянских песен, записанных Муром, не всегда может быть с уверенностью установлено. Некоторые из них, возможно, были написаны неизвестными поэтами-белыми, которые подражали негритянским песням. Интересна опубликованная Муром анонимная «Песня освобожденных рабов», в которой характерные для негритянских спиричуэле обращения к богу сочетаются с выражением яростной ненависти к южным плантаторам. Сколько едкой издевки над врагом есть в таком, например, мотиве этой песни: все растет, все поднимается на полях — и рис, и хлопок — не поднимется лишь «мятежник из своей могилы» 104.

Вполне аутентична, надо думать, песня рабов, которую, как писал анонимный корреспондент одной из газет в период войны Севера и Юга, пели негры в школе «для цветных» поселка Фернандина (штат Флорида). За исполнение подобных песен в районах господства рабовладельцев, сообщает корреспондент, негров подвергали телесному наказанию и сажали в тюрьму. Песня завершается экстатическими восклицаниями:

Нас вскоре ждет свобода!
Нас вскоре ждет свобода!
Нас вскоре ждет свобода!
Господь нас ждет к себе!
Так пой же, брат! Так пой же, брат!
Так пой же, брат! Так пой!
Будь славен бог!105

Уолт Уитмен не раз высказывал убеждение, что испытания Гражданской войны послужат толчком для еще не виданного расцвета в США литературы и, в частности, поэтического творчества.

Величайшим мастером американской поэзии периода Гражданской войны оказался сам Уитмен. Однако современники его этого не понимали. Характерный факт. В антологии литературы военных лет, составленной Ф. Муром, приведены стихи десятков американских поэтов — именитых и почти (или вовсе) неизвестных. Уиттьер представлен четырьмя стихотворениями, Холмс — таким же количеством, Бокер — даже пятью. Мур включил в свой сборник стихи Лонгфелло, южанина Рэндолла и многих других поэтов как Севера, так и Юга. Но в этом обширном томе нет ни единого стихотворения Уитмена.

За три месяца до окончания войны Севера и Юга в письме (от 6 января 1865 г.) к своему другу Уильяму О’Коннору Уитмен выразил надежду, что сборник его стихотворений военных лет «Барабанный бой» «все-таки выйдет в свет еще этой зимой»106. На самом деле книга была опубликована только после завершения войны и гибели Линкольна весной 1865 г. В том же письме Уитмен с надеждой и даже гордостью говорит о сборнике «Барабанный бой», считая, что в стихах, вошедших в эту книгу, ему наконец-то удалось. добиться желанной цели — «…воплотить в поэзии… Время и Страну, в которых мы существуем…» 107.

Когда Уитмен, наконец, напечатал свои стихи военных лет, все они, вместе взятые, составили тоненькую книжку небольшого формата. Тем не менее уитменовские стихотворения 1861— 1865 гг.— не только вершина американской литературы военных лет, но и огромный вклад в поэзию США. В «Барабанном бое» с новой силой раскрылось величие многообразного дарования поэта-демократа. Еще очевидней стали народность творчества Уитмена и его новаторская роль не только в американской литературе, но и вообще в мировой поэзии.

Довоенное творчество Уитмена, пронизанное революционно-демократическими настроениями, как бы предсказывало неизбежность схватки между Севером и рабовладельческим Югом. В период войны смысл того, что Уитмен писал раньше, в 50-х годах, стал до конца очевиден и ему самому. Поэт не оставил стихов, посвященных каким-либо конкретным битвам Гражданской войны. О гибели «Камберленда» рассказали в стихах, наряду с Лонгфелло, крупнейший американский романтик Герман Мелвилл и многие американские поэты. Этой и подобных ей тем Уитмен не затрагивал. Не было у него и торжественных од, суммирующих смысл и значение исторического конфликта Севера и Юга, как у Лоуэлла, Эмерсона или Брайента. Откликаясь на события войны, «добрый седой поэт» пошел своим собственным, неповторимым путем.

Потрясения военных лет окончательно очистили творческое сознание Уитмена от всего подражательного, навеянного традициями. Удивительна почти юношеская свежесть восприятия жизни, характерная для поэта в годы войны,— а ведь солдаты, за которыми он ухаживал тогда в лазаретах, считали его стариком.

Да, военные годы были временем несомненного подъема для большого числа американских поэтов. Однако, обращаясь к темам войны, они, как правило, опирались на установившиеся поэтические каноны. Уолт Уитмен, отдаваясь новым мыслям и чувствам, смело ищет новых средств выражения. И здесь кроется, вероятно, одна из причин того обстоятельства, что даже в годы, когда поэт воспевал общенародное дело борьбы с южанами, редакторы, издатели и критики в большинстве своем продолжали относиться к нему весьма холодно. Уитмен смог опубликовать в газетах и журналах лишь очень малую часть своих военных стихов, а сборник его поэтических произведений «Барабанный бой» не только вышел в свет лишь после войны, но и был напечатан за счет самого автора — он так и не нашел издателя. Более того, эта книга послужила предлогом для новых нападок на поэта, которые он воспринял с особенной болью.

На сборник «Барабанный бой» одновременно обратили внимание два начинающих писателя, которым к концу века предстояло занять видное место в американской литературе: В. Гоуэлс и Г. Джеймс. Ни тот, ни другой не увидели в творчестве Уитмена почти никаких достоинств. Отвергая «художественный метод» поэта, его «ошибочную теорию», Гоуэлс отказался признать автора «Барабанного боя» «истинным поэтом» 108.

Джеймс же не только в крайне резкой форме выразил свое отрицательное отношение к стихам поэта, но и по существу обвинил его в желании спекулировать на военной теме. (К концу века и Гоуэлс и Джеймс сумели более справедливо оценить поэзию Уитмена.)

Свою мечту — воздействовать стихами на сердце народа в самый разгар борьбы с рабовладельцами — Уитмен сумел осуществить лишь в очень небольшой степени. Но истинная поэзия, являясь порождением и зеркалом эпохи, переживает ее, иногда раскрываясь во всем своем величии лишь последующим поколениям. Так случилось с творчеством Уитмена, в частности с его стихами периода Гражданской войны, когда жизнь американского народа полна была драматических перемен и бурных конфликтов. Как и прежде, Уитмен хочет в своих стихах изобразить широчайшие слои народа. Но в его творчестве появляются новые черты, новые тенденции. В поэзию Уитмена приходит новый герой, во многом непохожий на лирического героя «Песни о себе» и других поэм довоенного времени. Это не сам поэт, перевоплощающийся у нас на глазах то в фермера, то в рабочего, то в кучера-негра, то в пожарника, то в сотни других людей (с этой способностью лирического героя «Листьев травы» снова и снова менять свой облик, «сливаться» с разными его соотечественниками, выступать как бы во множестве духовных «одеяний» и связана специфическая особенность уитменовского метода типизации на раннем этапе его творчества). В годы войны поэт создает образы иного склада, не столь переменчивые, не столь мозаичные. Уитмен, как и прежде, хочет изобразить в своих стихах широчайшие слои американцев, народные массы. Но если раньше черты народа находили выражение прежде всего в облике лирического героя, то теперь образ народа объективируется.

Характерно, что в стихотворениях военных лет почти отсутствуют знаменитые уитменовские «каталоги»-перечисления, помогавшие лирическому «я» поэта соединиться с широким и многообразным реальным миром и стать его выражением. В поэзии Уитмена появляются образы то Маннахатты — «хозяйки» Нью-Йорка, то солдата «в синем», то «года борьбы», то грозно грохочущего барабана. «Год борьбы», персонифицирующий мощь американского народа, который осуществляет свою буржуазно-демократическую революцию, показан в стихотворении «1861» сильным, загорелым мужчиной, «с тесаком за поясом сбоку». Его зычный голос «гремит по всему континенту», он широко шагает «упругим шагом».

Стихотворение завершается великолепными строками:

Я видел тебя мускулистого, в синей одежде, с оружьем, могучий
год,
Я слышал твой решительный голос, гремевший снова и снова,
Твой голос, внезапно запевший из кругложерлых пушек,
И я вторю тебе, стремительный, гулкий, неистовый год!109
(Пер. М. Зенкевича)

В стихотворении «Пусть сначала прозвучит прелюдия» рассказывается о том, как «хозяйка» Нью-Йорка, «окруженная миллионом своих детей», узнав о наглости мятежников-южан,

В ярости ударила кулаком по тротуару110.

Образ громоподобной Демократии, которая идет вперед при вспышках молний и бьет наотмашь, возникает в стихотворении «Поднимитесь, о дни, из ваших неизмеримых глубин».

К числу подобных образов-символов, воплощающих величие поднимающегося в гневе народа, принадлежат также образы знамени («Песня знамени на утренней заре» ¹¹¹), которое «возникло из ночи»112, разрезает воздух, меряет небо и зовет к борьбе за свободу, и грозно грохочущего барабана, зовущего оставить мирный труд ради схватки с врагом («Бей, бей, барабан»).

Уитмен развивает лучшие традиции поэзии революционного романтизма, в первую очередь традиции Байрона и Шелли; в его стихах — горячее дыхание бойца.

Ему чужды набившие оскомину, давно утерявшие тепло человеческих эмоций, псевдоромантические трафареты. Он далек и от сравнений, аналогий, порожденных холодной ученостью. Примечательно, что в стихах Уитмена вовсе нет традиционных библейских образов, обращений к богу, ангелам и т. д., которых так много было в американской поэзии — не только в произведениях Уиттьера, Холмса или Эмерсона, но и почти всех других стихотворцев США.

Уитменовские произведения были пронизаны живым, непосредственным, горячим чувством. Даже самые романтические из его стихотворений богаты деталями, картинами, образами, почерпнутыми из повседневной жизни рядовых людей Америки.

В стихотворении «Пусть сначала прозвучит прелюдия» поэт изображает с большой эмоциональной силой, приподнято и вместе с тем реалистически точно отправление солдат на войну, плач матерей, прощающихся с сыновьями, полисменов, которые расчищают дорогу войскам. И тут же возникает образ «молчаливых пушек», которые скоро заговорят113¹¹⁴.

Обращаясь в стихотворении «Песня знамени на утренней заре» к ребенку, поэт конкретно рисует «радости мирной жизни» (чтобы затем отвергнуть их во имя борьбы за свободу):

Я вижу машинистов за машинами, я вижу, как строятся здания,
одни начинаются, другие приходят к концу,
Я вижу вагоны, быстро бегущие по железным путям, их тянут
за собою паровозы,
Я вижу кладовые, сараи, железнодорожные склады и станции
в Бостоне, Балтиморе, Новом Орлеане, Чарлстоне… ¹¹⁵,
(Пер. К. Чуковского)

Как уже упоминалось, у Брайента есть стихотворение «Призыв нашей страны», близкое по мотивам уитменовскому «Бей, бей, барабан». Брайент тоже призывает соотечественников оставить мирный труд. Но в стихотворении «Бей, бей, барабан» не только больше жара, но ощущается и более глубокое понимание подлинных условии бытия страны. У Брайента нет и намека на возможность дифференцированного восприятия Гражданской вой ны американцами разных социальных позиций. Уитмен же осуждает «торгашей, спекулянтов», которые «не слышат» 116  зова барабана. Если в «Призыве пашей страны» встречаются образы традиционного характера (например, упоминается рука, «которая пантеру уничтожит» ¹¹⁷), то в «Бей, бей, барабан» их не найти.

В ряде произведений, написанных в годы войны (включая и такие, в которых встречаются заведомо романтические образы), Уитмен вступает в своего рода полемику с литературой романтизма, в особенности с характерным для нее утверждением превосходства нетронутой человеком природы над городом, над миром цивилизации. Уитмен охотно, даже вызывающе воспевает «толпы», притом «толпы» городские. Большой город представляется поэту прекрасным, и главная причина этого — свободолюбие его жителей. Ведь города, где живут тысячи и сотни тысяч людей, поставляют стране особенно много боевых противников рабства.

В стихотворении «Поднимитесь, о дни, из ваших неизмеримых глубин» Уитмен смело утверждает, что город лучше, ярче, радостней природы со всеми ее красотами. И он воспевает именно город времен Гражданской войны, ибо увидел его полным мощи, ибо человек там «вырвался вперед» 118. Гимн во славу города, который слышится в стихотворении «Пусть сначала прозвучит прелюдия», даже более явно сопряжен с утверждением, что горожане — беззаветные борцы против Юга. Вот возница «соскочил с повозки», чтоб отправиться воевать, «рабочие вооружаются», повсюду новые рекруты — «и старики показывают им, как носить снаряжение» ¹¹⁹. Если прежде, говорит в заключение Уитмен, город мог вызывать грустные раздумья, то теперь пришло время для радостной улыбки. В период Гражданской войны поэт еще яснее, чем в прошлом, увидел духовную красоту рядового человека. Даже настоятельнее, нежели в своих довоенных стихах, Уитмен развивает важнейший для него мотив дружбы, солидарности и братской взаимопомощи простых людей. В своих «Памятных днях» он прямо указывал, что никогда не ощущал столь глубоко «величия и реальности американского народа» 120, как в годы Гражданской войны.

Таковы были основные мотивы, которые звучали в творчестве Уитмена на первом этапе борьбы Севера с Югом. Дальнейший ход развития кровопролитной войны, принесшей простым американцам много страданий, и личный жизненный опыт Уитмена, проработавшего несколько лет санитаром в военных лазаретах, внесли в его творчество существенные изменения. Поэт стал реже выступать со стихами, непосредственно зовущими на борьбу, он не столь часто, как раньше, касался общефилософских тем. Его внимание все больше и больше привлекали трагические будни военного времени. Он рисует искаженные муками лица солдат в лазаретах, глубже входпт во внутренний мир обыкновенных своих сограждан. Уолт Уитмен не потерял веры в справедливость дела, которое защищали «солдаты в синем». Он не стал одним из тех, кто видел в Гражданской войне только кровавую бессмыслицу, но не мог и закрывать глаза на пороки буржуазного Севера. Он был слишком близок к народу, чтобы не видеть, какой дорогой ценой была куплена победа над рабовладельцами.

В позднем творчестве Уитмена военного времени нет былой монументальности. Он все чаще пишет об отдельных человеческих судьбах, типизируя их. Сам поэт выступает теперь в своих стихах не как воплощение героических качеств народа и не как своего рода совокупность многих образов — это вполне реальный участник войны, санитар, бородатый друг, товарищ раненых. Но в уитменовском лирическом герое, как и прежде, живут мысли и чувства его современников.

Движение в сторону реализма, которое ощущалось в поэзии Уитмена еще в довоенные годы, в последний период войны дало особенно значительные результаты. Поэт снова и снова изображает судьбы солдат, встречающих смерть, не успев порадоваться жизни, рисует муки их близких. Уитмен не умаляет значения подвига солдат армии Севера, он гордится ими и славит их. Стихотворение «Сомкнутым строем мы шли» — простой и пропитанный щемящим чувством рассказ о рядовом эпизоде военных лет. Здесь нет внешнего драматизма. Но в этом небольшом произведении царит суровая правда жизни, страшная, но не внушающая отчаяния.

Солдаты угрюмо отступают по неизвестной дороге «после тяжелых потерь». В полночь они  подошли к затерявшейся в лесу старой церкви. В ней — лазарет. Уитмен рисует то, чего, по его словам, «нет на картинах, в поэмах»:

Темные, мрачные тени в мерцанье свечей и ламп,
В пламени красном, в дыму смоляном огромного факела
Тела на полу вповалку и на церковных скамьях;
У ног моих — солдат, почти мальчик, истекает кровью (раненье
в живот);
Кое-как я остановил кровотеченье (он побелел, словно лилия)…

Это не натуралистическая фотография. Чувством сострадания пронизана здесь каждая строка. А в заключительной строфе стихотворения скупо очерченная картинка, полпая невысказанного горя:

Вдруг я услышал команду: «Стройся, ребята, стройся».
Я простился с юношей — он открыл глаза, слегка улыбнулся,
И веки сомкнулись навек,— я ушел в темноту…121

(Пер. М. Зенкевича)

Нет места бурным чувствам («ни слезы, ни вздоха») и в стихотворении Уитмена «Странную стражу я нес в поле однажды ночью». Солдат проводит целую ночь у тела своего погибшего друга.

Потом кончилась ночь, и на заре, когда стало светать,
Товарища бережно я завернул в его одеяло,
Заботливо подоткнул одеяло под голову и у ног,
И, омытого лучом восходящего солнца, опустил его в наспех
отрытую яму…

(Пер. И. Кашкина)

Слова «заботливо подоткнул одеяло под голову и у ног» (а ведь в одеяле — мертвый) позволяют особенно остро ощутить силу любви лирического героя к погибшему товарищу, к человеку, которого поэт называет «сыном». Внезапно возникающий (на фоне простого и точного рассказа о поступках поэта) образ мертвеца, «омытого лучом восходящего солнца», потрясает и навсегда врезается в память. Мы верим в правдивость промелькнувшего раньше обращения к убитому:- «храбрец мой» 122.

«Врачеватель ран», «Когда я скитался в виргинских лесах»,. «У костра па привале» и другие стихотворения, в которых великий поэт американского народа запечатлел героизм борцов против рабства, а вместе с тем и муки молодых людей, гибнущих во цвете; лет, тоже говорят о росте реалистического мастерства Уитмена. Стихотворение «Когда я скитался в виргинских лесах» строится вокруг простой, скромной и бесконечно волнующей надписи, которую увидел однажды поэт где-то над могилой погибшего солдата: «Храбрый, надежный, мой хороший товарищ» ¹²³. «Врачеватель ран» — рассказ о том, как лирический герой «спокойно» перевязывает раны, «(а в груди моей полыхает пожар)» ¹²⁴.

Поэт все глубже проникает в человеческие души, потрясенные войной. Иным и, пожалуй, еще более значительным поэтом предстает перед нами Уитмен в своей поэме «Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень», написанной сейчас же после завершения Гражданской воины. Это произведение — один из величайших шедевров американской поэзии — было создано под непосредственным впечатлением смерти Линкольна, убитого агентом рабовладельцев. Маркс писал о Линкольне: «…он был одним из тех редких людей, которые, достигнув величия, сохраняют своп положительные качества. И скромность этого недюжинного и хорошего человека была такова, что мир увидел в нем героя лишь после того, как он пал мучеником»  ¹²⁵ 126.

Уитмен воспринял смерть Линкольна как личное несчастье и написал, по собственному его определению, «песню кровоточащего горла» ^12S. Есть в поэме нечто от симфонии. Она делится на несколько разнородных частей, составляющих одно целое. В первых же строках произведения возникают контрастирующие темы, к которым затем добавляются новые. Поэт развивает их многообразно и красочно, то сочетая, то противопоставляя одну другой. Богатство тем и мотивов, лежащих в основе произведения, раскрывается в их борьбе и, наконец, в гармоническом слиянии.

Мысль о Линкольне — «о нем, о любимом» — сразу же сплетается в поэме с воспоминанием о «звезде, что на западе никнет». А тема «никнущей» звезды, звезды, что «могучая упала» 127 (незадолго до гибели Линкольна Уитмена особенно сильно поразила своей яркой, по печальной красотой блещущая на небе Венера), трансформируется в мотив смерти. Звезда — вестница трагедии. Поэт говорит:

Теперь я знаю, что таилось в небе, когда месяц тому назад,
Я шел сквозь молчаливую прозрачную ночь…
Когда моя душа, вся в тревоге, в обиде, покатилась вслед
за тобою, за печальной звездой,
Что канула в ночь и пропала 128.

Уитмен написал поэму-реквием. Линкольн мертв, и по стране «день и ночь путешествует гроб» с его телом, направляясь к месту похорон. Возникает новый трагический мотив: дрозда-отшельника, что «поет песню один-одинёшенек» 129.

Горе, вызванное безвременной гибелью «сладчайшей и мудрейшей души всех моих дней» 130°, передано в поэме с огромной силой. Уитмен создает образы «слезной» и «горькой» ночи, чернеющей земли, «шершавой» тучи, что «обволокла… сердце и не хочет отпустить его на волю», «укутанных в черный креп городов», «содрогающихся от горя» церковных органов. Один грустный эпитет следует за другим (поэт называет, например, множество оттенков одного только серого цвета — цвета печали, тоски). Мы все острее ощущаем тяжесть безвозвратной потери, страшную власть смерти над человеком.

Автор оплакивает не только Линкольна. Он скорбит о юношах, которые умирали в лазаретах у него на глазах, о молодых солдатах, чьи мертвые тела, закутанные в одеяла, он видел по утрам, выходя из палатки (Уитмен рассказал об этом в стихотворении «В лагере, на рассвете, а небо серое и туманное!»):

…Но только тебе, не тебе одному,—
Цветы и зеленые ветки я всем приношу гробам…131
И это знание смерти шагает теперь рядом со мною…

Поднимаясь до больших философских обобщений, поэт рисует картины, вызывающие многообразнейшие ассоциации, приобретающие все большую широту и силу эмоционального воздействия.

И смерть не леденит душу, не парализует волю и желание жить, не уничтожает всякую радость. Мысль о смерти не может, не должна мешать с достоинством и пользой для людей пройти жизненный путь, не должна лишать их счастья. Смерть — непреоборимое и вместе с тем естественное явление. Вот почему Уитмен связывает с ней не только мрачные представления. Он обращается к смерти с удивительно светлыми словами:

Ты, милая и ласковая смерть,
Струясь вокруг мира, ты, ясная, приходишь, прихо-
дишь,
Дном и ночью, к каждому, ко всем!
Раньше или позже, неявная смерть!132

Привлекательнейшей особенностью поэмы является то, что, посвятив ее памяти умершего, «священному знанию смерти», Уитмен сохраняет веру в людей, в жизнь, в будущее человечества.

Идею вечного, безграничного движения человечества вперед поэт воплотил во многих своих довоенных произведениях и, в частности, в великолепной (к сожалению, до сих пор у нас не переведенной) поэме «На бруклинском перевозе», написанной в 50-х годах.

О жизни как господствующем, вечном, неистребимом начале говорит царящий в поэме «Когда во дворе перед домом цвела этой весною сирень» лейтмотив цветущей сирени (он выражен и в ее названии). Подобно теме звезды, этот мотив не был данью поэтическим традициям — Линкольн погиб в апреле 1865 г., и гроб его, который везли по стране, был усыпан ветками благоухающей сирени. На фермах Америки и впрямь цвела в то время

…высокая сирень с сердцевидными ярко-зелеными листьями,
С мириадами нежных цветков…133.

Тема сирени проходит через все произведение. Уитмен все настойчивее противопоставляет мотив сирени мотиву смерти:

Проходя, я расстался с тобою, о сирень с сердцевидными листьями, Расцветай во дворе у дверей с новой и новой весной 134.

Образ сирени, как и связанная с этим образом мысль о «растущей» весне, придают поэме жизнеутверждающие интонации. В этом траурном произведении отсутствует надрыв. При всем трагизме многих картин поэмы («плачущие голоса панихид льются дождем»), в ней нет ощущения безысходности.

Автор не просто вновь и вновь возвращается к весеннему мотиву сирени, он вводит в произведение реалистические и полные поэзии картины повседневности. Ведь жизнь не остановилась, она продолжается, набирает силы, она бурлит и пенится. Люди умирают, но народ вечен.

О, что я повешу на стенах его храмины?
Чем украшу я мавзолей, где погребен мой любимый?

Так вопрошает поэт самого себя, и ответом служит замечательный гимн во славу природы, во славу людей, во славу прекрасной, немеркнущей жизни. Вот чем Уитмен хочет украсить мавзолей Линкольна:

Картинами растущей весны, и домов, и ферм,
Закатным вечером Четвертого месяца, серым дымом, светозар-
ным и ярким,
Потоками желтого золота великолепного, ленивого заходящего
солнца,
Свежей сладкой травой под ногами, бледно-зелеными листьями
щедрых дерев,
Текучей лазурью реки — ее грудью, кое-где исцарапанной набе-
гающим ветром…135.

Поэт не только противопоставляет смерти вечную красоту природы. Он воспевает Человека и плоды трудов его. Он славит город, мастерские, жизнь во всем ее многообразии. Смерти вопреки, Уитмен хочет, чтобы «тут же, поблизости» находился

… город со сплоченными домами, со множеством труб дымовых,
И чтобы в нем бурлила жизнь, и были бы мастерские, и рабо-
чие шли бы с работы домой 136.
(Пер. К. Чуковского)

Уитмен, с такой силой воплотивший в своей поэме сокровеннейшие мысли и чувства людей, лицом к лицу столкнувшихся с исторической трагедией, трагедией безвременной гибели большого, прекрасного человека и сотен тысяч других борцов против рабства, сумел все же воспеть торжество жизни. Жизнеутверждающий пафос его поэзии отразил мощь прогрессивной борьбы народа.

Из всех американских поэтов именно Уитмен полнее и ярче всего откликнулся на «мощные эмоции военных лет», справедливо говорит автор монографии об Уиттьере У. Беннет. «Уолт Уитмен, ухаживавший за ранеными в вашингтонских лазаретах,— отмечает Беннет,— лучше понял смысл борьбы и создал более яркую, основывавшуюся на личных впечатлениях, картину ее, нежели кто-либо из новоанглийских поэтов. (Беннет имел в виду Уиттьера, Лонгфелло, Лоуэлла, Эмерсона и Холмса.— М. М.). Он был, вместе с тем, единственным поэтом, достойно отразившим печаль нации, ошеломленной убийством Линкольна» 137.

Народность творчества Уитмена, редкая чуткость и прозорливость поэта-демократа сказались и в том, что почти одновременно с поэмой «Когда во дворе перед домом росла этой весною сирень» он написал несколько стихотворений, в которых нашли отражение его серьезные раздумья о судьбах Америки после Гражданской войны.

Уитмен не был чужд иллюзорной надежде, что победа над рабовладельцами откроет перед его страной прямой путь в счастливое будущее. И все же он куда острее, чем подавляющее большинство противников невольничества, ощущал наличие в США и других неразрешенных социальных противоречий.

Еще в середине 60-х годов автор «Барабанного боя» почувствовал, что страну, где декларировано освобождение негров-рабов, но существует рабство наемное, подлинно свободной назвать нельзя.

В стихотворении «Годы современности» (1865) —русским читателям оно доступно только в слабом переводе Бальмонта — Уитмен славит не только и не столько настоящее, сколько будущее, не столько достигнутое, сколько «несвершенное». Он называет грядущее «исполинским» и упорно думает о новых деяниях во имя свободы, которые еще предстоит свершить и которые уже теперь заставляют трепетать тиранов. В другом стихотворении, тоже относящемся к году окончания Гражданской войны, «Повернись, о Свобода» (оно до сих пор не переведено на русский язык полностью) поэт прямо говорит, обращаясь к Свободе, что, хотя война окончилась, впереди новые бои. И их не надо бояться. Стихотворение заканчивается следующими строками:

Так повернись, но страшась, Свобода, повернись бессмертным
своим лицом
Туда, где грядущее — грандиознее прошлого,
Быстро и уверенно готовится к встрече с тобой138.

Эти стихотворения были залогом того, что Уитмен не исчерпал себя в поэзии военных лет, что его творчество было богато новыми возможностями, которые должны были претвориться в жизнь позднее, в иных, послевоенных условиях. Так оно и случилось. Достаточно назвать такие произведения Уитмена второй половины 60-х и 70-х годов, как поэма «Таинственный трубач», очерки «Демократические дали» и стихотворения: «О Франции звезда» (оно содержит отклик на Парижскую Коммуну), «Прощание с солдатом» (в нем поэт даже отчетливей, чем в «Повернись, о Свобода», говорит о предстоящих «тяжких, жестоких боях» ¹³⁹) или «Локомотив зимой», чтобы увидеть, что после войны Севера и Юга в творчестве поэта наступил новый и весьма плодотворный этап.

Между тем ни о ком другом из названных выше американских поэтов этого сказать нельзя. Известный буржуазный историк американской литературы Перри Миллер писал: «Гражданская война внесла бесконечное количество изменений в американскую жизнь, но одно из самых решающих ее последствий заключалось в том, что она внезапно положила конец Золотому веку в литературе США» ¹⁴⁰. «Золотым веком» здесь назван период расцвета творчества По, Готорна, Мелвилла, Торо, Эмерсона и Уитмена. В утверждениях Миллера есть много сомнительного. Он, как и почти все современные буржуазные критики в США, не хочет отдать должное достижениям американских поэтов за годы войны. Миллер забывает о прозе Бичер-Стоу и о поэзии Уиттьера, Брайента, Лоуэлла и Лонгфелло, не склонен признать, что Уитмен продолжал расти как поэт и во время Гражданской войны и после ее завершения. Наконец, именно в послевоенные годы, когда, как утверждает Миллер, «золотой век» американской литературы уже остался позади, в США вырос такой огромный художник слова, как Марк Твен.

И все же некоторая доля истины в том, что писал Миллер, имеется. Поэты и прозаики, упомянутые им в качестве представителей «золотого века», в подавляющем большинстве ушли из жизни или перестали творить если не к началу Гражданской войны, то во всяком случае к концу ее. Уже не было в живых ни Торо, ни Готорна, ни По. Особенно же важно то обстоятельство, что, хотя Эмерсон и Мелвплл (как и Брайент, Уиттьер, Лонгфелло, Лоуэлл, Холмс) продолжали здравствовать и после войны, творческий огонь, живший в их сердцах, стал слабеть, а то и погас вовсе.

Стихи Уиттьера военных лет и его поэма «Занесенные снегом», которую он начал писать, по-видимому, еще во время войны, знаменовали последний большой взлет творчества этого поэта, дожившего до 90-х годов. О Лонгфелло можно сказать, что он создал почти все лучшие свои оригинальные произведения еще до середины 60-х годов. Лоуэлл по сути дела перестал существовать как поэт вместе с окончанием войны. Ничего действительно значительного не создавали в поэзии, начиная со второй половины 60-х годов, ни Брайент, ни Холмс, ни Эмерсон.

Упадок творчества этих поэтов (да и американской поэзии в целом, если исключить стихи Уитмена) в послевоенные годы нельзя объяснить только частными обстоятельствами их биографии, наступлением старости и т. п. Ведь Лоуэлл, например, был ровесником Уитмена, да и почти всем названным только что поэтам суждено еще было прожить немало лет. Решающую роль в их творческой судьбе сыграло, надо полагать, то обстоятельство, что после завершения войны против южных плантаторов они в большой мере утеряли революционно-демократический пафос, который придавал силу и страсть их стихам на протяжении ряда десятилетий. Классовые же схватки рабочих с капиталистами, развернувшиеся в США после Гражданской войны, не вызывали сочувствия ни у Лоуэлла, но даже у Уиттьера. Известно, например, что в середине 80-х годов Уиттьер отказался выступить в защиту передовых американских рабочих, приговоренных к смертной казни по ложному обвинению.

Только самый революционный из американских демократических поэтов середины прошлого века Уолт Уитмен, сумевший в какой-то мере осознать значение великой борьбы за свободное будущее наемных рабов — белых и черных,— сумел сохранить молодость души и творческий пыл также и после войны Севера и Юга.

В годы Гражданской войны в США американская поэзия в целом поднялась до таких высот, каких она редко достигала в прошлом. Мощный дух свободолюбия, непреодолимая жажда социальной справедливости, революционная страсть, звучавшие во многих стихотворениях и песнях того времени, придают творческому наследию американских поэтов-северян 60-х годов прошлого века особую привлекательность.

Стихи, которые писали сто лет тому назад Уитмен и Уиттьер, Лоуэлл и Брайент, а также многие их товарищи по перу, песни, которые рождал народ, опаленный огнем Гражданской войны, говорят простым американцам очень многое еще и сегодня. Ведь борьба за освобождение негров, борьба за демократию, которую вел народ США под водительством Линкольна, еще не закончена. Она продолжается. Об этом свидетельствует хотя бы то, что происходит ныне на юге страны, где люди с кожею черного цвета и их белые друзья героически сопротивляются варварской сегрегации негров.

Даже реакционные историки и журналисты не осмеливаются отрицать, что за сто лет, истекшие со времени опубликования декларации об освобождении негров, те цели, которые ставил перед страной автор этого документа — великий Линкольн, так и не были осуществлены.

Известный буржуазный ученый Аллен Невинс, приложивший немало усилий для фальсификации истории Гражданской войны в США, все же вынужден был сделать в начале 1963 г. несколько интересных признаний. В своей статье, опубликованной в журнале «Сатердей ревью» в связи со столетием декларации Линкольна, Невинс отмечает, в частности, что надеждам негров-рабов на получение наряду с формальной свободой также участка земли и мула, необходимого для обработки фермы (т. е. того, что позволило бы рабам превратиться из людей, целиком зависящих от плантаторов- рабовладельцев, в более или менее самостоятельных фермеров), не суждено было воплотиться в жизнь. Вообще, говорит Невинс, американская «демократия», которая проявляла столь высокие достоинства «в борьбе за национальное единство и человеческую свободу» во время Гражданской войны, «оказалась совершенно неспособной справиться с проблемами, которые поставила перед ней победа» 141.

В штате Южная Каролина и сегодня «ни один негр не сидит за партой ни в одной публичной школе, где обучаются белые, и уж подавно ни в одном колледже…» 142. Хотя негры составляют в Миссисипи больше 42% населения, в списках избирателей там числится только 6% людей с черной кожей. До того, как Верховный суд принял свое постановление 1954 г. о противозаконности сегрегации негров, отмечает реакционный журнал «Юнайтед стейтс ньюз энд уорлд репорт», в этом штате «не существовало почти никакой интеграции… По мнению многих жителей Миссисипи, сегодня там интеграции еще меньше» 143.

Перечитывая стихи американских поэтов прошлого века, направленные против власти плантаторов-рабовладельцев, невольно думаешь о современной Америке. Поэзия Гражданской войны и в наши дни не просто трогает, но вызывает целую бурю чувств h мыслей. Опыт Уитмена, Уиттьера, Лоуэлла и их соратников убедительно показывает современным писателям США, сколь обогащает душу поэта связь с передовыми общественными движениями своего времени, с жизнью народных масс.

Американская поэзия середины XIX в. (наряду с литературой романтизма, социальным антирабовладельческим романом и бытовой юмористикой) подготовила почву для развития и подъема — уже после войны Севера и Юга — большой реалистической прозы. Завоевания реализма не только в позднем творчестве Уолта Уитмена, но и в прозе Марка Твена, в книгах Де Фореста и Турже, а позднее также в произведениях Гарленда, Фуллера, Крейпа, Норриса, Лондона и Драйзера несомненно были в какой-то мере подготовлены творческим опытом поэтов Гражданской войны. Лучшие традиции поэзии эпохи Гражданской войны развивают и современные американские поэты.

В Америке середины XX столетия живет такой выдающийся демократический поэт старшего поколения, как К. Сэндберг. В 1963 г. умер старый поэт-демократ Р. Фрост. Есть в США талантливые прогрессивные поэты молодого и среднего возраста. Не утрачены за океаном замечательные песенные традиции американского народа, связанные, в частности, с именами наиболее передовых деятелей профсоюзного движения (назовем, например, поэта-песенника Джо Хилла, убитого реакционерами).

Интереснейшее явление культурной жизни США самого последнего времени — новый подъем песенного творчества, посвященного острым, социально-значительным событиям нашего времени. Надо подчеркнуть в заключение, что писателям, продолжающим традиции американской поэзии периода войны 1861—1865 гг., чужда «романтика» кровопролитных схваток. Передовые художники слова и литературоведы современной Америки все чаще и чаще в тревоге задумываются над тем, что может принести человечеству еще одна мировая война, война с использованием термоядерного оружия. Свое предисловие к книге «История песен Гражданской войны» Эрнест Эмурьян заканчивает характерным обращением к будущему. Если, говорит он, в ближайшее десятилетие разразится третья мировая война, то «по всей очевидности вообще не останется никого, кто сможет сочинять какие-либо песни, некому будет петь песни, да и не остается ничего такого, о чем бы стоило петь» 144.

Да, совершенно бесспорно, что великие традиции поэзии Гражданской войны в США ничего общего с бряцанием оружием не имеют. Это прежде всего традиции верности идеалам революционной демократии, готовой дать отпор поработителям народа. А такие идеалы сохраняют большое прогрессивное значение даже в нашу эпоху, когда главное содержание исторического процесса уже определяют силы, борющиеся за социализм.

• 1
    Столетие начала Гражданской войны в США было отмечено в СССР появлением статей и выходом в свет сб. «К столетию Гражданской войны в США» (Изд-во соц.-экон. лит-ры, 1961). В Англии марксистский журнал «Лейбор мансли» опубликовал (в № 1 за 1963 г.) статью «Тайна величия Британии», в которой с гордостью говорится о поддержке, оказанной северянам сто лет тому назад английским рабочим классом. В этом же номере воспроизведен рисунок, изображающий грандиозный митинг, который состоялся в Лондоне 29 января 1863 г. в честь вступления в силу декларации Линкольна об освобождении рабов.
• 2
    Carl Sandburg. Storm Over the Land. N. Y., Harcourt, Brace & Co, 1942, p. 31.
• 3
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 15, стр. 355.
• 4
  В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 37, стр. 58.
• 5
  «The Worker», 25.XII 1960.
• 6
  «Mainstream», 1961, February, p. 9.
• 7
  «The Worker», 20.1 1963.
• 8
  «Harper’s Magazine», 1960, April, p. 144,
• 9
    У. 3. Фостер. Очерк политической истории Америки. М., ИЛ, 1953, стр. 388—389.
• 10
  The Cambridge History of American Literature. N. Y., Macmillan Co, 1944, vol. II, p. 29G.
• 11
  Ibid., p. 282.
• 12
  Ibid., p. 283-284.
• 13
  Из восемнадцати антологий стихов периода Гражданской войны, перечисленных в библиографии, приложенной к кн.: W. A. and Р. W. Heaps. The Singing Sixties. Norman, Oklahoma, University of Oklahoma Press, 1960, p. 400—401, только один сборник целиком посвящен поэзии северян. Зато в восьми сборниках приведены исключительно стихи сторонников Конфедерации. Да и авторы некоторых из тех книг, в которых сделана как будто попытка по достоинству оценить значение дела Севера, то и дело проявляют достаточно очевидные симпатии к южанам. Так, упомянутое исследование братьев Хипс заканчивается выражением нескрываемого негодования по адресу северян, стремившихся обуздать плантаторов после Гражданской войны, дать неграм право голоса и т. п. Как и другие американские историки реакционного направления, авторы «Поющих шестидесятых» называют мероприятия, проведенные на юге страны конгрессом США в первые послевоенные годы, включая предоставление неграм права голоса, «позорным пятном на американской истории» (стр. 398).
• 14
  Явную склонность занимать «нейтральные» позиции по оценке двух лагерей, боровшихся во время войны Севера и Юга, проявляет, в частности, известный американский критик Эдмунд Уилсон в недавно опубликованной книге (Edmund Wilson. Patriotic Gore. London, Andre Deutsch, 1962, p. 468-469).
• 15
  «Harper’s Magazine», 1960, April, p. 144.
• 16
  Ibid., p. 131.
• 17
  Frank Moore. The Civil War in Song and Story. 1860—1865. N. Y., Peter Fenelon Collier, 1865, p. 69—70. (Далее: Moore).
• 18
  Moore, p. 288.
• 19
  Ibid., p. 481.
• 20
  Moore, р. 520.
• 21
  В тех случаях, где это не оговорено, перевод принадлежит автору статьи.
• 22
  Moore, р. 32.
• 23
  Ernest К. Emurian. Stories of Civil War Songs. Natick, Mass., W. A. Wilde Co., 1960, p. 17. (Далее: Emurian).
• 24
  Происхождение слова «Дикси» не вполне установлено. Видимо, ото слово, которым уже свыше ста лет в США обозначают южные штаты, возникло на основе термина «линия Мейсона — Диксона» (эта линия отделяла в середине прошлого века южные штаты от северных). Не исключена возможность, впрочем, что фамилия Дикси принадлежала в начале века некоему северному рабовладельцу, который хорошо относился к неграм — тоскуя «по Дикси», рабы в южных штатах выражали мечту о более сносных условиях жизни. Как бы там ни было, в сознании Эммета Дикси это — идеализированный Юг.
• 25
  W. A. and Р. W. Heap s. The Singing Sixties. Norman, Oklahoma, University of Oklahoma Press, 1960, p. 46. (Далее: Heaps.)
• 26
  Moorе, р. 94.
• 27
  Heaps, р. 50.
• 28
  Moore, р. 58.
• 29
  Emurian, р. 17.
• 30
  Ibid., р. 18.
• 31
  Ibid., р. 41.
• 32
  Heaps, р. 28.
• 33
  Emurian, р. 39.
• 34
  Яростные защитники дела рабовладельцев встретили в Балтиморе солдат Шестого Массачусеттского полка криками: «Похитители чернокожих! Наемники янки!» —и начали осыпать их камнями (Heaps, р. 26).
• 35
  Heaps, р. 28.
• 36
  Ibid, p. 29.
• 37
  Heaps, р. 31.
• 38
  Ibid., р. 32.
• 39
  Ibidem.
• 40
  The Cambridge History of American Literature, p. 301.
• 41
  The Oxford Book of American Verse. N. Y., Albert & Charles Boni, 1927, p. 229.
• 42
  Ibid, p. 270.
• 43
  Heaps, p. 391.
• 44
  The Cambridge History of American Literature, p. 302.
• 45
  The Uncollected Poetry and Prose of Walt Whitman. N. Y., P. Smith, 1932, vol. I, p. 123.
• 46
  The Works of Ralph Waldo Emerson in one volume. N. Y., Walter J. Black, Inc., n. d., p. 28. (Далее: The Works of Emerson.)
• 47
  Г. Лонгфелло. Избранное. M., Гослитиздат, 1958, стр. 30.
• 48
  W. Т г е n t. A History of American Literature. 1607—1865. N. Y., D. Appleton & Co., 1903, p. 484.
• 49
  В. Трент и Дж. Эpскин. Великие американские писатели. Пер. с англ. СПб., изд. П. И. Певина, 1914, стр. 129.
• 50
  Н. S. Canby. Walt Whitman, a Biography. Armed Services Edition, 1943, p. 55.
• 51
  Там же, стр. 325.
• 52
  The Complete Poetry and Prose of Walt Whitman as Prepared by Him for the Deathbed Edition, with an Introduction by M. Cowley. N. Y., Pellegrini & Cudahy. 1948, vol. I, p. 11. (Далее: The Complete Poetry and Prose of Walt Whitman.)
• 53
  Leaves of Grass. One Hundred Years After. New Essays. By W. C. Williams, R. Chase, L. A. Fiedler, R. Burke, D. Daiches and J. Middleton Murry. Edited and with an Introduction by M. Hindus. Stanford, Cal., Stanford University Press, 1955, p. 5t.
• 54
  Leadie M. Clark. Walt Whitman’s Concept of the American Common Man. N. Y., Philosophical Library, 1955, p. 71.
• 55
  W. Whitman. Leaves of Grass. Introduction by Carl Sandburg. N. Y., Modern Library Edition, 1921, p. VII.
• 56
  W. Whitman. Leaves of Grass. N. J. Doubleday, Doran & Co., 1928, p. 498. (Далее: Leaves of Grass.)
• 57
  W. W hitman. Poet of American Democracy. Selections from his Poetry & Prose. Edited with an Introduction by Samuel Sillen. N. Y., International Publishers, 1944, p. 19.
• 58
  Уолт Уитмен. Избранное, М., Гослитиздат, 1954, стр. 228—229.
• 59
  Уитмен. Избранное, стр. 158.
• 60
  Там же, стр. 39.
• 61
  Walt Whitman’s Workshop. A Collection of Unpublished Manuscripts. Cambridge, Mass., 1928, p. 227.
• 62
  Уитмен. Избранное, стр. 106—107.
• 63
  Уолт Уитмен. Листья травы. М., Гослитиздат, 1955, стр. 133. (Далее: «Листья травы».)
• 64
  Leaves of Grass, р. 290.
• 65
  Уитмен. Избранное, стр. 146.
• 66
  Leaves of Grass, р. 480.
• 67
  Уитмен. Избранное, стр. 56.
• 68
  Там же, стр. 50.
• 69
  Там же, стр. 87.
• 70
  Там же, стр. 80.
• 71
  Там же, стр. 54.
• 72
  Лонгфелло. Избранное, стр. 397—398.
• 73
  The Works of Emerson, p. 80.
• 74
  William Cullen Bryant, Selections from His Poetry and Prose. N. Y. International Publishers. 1945, p. 59—61. (Далее: Bryant.. Selections.)
• 75
  Moore, p. 438.
• 76
  James Russell Lowell. The Poetical Works. Boston and N. Y., Houghton, Mifflin & Co., 1890, p. 213.
• 77
  Ibid., p. 263.
• 78
  Ibid, р. 282.
• 79
  Ibid, р. 214.
• 80
  Ibid, р. 215.
• 81
  Мих. Зенкевич. Из американских поэтов. М., Гослитиздат, 1946, стр. 39.
• 82
  The Poetical Works of John Greenleaf Whittier in Four Volumes, vol. III. Boston & N. Y., Houghton, Mifflin & Co., 1892, p. 218. (Далее: Whittier. Poetical Works.)
• 83
  Whittier. Poetical Works, p. 232—233.— Переводы этого и других отрывков из стихотворений Уиттьера сделаны специально для данного сборника статей.
• 84
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 347.
• 85
  Whittier. Poetical Works, р. 221.
• 86
  Whittier. Poetical Works, р. 245—247.
• 87
  Moore, р. 509.
• 88
  Emurian, р. 20.
• 89
  Russell Ames. The Story of American Folk Song. N. Y., Grossett & Dunlap, 1955, p. 166. (Далее: Ames.)
• 90
  Moore, p. 509.
• 91
  Emurian, p. 25.
• 92
  Неарs, р. 6—7.
• 93
  «The Worker», 1961, March 12.
• 94
    John Steinbeck. Once There Was a War. N. Y., The Viking Press,. 1958. p. 75.
• 95
  Ibid., p. 76.
• 96
  Heaps, p. 4—5.
• 97
  Heaps, р. 14.
• 98
  Ibid., р. 19.
• 99
  Emurian, р. 45.
• 100
  Ibid., р. 64.
• 101
  Heaps, р. 207.
• 102
  Emurian, р. 23.
• 103
  Ames, р. 163.
• 104
  Moore, р. 505.
• 105
  Ibid., р. 117.
• 106
  Walt Whitman. The Correspondence. Vol. I. 1842—1867. N. Y., New York University Press, 1961, p. 246.
• 107
  Ibidem.
• 108
  Gay Wilson Allen. The Solitary Singer. N. Y., Grove Press, Inc., 1955, p. 360.
• 109
  Листья травы, стр. 193.
• 110
  Leaves of Grass, р. 237.
• 111
  Это стихотворение было создано (по крайней мере частично) в самый канун войны.
• 112
  Уолт Уитман. Избранные стихотворения и проза. М., Гослитиздат, 1944. (Далее: У. У и т м а н. Избранные стихотворения и проза.)
• 113-114
  Leaves of Grass, р. 238.
• 115
  У. Уитмен. Избранные стихотворения и проза, стр. 109.
• 116
  Листья травы, стр. 194.
• 117
  Bryant. Selections, р. 58.
• 118
  Leaves of Grass, p. 248.
• 119
  Ibid., p. 237-238.
• 120
  The Complete Poetry and Prose of Walt Whitman, vol. II, p. 45.
• 121
  Листья травы, стр. 199.
• 122
  Там же, стр. 197—198.
• 123
  Листья травы, стр. 200.
• 124
  Там же, стр. 203.
• 125
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 16, стр. 99.
• 126
  Уитмен. Избранное, стр. 173.
• 127
  Там же, стр. 172.
• 128
  Там же, стр. 174—175.
• 129
  Там же, стр. 173.
• 130
  Там же, стр. 180.
• 131
  Там же, стр. 172—174.
• 132
  Там же, стр. 177.
• 133
  Уитмен. Избранное, стр. 172 — 173.
• 134
  Там же, стр. 179.
• 135
  Там же, стр. 175.
• 136
  Там же, стр. 176.
• 137
  W. Bennett. Whittier, Bard of Freedom. Chapel Hill, The University of North Carolina Press, 1941, p. 270.
• 138
  Leaves of Grass, р. 275.
• 139
  Там же, стр. 274.
• 140
  The Golden Age of American Literature. Selected and Edited with an Introduction and Notes by Perry Miller. N. Y., George Braziller, Inc., 1959, p. 27.
• 141
  «Saturday Review», 1963, January 5. р. 99.
• 142
  «U. S. News and World Report», 1962, December 10, p. 80.
• 143
  Ibid., p. 78.
• 144
  Emurian, р. 7.