Америка далекая и близкая: события гражданской войны 1861-1865 гг. во французской периодической печати

Роль периодической печати в формировании и выражении общественного мнения значительна, а для XIX — начала XX веков – эксклюзивна. Не случайно, во Франции изучаемого периода говорили, что «общественное мнение правит миром, и пресса является его премьер-министром»1, что «типографские чернила — это кровь общественного мнения»2. Особой приметой Второй империи (1852-1870) стала страсть к печатному слову. По свидетельству современников, они испытывали на себе реальную власть прессы. При дворе и в городской суете сенсационные статьи пользовались неизменным успехом у публики, а их создатели — авторитетом3.

Американские материалы французской периодической печати различались по форме и содержанию в зависимости от статуса представляющего их издания.

Во Франции исторически сложилось три вида повременных изданий «серьезные» журналы, наследники научных альманахов XVII века политические газеты — носители боевых традиций Великой французской революции, и, наконец, информационные листки, вступившие на арену общественной жизни во второй половине XIX века4. Журналы предназначались для интеллектуальной элиты, газеты — для публики, листки — для масс или, как их различали в изучаемую эпоху, издания для чтения сидя, фланируя по бульвару и, наконец, на бегу на улице5. В 1860-е годы все три вида периодики сосуществовали, но уже назрел конфликт, хотя и подспудный, между журналистикой старого и нового образца. При переходе от либеральной империи к Третьей республике массовая периодика одержала победу в борьбе за читателя6.

В 50-60-с годы XIX века экономические, социальные и технические условия для новой прессы уже сложились (рост грамотности и благосостояния французов, урбанизация, развитие средств коммуникации, модернизация типографий), тем не менее, общественное мнение продолжало ориентироваться на традиционные ее образцы. Журналистика оставалась своего рода изящным искусством, где стиль, красота слога, меткость и сочность выражения ценились даже больше, чем излагаемое содержание, а сотрудники редакций считались бойцами идейно-политического фронта.

Кстати, в изучаемый период не существовало профессии журналист как таковой, все авторы назывались литераторами, имели солидное классическое образование, из редакций легко переходили к научной работе, преподавательской и политической деятельности7. Особенно изобиловала интеллектуалами газета «Дебаты», которую современники окрестили передней французской Академии8. Можно сказать, что для национальной печати это было Последнее поколение носителей оригинального «французского стиля» в журналистике. Их преемники, утвердившиеся на газетном Олимпе в последней трети XIX века, полностью адаптировались к своему читателю: сложились новые жанры (интервью, репортаж, фельетон), стиль изложения подвергся значительной вульгаризации, тематика — упрощению и крену в сторону развлекательности. Примечательно, что все эти изменения расценивались очевидцами как «американизация» отечественной прессы9.

Газетно-журнальный мир наполеоновской Франции был довольно населенным. Основание газеты или журнала считалось делом необременительным при условии, что печатный орган ограничится литературой, изящными Искусствами, домоводством, модой. Но в таком случае ему приходилось конкурировать с давно сложившимся рынком книг и брошюр, распространявшихся в розницу в магазинах, на вокзалах, в сельских лавках. Поэтому, за редким исключением, такие газеты и журналы были обречены на прозябание10. Обычно материалы о США редко появлялись на страницах литературных журналов, разве что фантазия писателей забрасывала их героев к квакерам, мормонам, индейцам, золотоискателям, либо же публиковались главы из американских романов. Гражданская война, наряду с международными отношениями и политэкономией, относилась имперской цензурой к полузапретным темам, доступ к которым имели лишь политические изданий

Издавать политический печатный орган было престижно, но чрезвычайно дорого и хлопотно. Наполеон III, как бывший журналист, уделял самое пристальное внимание национальной прессе11. Все политические газеты должны были внести залог (десятки тысяч франков), каждый их номер маркировался (штемпель стоил 5-6 сантимов, что не позволяло снизить цену меньше 15 сантимов, и таким образом, исключало из числа абонентов рабочих, мелких служащих и торговцев, практически всех провинциалов12), запрещалась розничная продажа, вводились предварительная цензура и система предупреждений, практиковалось немотивированное закрытие изданий, строптивых журналистов ожидали коррекционный трибунал (а не общегражданский суд), тюремное заключение и штрафы13. В результате, в наполеоновской Франции сохранились немногие политические газеты, но выжившие становились настоящими лидерами общественного мнения, их сотрудники — героями дня. В Париже в середине 1860-х годов выходило 16-19 «больших газет» общим тиражом более 200 тысяч14. Они являлись оракулами для второразрядных столичных и всех провинциальных газет, ибо, по признанию современника, «провинция не имеет своего мнения, а ожидает его с курьером из Парижа»15.

Именно в политической прессе, к которой могли относиться «толстые» журналы (как «Журнал двух континентов»), иллюстрированные еженедельники («Иллюстрация»), сатирические («Шаривари») и большеформатные ежедневные газеты («Век», «Страна», «Время» и пр.), могли появиться публикации о гражданской войне в США.

Наблюдатели отмечали космополитический характер Второй империи, к тому же Франция, как никогда ранее, включилась в колониальную экспансию. Это обусловило усиление интереса французов к внешнему миру, к современным событиям за рубежом. Ориентация в текущей действительности стала потребностью динамично развивающегося общественного мнения страны.

Перед опасностью списания в мартиролог изданий, погибших из-за равнодушия публики, газетам и журналам пришлось удовлетворять новые читательские запросы. Весьма неохотно они обратились от полемики о теориях, идеях и принципах16 к современности, текущим внешнеполитическим событиям, пытаясь остаться не только «королями мысли», но и «хозяевами современности»17. Для знакомства с зарубежными странами вышли в свет новые специализированные издания (в случае США и Англии ими стали «Литературный альянс» и «Британский журнал»)18. Передовые газеты посвятили иностранным новостям всю первую страницу19. Внимание к современности выразилось, в частности, в появлении рубрик «событие дня (недели, месяца)» и даже одноименных газет (Ла-Рошель (1870), Саен (1868))20. Основатель самой известной из них, Виктор Гюго, издавал ее с целью «определить Истинное место фактов, их настоящую и фундаментальную ценность»21.

Поначалу, перейдя к новостному формату, газеты испытывали информационный голод в отношении событий за рубежом. «Иностранными» считались, в основном, европейские новости — политические и общего характера, В которым добавлялись известия из США, если речь шла о коммерческих и финансовых делах22. Технический прогресс способствовал утверждению в Периодической печати событийного подхода к современной действительности появлением телеграфного сообщения, сети железных дорог и информационных агентств. Во Франции монополией на телеграфные депеши обладала «служба Гаваса». В 1859 году национальные монополисты на рынке новостей (Гавас, Рейтер (Лондон), Вольф (Берлин) и Associated Press (Нью^—Йорк) объединились в одну сеть для обмена информацией и раздела сфер влияния. С ускорением передачи сведений и геометрически прогрессирующим ростом их количества, пресса все чаще регистрирует современные происшествия23.

Таким образом, в силу общественных потребностей и благодаря совершенствованию средств коммуникации, во французской периодике I860-)¹ годов сложилась традиция событийного восприятия ближнего зарубежья.

В отношении сведений из-за океана в период гражданской войны в США подобной ценностной и технической революции не произошло. Америка к началу 1860-х годов воспринималась «далекой» и по ее территориальной удаленности и по актуальности ее для французов.

Географическое расстояние имеет свое психологическое измерение: если новости проводят в пути недели и даже месяцы, их источник воспринимается более далеким. В годы Второй империи, когда вся Европа была опутана телеграфной проволокой и сетью железных дорог, в отношении Америки сохранялась прежняя ситуация — две недели, в лучшем случае 10-12 дней требовалось для того, что произошедшее в Новом свете стало известно в Старом. При сложившихся стандартах современной прессы такой срок быв сопоставим с вечностью, что уничтожало живость и остроту восприятия, актуальность произошедшего, как следствие, порождало эмоциональную бедность восприятия и анемичность образа «далекой» Америки24. К тому же зачастую депеши из США присылались с ошибками либо купюрами, что «добавлялось к традиционной легкости, с которой самые невероятные слухи сопровождают события за океаном», как жаловалась одна из газет25.

С другой стороны, Америка имела второстепенное значение для французов. Директор телеграфного агентства Гавас даже упрекал своего британского партнера Рейтера, в том, что тот адресует ему слишком много депеш из США, тогда как «большая часть американских новостей мало интересует французские газеты»26. И действительно, за исключением важнейших политических событий или экстраординарных происшествий, заокеанская действительность редко фигурировала в ежедневной прессе Парижа. То есть и с точки зрения актуальности, значимости для французов Америка выступала как далекая, экзотическая и малоизвестная страна27.

Освещение заокеанской действительности во французской печати характеризовалась не хроникой, эмпиризмом, а аналитикой, теоретизированием. В таком случае мы имеем дело не с реакцией газет на конкретный инцидент, а с их рассуждениями на общие темы (рабство негров, сектантство, экономический рост, нравы и обычаи янки и пр.). В годы Второй империи американская проблематика, в отличие от европейской, сохранила во французской периодике сюжетно-тематическую, уже устаревшую трактовку. И в период гражданской войны в США мы встречаем в печати массу материалов об американской демократии (с ритуальными ссылками на А. де Токвиля), об Институте президентства, о принципах комплектования армии, о техническом прогрессе, о национальном характере американцев и пр. Г. Флобер в сатирическом «Словаре общепринятых идей» объяснял, что значит для Французов-современников понятие «Америка» — «произносить тираду о самоуправлении (self-government)»28. И все это на фоне беспримерного кровопролития, грандиозных сражений и правительственных кризисов за океаном. Таким образом, даже в условиях войны в восприятии французов Америка продолжала оставаться абстрактной, «далекой».

Между тем, во французской методологии изучения внешнеполитических Представлений их рассматривают как «диалектику долгого и короткого периодов» или симбиоз «статического и динамического мнения», то есть как взаимосвязь глубинных стереотипов, образов, связанных с ментальными структурами, с одной стороны, и откликов общественности на события в Конкретный момент времени — с другой29. Согласно исследователям вопроси, общественное мнение в принципе «гиперчувствительно к событиям»: Сдельные яркие происшествия либо накапливающиеся мелкие факты вызывают реакцию публики, будят эмоции, стимулируют к размышлениям30.

Некоторые авторы рассматривают всю гражданскую войну в США как одно большое событие в восприятии французов31. Однако при детальном изучении французского общественного мнения выясняется, что гражданская война в нем распадалась на мозаику сюжетов, эпизодов, внимание к которым было нестабильным, а реакция на них далеко не равнозначной.

Общее отношение французов было обрисовано многократно32. В рамках нашей работы его можно охарактеризовать как диалектическое единство «далекой» и «близкой» Америки. К изучаемому моменту Франция имела богатую историю и сложившиеся традиции межкультурного диалога с Новым светом, начиная с колониальных времен через поддержку молодой американской республики к капитальным трудам французских мыслителей 1830-1840-х годов (А. де Токвиля, Г. де Бомона, М. Шевалье). Все это определяло интеллектуальный и образный багаж французских зрителей по эту сторону Атлантики, но и отдаляло от них современные США. Они считали, что основные открытия Америки уже сделаны их предшественниками, активно использовали старые клише, оценки, стереотипы. Так в восприятии французов 1850-х годов Новый свет оставался «далеким» не только географически, но и удалялся исторически, создавая диссонанс между современной Францией и Америкой Купера и Шатобриана. Поток военной и околовоенной информации заставил французскую общественность пристально взглянуть на происходящее за океаном. Пожалуй, впервые в XIX веке наметилась тенденция к приближению Америки к обывателю.

Гражданская война в США стала актуальной для французов в трех измерениях: моральном, политическом и экономическом33.

С моральных позиций, большинство французов сочувствовали северянам, считая, что они защищают гуманизм против рабства. Некоторые выступали за Юг, разделяя их образ жизни, при этом тема рабства откладывалась в сторону. Надо сказать, что практически никто в стране не симпатизировал рабовладельцам, предпочитая называть их кавалерами Юга. Как тонко заметил Г. Флобер в своем «Словаре» «защита рабства» стояла первой в списке самых «шикарных идей» (iddes chic) его времени34.

Важно подчеркнуть, во Франции экзальтированно воспринимали рабство и много писали на эту тему, она была удобна с дидактической точки зрения и относительно безопасна с политической35.

Французы проявили живой, но несколько односторонний интерес к гражданской войне в США36. В первом же томе «Большого словаря XIX века», готовившегося в годы войны, помещена статья «Война в Америке в общественном сознании Франции», где была сделана одна из первых попыток систематизировать мнения и представления соотечественников. По мысли автора для французов принципиально важно уяснить, что рабство — это причина войны. В таком случае, Юг не имел ни политического (законодательно оформленного), ни морального (рабство — аморально), ни этнического (американцы — одна нация) права на отделение. Отсюда выводы: «Победа Севера — это освобождение четырех миллионов человек и одновременно очищение демократии, укрепление ее авторитета в мире. Победа Юга — продолжение и распространение рабства, а также разрушение детища Вашингтона, к рождению которого Франция напрямую причастна, и которое модно называть последним достижением политического прогресса». «Общественное сознание Франции, — по утверждению автора, — не Колеблется между Севером и Югом. Победа Севера означает для него право, гуманизм и разум, который, по выражению Вольтера, в конце концов, восторжествует»37. Таким образом, для публики наполеоновской Франции Конфликт имел, прежде всего, моральную подоплеку38. Как вспоминал один Из публицистов, «при получении известия о сецессии, каждый из нас принял Чу сторону, к которой считал себя морально ближе, тяготел сознанием и душой»39.

С политической точки зрения, сторонники Второй империи видели за океаном насилие над «священными правами» кавалеров Юга, либералы находили на Севере воплощение идей свободы и законности. Во Франции не прижился термин «гражданская война» в отношении междоусобия за океаном. Предпочтение отдавалось названию «война из-за сецессии» (Guerre de Secession), что, конечно, изменяло смысл противостояния — оно признавалось не войной между гражданами одного государства, а борьбой центральной власти с мятежниками. Данная трактовка многим обязана самому авторитетному «солидному» изданию современности, «Журналу двух континентов» («Revue des deux mondes»), публиковавшему в течение войны дневники французских путешественников — приверженцев Севера и соотечественников — бойцов федеральной армии40.

Сторонники демократии также адресовали свои симпатии северянам, и* оппоненты — южным аристократам. По свидетельству современника, «в условиях наших бесплодных революций и разочарований большинство французов было настроено против демократии. <…> С другой стороны, их чисто политическая заинтересованность в существовании США для мирового равновесия, <…> потребность выражения симпатий, восхищения и надежд, которым Старый свет дает так мало почвы, обеспечили Северу множество сторонников, приверженцев традиционно французского либерального духа»41.

С экономической точки зрения война вызвала «хлопковый голод», прекращение экспорта предметов роскоши, особенно шелков, мебели, дорогих вин. Руан, Лион, Сен-Этьен и другие города, зависимые от торговли с США. замерли, десятки тысяч рабочих голодали, так что для них самих и для ходатайствовавших за них газет Америка в одночасье стала «близкой», затрагивающей кровные интересы французов42.

Когда вспыхнула война, консервативная и правительственная пресса Франции выступила на стороне Юга. Монархисты не испытывали симпатии «к образцовой республике США», некоторые видели в Юге верного потребителя французских товаров43. Отдельные публицисты даже рекомендовали англо-французскую интервенцию в качестве выхода из кризиса. По отзывам Э. Лабуле («Дебаты»), «Юг нашел во Франции много искусных адвокатов», тогда как либералы поддерживали Вашингтонское правительство. В частности, провинциальный «Маяк Луары» (Phare de la Loire) развернул шумную кампанию с целью не допустить строительства в Нанте судов для конфедератов44.

Чем дольше шла война, тем меньше был интерес к ней со стороны газет. Хроника боевых действий по-прежнему присутствовала на первых страницах, но совершенно затерялась в потоке сообщений со всего мира. Однако на вторую половину войны пришлись два самых крупных в восприятии французов события, если судить по реакции национальной периодики: морской бой южной «Алабамы» с федеральным «Кирсарджем» и смерть президента А. Линкольна. Повышенный интерес к данным происшествиям выразился в том, что известия о них вышли из рутинных мелкобуквенных хроник и втоространичных обозрений на первую полосу, в редакционную колонку, в рубрику «Событие дня».

И битва и убийство являлись эпизодами гражданской войны в США, но далеко неравнозначными. Однако для французской публики они казались равновеликими, так как, если смерть А. Линкольна по-прежнему представляла «далекую Америку» из-за территориального барьера, то в отношении сражения, происходившего у берегов страны, гражданская война пришла во Францию. В последнем случае Америка стала близкой в буквальном смысле, коллективное сознание питалось непосредственными впечатлениями, что поднимало значение события в глазах французов.

11 июня 1864 года «Алабама» под управлением капитана Рафаэля Семса пришвартовалась для ремонта во французском Шербуре. Телеграф оповестил весь мир о ее прибытии, каждый день газеты сообщали новые подробности о корабле, о посещении его дамами и официальными лицами города. Первым из федеральных судов в Шербур пришел «Кирсардж» капитана Винслоу, чтобы вызвать противника на бой.

Морское сражение состоялось в полдень 19 июня, в воскресенье. Утром из столицы прибыл «поезд удовольствий» со 1200 журналистами, художниками, праздными парижанами. Они разместились на пирсе, вооружившись взятыми на прокат подзорными трубами и телескопами45. Как иронизировала сатирическая «Шаривари», «им выпала страшная удача. В один день они увидели:

1. — море
2. — флот на рейде Шербура
3. — настоящую морскую битву.

И все это за скромную сумму в 16 франков» (цену железнодорожного билета -О.К.) 46 .

Бой закончился в 13.30, а уже в 14 часов телеграммой в Париж было сообщено, что «Алабама» ушла на дно под развевающимся флагом». В данном случае, телеграф явился самым оперативным, но и самым скупым источником информации для столичной прессы. Подробности инцидента были почерпнуты из из местной газеты «Маяк Ла Манша» (Phare de La Manche), из английские изданий, сообщений собственных сотрудников и писем добровольных корреспондентов. Следует заметить, что в отличие от других событий гражданской войны, информационного голода журналисты не испытывали, все органы печати располагали равным доступом к известиям о деталях происшествия. Однако только демократически настроенные издания опубликовали рапорт капитана «Кирсарджа», и только верноподданнические листки воспели подвиг Р. Семса и его экипажа, в котором находились И французы47. Примечательно, что на борту обоих судов служили моряки Гавра и Марселя, но если для правых газет французы на «Алабаме» были «славными соотечественниками», а на «Кирсардже» — «гнусными дезертирами», то для левых — наоборот.

Обилие источников и очевидцев не создавало четкой картины происшедшего. Дело в том, что саму морскую битву зрители не видели. Сражение происходило вне территориальных вод Франции на семикилометровой дистанции. Клод Моне выставил позднее полотно «Сражение американских кораблей «Кирсарджа» и «Алабамы»»48. Он изобразил то, что собравшиеся видели с городского пирса — безбрежное море и на горизонте два судна в дыму.

Признанный лидер либералов и орган «хорошего тона»49, «Дебаты» поместили на первой странице письмо де Саси с места событий. Автор признает, что битва дала почву для множества версий: «Одни, абсолютно ошибочные, обвиняют федералов в беспощадной жестокости, убеждая, что последние оставались холодными и бесстрастными зрителями агонии бойцов «Алабамы». Другие утверждают, что капитан Семе отказался покинуть любимый корабль и ушел под воду вместе с ним»50. Установление точного хода событий затянулось, обросло домыслами, превратившись в привычную перебранку конкурирующих газет.

Периодические издания разделились на сторонников и противников «Алабамы» (федеральный корабль сыграл лишь роль статиста), причем при количественном перевесе первых. Позиция их оппонентов была ясной в непоколебимой: «Алабама» — это пиратское судно рабовладельцев. Симпатии французов к корсару включали множество мотивов, ведущим из которых был романтический. В самом общем виде, «Алабама» воспринималась как символ гибнущего аристократического мира, как смертельно раненый лев, вышедший на свою последнюю битву. Были при этом и отдельные нюансы восприятия. Кого-то растрогало, что Р. Семс — правоверный католик, кого-то будоражили миллионы, якобы награбленные «Алабамой», кого-то интриговали личные отношения двух капитанов, служивших когда-то вместе.

Произошедшая битва стала звездным часом для шербурской газеты «Маяк Ла Манша». Ее отчет о происшествии поместили крупнейшие парижские издания.

Вращаясь в среде местной публики, очарованной манерами и радушием капитана корсара, провинциальный журналист не стеснялся в выражениях симпатии «Алабаме». «Сначала посчитаем убитых и раненых, я хотел бы сказать наших убитых и наших раненых, настолько сильны и всеобщи здешние эмоции, — так начал он свое выступление. — Злопыхатели могут думать асе, что им угодно, но мы на стороне капитана». В ответ на возможные возражения, «Маяк Ла Манша» заявлял: «Мы не будем разбираться в дипломатической стороне дела, равно как проигнорируем число потерь федералов, закроем глаза на французских дезертиров, поступивших артиллеристами на «Кирсардж». (…) Мы с живостью высказались в поддержку конфедератов и не извиняем сторонников Севера»51. Заметку из шербурского листка перепечатали как консервативные и официозные газеты Парижа, так и политически нейтральная «пресса».

Правая газета «Страна» добавляла от себя, что капитан Семс прекрасно знал превосходство врага по количеству и калибру пушек. «Алабама» имела единственную альтернативу: бегство или абордаж, — отмечал автор заметки. — Капитан Семс не хотел бежать. Он имел на борту 150 решительных и энергичных бойцов, потрясение которых (в случае капитуляции — О.К.) было бы невообразимым»52.

«Шаривари» (популярный сатирический, но при этом политический орган, младший брат республиканского «Века»53) выступила с заметкой «Опять «Алабама» Поля Жирара»54. Автор обрушился на «газеты рабовладельцев»55 — «Страну», «Родину», «Газету Франции» и «Конституционист» с обвинениями в поэтизации и героизации «Алабамы», пиратского судна, затопившего более двухсот федеральных судов56. «В качестве реванша, иронизировала «Шаривари», — мы ждем известие о том, что французская Академия, где правят сейчас законченные доктринеры, выберет для очередного поэтического конкурса тему: «Алабама», разрушающая флоты»57.

Газета «Пресса» наименее эмоционально реагировала на инцидент, так как была «изданием без индивидуальности», следуя указаниям своего владельца, «наполеона парижской прессы», Эмиля де Жирардена. Он считал, что информация и большой тираж неразрывно связаны58, поэтому стремился предоставить читателю максимум сведений из разных источников, не слишком заботясь об их соответствии друг другу. Как последовательный «прогрессист», «Пресса» устами Эжена Шатарда делала следующий вывод из произошедшего: «Это сражение дает новое доказательство изменениям, которые прогресс артиллерии вносит в тактику морских боев. <…> единственное ядро, точно посланное в противника, способно потопить первоклассный фрегат»59.

Напротив, самый живой отклик прозвучал из редакции «Конституционалиста» (собственности банкира Ж. Мирэ, «универсальной, литературно-политической газеты» буржуазно-консервативной ориентации). В отличие от «Прессы», он всегда стремился сохранить свое лицо, даже являясь главным органом империи60. «Все наши корреспонденты отмечают глубокое сострадание жителей к «Алабаме», — писал хроникер издания. — По откликам газет мы видим, что сходные эмоции охватили всю страну. Именно здесь со всей силой выражается наш национальный характер, высказывающий симпатии к слабым и восхищающийся героизмом несчастных». Редакция не считает судно пиратом, но боевым кораблем военного флота южной конфедерации61. Ясно высказанная позиция «Конституционалиста» вызвала бурную реакцию левой прессы.

Либерально настроенное «Время» сообщило за подписью директора А. Нефтцера (бывшего редактора «Прессы»), что разделяет мнение «Конституционалиста» по поводу симпатий и восхищения. Однако, по мнению редакции, «эти гуманные чувства не компенсируют теорию простых фактов и Моральность прославления преступников». «Мы находим, что официальная пресса перешла допустимые пределы при восхвалении «Алабамы» и ее капитана, — подчеркивалось в статье. — Все признают, что Семс — хороший моряк и смелый воин, однако не следует делать из пего мученика. Карьера

Алабамы» была скорее счастливой, чем героической. <…> на ее счету гораздо больше хронометров (доказательств взятия на абордаж гражданского судна — О.К ), чем пушек (трофейных — О.К.)». В заключение «Время» делает рискованный выпад в сторону правящего режима: «Дифирамбы, практически санкционированные властями, тем более удивительны, что нарушают Принципы морского права, которые Франция отстаивала в 1856 году (конвенция о запрещении пиратства —  О.К.)».62

«Век» также выступил с критикой «Конституционалиста», который «любит пафос», восхищаясь «Алабамой»63. Обозреватель новостей Таксиль Де Дор напоминал, в чем состоит «героизм» корсара. Старый газетный волк (с 1836 года — в оппозиции!), находящийся под неусыпным контролем властей, «Век» не высказался подробнее. Однако рядом с передовицей была опубликована статья «Рабство» Луиса Журдэна, второго человека в редакции. Этот Жест имел символический характер, поясняющий позицию редакции по отношению к «Алабаме», так как рабство было давно отменено (в 1848 году во Франции, в 1863 г. — в США), а познавательные статьи на неактуальные сюжеты помещались обычно на последних страницах.

Вскоре появились иллюстрации битвы, такие же противоречивые, как и Высказанные мнения. Единственный раз местные граверы оказались лучше осведомлены об эпизоде гражданской войны в США, чем сами американцы, их работы отражали оригинальное французское восприятие. «Иллюстрированный мир», еженедельник Пуантеля, довольно солидный, с набором имен (А. Дюма, Т. Готье, Лео Леспен, Генри Рошфор), поместил большую статью А. Германа (ответственного в редакции за Америку) к гравюре «Морская битва близ Шербура». Идя навстречу настроениям публики, автор изобразил «Алабаму» на плаву, палящую всем бортом. Его конкурент, «Иллюстрация», настроенная в пользу Севера, изобразила момент, когда волны перехлестывают через корму тонущего корсара64. Учитывая конкурентную борьбу еженедельников, которую выиграл «Иллюстрированный мир» (при поддержке банкира М. Мило), и симпатии французов, стены их жилищ украсило изображение не потопленной «Алабамы»65.

Смерть А. Линкольна стала последним экстраординарным событием гражданской войны для французской публики. В отличие от шербурского, оно происходило за океаном, так что можно было бы снова говорить о «далекой Америке», к которой общественное мнение относилось довольно безучастно. Однако усилиями национальной периодической печати трагедия за океаном стала «близкой» — вошла в круг национальной общественной жизни, в смысловое поле французов.

Президент США был смертельно ранен Дж. Бутом вечером 14-го апреля- 15-го утром корабль с печальным известием отплыл в Европу, в полдень еще один, через час — следующий, неся на борту новые подробности происшествия. Известие о смерти пришло в Лондон 26-го числа, и почти сразу было отправлено по телеграфу в Париж. Французские газеты опубликовали ошеломляющую новость 27 и 28 апреля. Разница заключалась в режиме выпуска газет. Например, «Век» имел службу ночных новостей, что позволило ему 27-го утром выйти с телеграммой агентства Гавас (как все) и с целой колонкой подробностей, полученных поздно вечером66. «Пресса» была вечерней газетой, поэтому, в то время как некрологи конкурирующих изданий были опубликованы на следующее утро, Жирардэн преподнес свою статью «Бесчестный поступок» к ужину того же дня.

Создатель и главный редактор «Прессы» был известен политической беспринципностью, отсутствием писательского дара, но славен деловой хваткой и быстрой реакцией67. По части оперативности «Пресса» вновь обогнала конкурентов, чего не скажешь о публицистических достоинствах передовицы. Э. де Жирарден располагал лишь телеграммой об убийстве и собственной эрудицией, поэтому в его статье много общих выражений, эмоций, обобщений, приблизительных знаний по американской истории. Впрочем, основная мысль выражена автором без обиняков: «Как слепы все убийцы, берущие в руки оружие, объятые политической ненавистью. Они надеются Уничтожить дело, ненавистное им, но во всех случаях, это их собственное Дело, и именно его они позорят… Идиоты!»68

Самые первые отклики французов представляли собой поток эмоций. Показательный пример подала «Маленькая газета», популярное издание по I ^СУ (5 сантимов) для читателя недалекого и с умеренными запросами, по определению владельца, банкира М. Мило69. Ее фельетонист, Лео Леспен, каждый день писал три колонки под псевдонимом Тимофей Тримм. С обеда он выезжал на столичные бульвары, чтобы выяснить, о чем судачат обыватели. Можно сказать, что в его публикациях слышен голос Парижа. 27 апреля выступление Леспена было посвящено смерти А. Линкольна: «Достойный Человек покинул этот мир… Я не занимаюсь ни его политической доктриной, ни цветом его флага… Я вижу лишь землю, которую он покинул, и Небеса, к которым он направился. Я вижу сожаление всякого порядочного Сердца. Я присоединяюсь к слезам его друзей, к горю его поклонников… Когда следишь за душой, которая отлетает… отступают все светские заботы»70

Известие о смерти президента США вызвало подъем симпатий в его адрес, почти сразу же ставших демонстративными. Как писали в «Журнале двух континентов», «французское общественное мнение было виновно перед Линкольном живым; как говорят, оно с религиозными усилиями пытается искупить свой грех перед лицом его смерти»71. Многочисленные французы, индивидуально и коллективно, направляли соболезнования в адрес США. 74 либерально настроенных депутата подготовили обращение к американскому посланнику в Париже Джону Бигелоу72. Конец апреля и май прошли во Франции под знаком Линкольна, причем реакция общественности носила выраженный характер покаяния и обожествления. Рассказы в печати о погибшем президенте США сопровождались такими комментариями, что создавалось впечатление, будто со всех сторон слышится:

«-Линкольн!… повсюду Линкольн!… Великий гражданин!… Герой!.. Полубог…»73.

Окончательным оформлением религиозного акцента представлений французов об американском президенте можно считать следующий факт. Французская Академия объявила конкурс, посвященный памяти А. Линкольна. Более ста поэтов приняли в нем участие, приз получил бывший секретарь французского посольства в США Э. Гренье. В своей поэме он впервые в национальной литературе сравнил Линкольна с Иисусом74, назвав его «новым сыном Свободы, исполненным нравственных добродетелей — мягкости, справедливости, простоты и христианского подвижничества»75.

Демонстративные чувства по отношению к погибшему президенту определялись не столько природной чувствительностью французов, сколько предшествующим восприятием его фигуры и значением, которое она неожиданно приобрела в стане оппозиции имперскому режиму.

Президент А. Линкольн был одним из персонажей войны, привлекавшим внимание французской публики. Однако, за исключением короткого промежутка весны — лета 1865 годы, когда общественность переживала его смерть, он заслужил относительно мало позитивных оценок французов.76 Для них, как и для большинства европейцев, имя А. Линкольна внезапно появилось на выборах 1860 года77. За политическую неопытность французская пресса отводила ему марионеточную роль в политической и военной драме за океаном78. Не имея достаточно информации о программе и целях его деятельности, парижские журналисты домысливали сами, в результате А. Линкольн легко превращался в жертву сложившихся исторических стереотипов. В частности, чем очевиднее становилась близкая победа Севера, тем чаще газеты поднимали тему деспотизма по ту сторону Атлантики. Историческая память подсказывала что масштабный конфликт в милитаризованной стране может вылиться в установление военной диктатуры наполеоновского типа. Уже в 1862 году один из отечественных авторов предрекал Линкольну роль первого консула79. Свои выводы он основывал на простой последовательности: война ведет к созданию регулярной армии, которая становится опорой абсолютистского режима — «это неизбежно, или надо, чтобы человек изменился»80.

Впоследствии дискуссия лишь разгоралась, аргументы сменялись предубеждением. Э. Дювержьер де Горан со страниц «Журнала двух континентов» заклинал в начале 1865 года: «Не слушайте ложных пророчеств о том, что американский президент — это военный деспот, коронованный в виду скорого пришествия монархии. Это лишь мечта реакционных рабовладельцев и черный юмор некоторых амбициозных недоброжелателей». «Американская армия не может стать ни серьезной политической силой, ни инструментом устойчивой диктатуры», — авторитетно заявлял этот 21-летний француз, побывав в Потомакской армии. «Если даже какой-нибудь Цезарь (а американская демократия не рождает ничего подобного) воцариться в Вашингтоне под бой барабанов, — продолжал он, — Республика не поколеблется»81.

Принимая во внимание политизацию французской печати, доходящую до догматизма, а также схематизацию исторического процесса авторами, мы можем сказать, что ни личные качества Линкольна, ни его действия не играли принципиальной роли в спорах об «американском деспотизме». Линкольн был выбран мишенью критики по своему президентскому статусу, как располагавший возможностями (командование армией, популярность, чрезвычайные полномочия) для узурпации власти82.

Смерть президента США подводила черту под долгой дискуссией. «Господь хотел бы, чтобы Америка имела только таких тиранов, как он!» — торжественно провозгласила «Эпоха»83. Тога Цезаря и треуголка Наполеона спали с французского образа А. Линкольна, хотя тема деспотизма не исчезла совершенно из американских публикаций отечественных газет84.

Важность события, принципиальная постановка вопроса об оценке личности и деятельности покойного, а также требования оперативной реакций вынудили газеты привлечь свои лучшие силы. Главный редактор «Времени», А. Нефтцер, редко выступавший, сам взялся за перо. «Можно утверждать, что это одиозное преступление является бесполезным, — заявил он. — Линкольн умер в ореоле чистейшей славы, которая никогда не венчала государственных мужей. Божья миссия США не зависит от жизни одного человека, и Свобода создавшая Линкольна даст ему достойных продолжателей»85. «Век» вышел со статьей «Великий мученик демократии» Генри Мартена, с заверениями, что «рабовладение нанесло удар», что «сатанинская гордыня этого развращенного общества нс захотела смириться с поражением» и тому подобными комбинациями слов «насилие», «предательство») «заговор»86. На следующий день в «Дебатах» выступил знаменитый А. Превос-Парадол87. Его статья стала лучшей надгробной речью в адрес американского президента. Французский публицист отозвался о нем, как о человеке долга, без слабостей и помыслов, выходящих за рамки выполнения своего высокого предназначения88.

Республиканский «Век» резко отреагировал на выступление Парадоля, считая его сторонником Юга: «Это докучливое мнение самодовольных демократов, что же касается газет, представляющих истинную демократию в департаментах и в Париже, они с самого начала и без исключения были за Север, прекрасно понимая, что на карту поставлено будущее свободных институтов»89. Обозреватель «Века», Т. Делор, причислял «Дебаты» к сомну официозных органов, готовых «во славу бывшей монархии, способствовавшей основанию американской республики», согласиться с ее существованием, но с удовольствием увидевших бы ее кончину во имя «великих и могучих рас Юга»90. В действительности расстояние между оппозиционными «Дебатами» и консервативными газетами было огромным и труднопреодолимым. Неразборчивость «Века» в выражениях связана с тем, что имя Линкольна в этот момент стало знаменем республиканских и демократических сил страны.

В целях агитации и пропаганды своих идей, оставаясь в рамках легальности, левые издания в эпизоде со смертью Линкольна сконцентрировались на преимуществах формы правления за океаном. Характерный пример встречаем в «Шаривари»:

«Авраам Линкольн мертв. Он пал от руки презренного убийцы!

Погиб великий человек. (…) Надо это оплакивать, но не надо об этом жалеть. Тем более не стоит, как это сделали с притворной озабоченностью некоторые газеты, страшиться будущего Соединенных Штатов.

Страна спасется своими институтами.(…)

Человек умер, да здравствует принцип!»91

Этот рефрен был настолько ярко выражен в левой печати, что «Север» (Nord), франкоязычный орган царского правительства, возмутился такой прямолинейностью «наиболее радикальных газет, которые думают, что американские институты преодолеют нынешние трудности только добродетелью своего престижа и силы»92. Другие газеты справедливо обвиняли левые издания в излишней политизации большой человеческой драмы93.

Благодаря победе республиканцев в Париже на выборах в законодательное собрание в 1863 году левая пресса стала более смелой и агрессивной. Смерть Линкольна стала очередным поводом для межпартийных баталий в Периодической печати. Четыре либеральные и демократические газеты («Век», «Национальная ассамблея», «Национальное мнение», «Время») инициировали адрес американскому правительству, призванный выразить общественное мнение в условиях запрета собраний. От имени французской демократии газеты обращались к президенту Э. Джонсону с верой в разумность и устойчивость государственных институтов страны. «Мы знаем, — писали авторы адреса, — что именно в этом состоят счастливые условия жизни американского народа» 94.

«Четверо левых» не пригласили подписаться коллег из «Прессы» и лично ее директора, Эмиля де Жирардэна. За кулисами газетного мира началась некрасивая свара, так как двое из редакторов-инициаторов были обязаны Жирардену депутатскими креслами. «Эпоха», неофит журналистики, также жаждала прорваться в элиту парижской прессы. Ее редактор, известный в свое время авантюрист Грегори Ганеско, послал «четырем республиканцам» письмо: «Господа и дорогие собратья! К опыту, урокам и примерам, показанным жизнью и смертью Линкольна, следует прибавить чувство солидарности. (…) Не столько боль утраты объединила нас у гроба Линкольна, сколько радость положить на его могилу кабель, соединяющий европейскую демократию с американскими институтами»95.

Воздаяние последних почестей А. Линкольну быстро превратилось в демонстрацию сил и единства оппозиции наполеоновскому режиму. Газета «Маяк Луары» объявила всенародную подписку на золотую медаль вдове президента. Во главе списка значились имена главных оппозиционеров — Жюля Мишле, Луи Блана, Виктора Гюго. По мнению их приверженцев, теперь ее «надо было подписать». Таким образом, подписка превратилась в политическую акцию. До запрещения ее полицией подписалось 40 тысяч человек. На медали значилось следующее: «Преподносится в дар Линкольну от французской демократии; Линкольну, скромному человеку, спасшему республику, без насилия над Свободой».

Либералы предприняли собственную инициативу. «Либеральный союз» (орлеанисты, умеренные католики и республиканцы) организовал в 1865 году серию публичных конференций по всей стране. Председательствующий Э. Лабуле («Дебаты») и оратор А. Кошен (еженедельник «Корреспондент») рассказывали о жизни президента Линкольна, «героя освобождения рабов в Америке», что вызывало неизменно «живые эмоции публики»96. В условиях запрета политических собраний, конференции о Линкольне были использованы либералами для пропаганды своей платформы в предверии выборов 1867 года. Очевидно, она была эффективной, так как исследователи признают связь между победой сторонников Линкольна в США и либеральной эволюцией французской империи в 1867-1870.

Итак, гражданская война в США (1861-1865) была представлена на страницах французских изданий, но почти исключительно в политической печати в связи с цензурными условиями Второй империи. Данный факт определил формальные и содержательные особенности публикаций о междоусобии за океаном.

Во-первых, сохраняя интеллектуальные традиции прошлого века и американское наследие отечественных мыслителей 1830-1840-х годов, газеты и журналы общественного мнения абстрагировались от текущей заокеанской Действительности в пользу общих рассуждений о демократии, предназначении США, теории судьбоносных личностей и пр.

Во-вторых, в условиях цензурной нивелировки периодической печати и аполитичности общественности «золотого века капитализма» партиям было Важно ясно и последовательно представлять свое кредо для стимулирования Интереса и симпатий к себе со стороны обывателей. Поэтому и в малопонятном и далеком гражданском противостоянии за океаном политические издания стремились четко определить свою позицию. Проблема рабства негров стала смысловой и эмоционально-оценочной доминантой французских откликов, ее разрешение — водоразделом политических лагерей. «Конституционалист», «Страна» и «Родина» открыто встали на сторону Юга. Лагерь Их противников был более многочисленным и лучше организованным, Включал представителей разных партий. Для них критика рабства — это выпад в адрес правительства, ограничившего гражданские свободы, способ протеста против империализма97. Подобная установка суживала горизонт Восприятия гражданской войны в США, обедняла и стереотипизировала ее анализ, что отразилось на комментариях взятых нами событий.

В-третьих, подцензурные политические издания активно использовали сюжеты гражданской войны в США в интересах борьбы с оппонентами и в Целях пропаганды своих идей. Партийная принадлежность газет подталкивала их к превращению всякой темы в повод и способ возобновить политическую и идеологическую баталию. Провоцируемые дискуссии быстро переходили с фактической почвы в плоскость личной неприязни и конкурентной борьбы изданий, что особенно заметно при анализе реакции французской прессы на конкретные события гражданской войны в США.

Тем не менее, отношение национальной периодической печати к американскому вооруженному конфликту нельзя назвать ни простым, ни последовательным, что зависело от целого комплекса внешнеполитических, общественных и других факторов.

Америка в период гражданской войны являлась и далекой, и близкой для французов. Ее удаленность определялась географическим положением, несовершенством информационного обеспечения жителей Старого света сведениями о положении дел за океаном, живучестью в коллективном сознании американских стереотипов первой половины XIX века, замкнутостью интересов французов на жизни собственной страны. Образ «далекой» Америки в значительной степени обязан своим существованием отечественной прессе, формировавшей, распространявшей и выражавшей внешнеполитические представления французской общественности.

В то же время, в период гражданской войны США стали ближе французам, пострадавшим материально от блокады портов конфедерации и чувствительным к американской теме под влиянием «Хижины дяди Тома» Г. Бичер-Стоу и подобной аболиционистской литературы. Газеты и журналы в агитации в пользу голодающих рабочих разорившихся предприятий, в десятках статей о рабстве негров шли навстречу общественным настроениям, поднимая обывательское любопытство к событиям гражданской войны в США на высоту общенационального интереса.

Один раз заокеанская междоусобица пришла к берегам Франции, что ненадолго сделало Америку территориально «близкой» в восприятии жителей Шербура, Парижа и всей страны. Финальный аккорд военной трагедии прозвучал для французов в убийстве А. Линкольна, которое усилиями политической прессы вошло в актуальное ценностно-смысловое поле читателей как символ покушения на Бога, Свободу и Демократию.

• 1
  Larousse Р. Grand dictionnaire universel du XIX siecle. P., 1874. T. 9. P. 1385.
• 2
  Goncourt E. et J. de. Journal. Mémoires de la vie littéraire. 3 vol. P., 1989. T. 1. P. 467.
• 3
  Fleury L. S. comte. La societé du Second Empire. 4 vol. P., 1968. P. 149-150.
• 4
  Ainvelle d’Varin M. La presse en France. Genese et evolution de ses fonctions psycho-sociales. P„ 1965. P. 43, 77,114, 129,169.
• 5
  Bellet R.. Presse et joumalisme sous le Second Empire. P., 1967. P. 195.
• 6
  Palmer М. Des petits joumaux aux grandes agences. Naissance du joumalisme modeme. P„ 1983. P. 259.
• 7
  Ferenczi T. L’invention du joumalisme en France. Naissance de la presse modeme & la fin du XIX sidcle. P„ 1993. P. 14,21.
• 8
  Pellet R.. Op. cit. P. 260.
• 9
  Ferenczi T. Op. cit. P. 14-15,38.
• 10
  В интересующий нас период насчитывалось около 800 парижских журналов и столько же провинциальных (Presse sous le Second Empire // Dictionnaire du Second Empire. R, 1995. P. 1056).
• 11
  Valette 1, Wahl A. Les Français et la France (1859-1899). P., 1986. P. 20, 22.
• 12
  Для сравнения — в день парижский рабочий зарабатывал по 3-5 франков, чашка кофе стоила 20 сантимов, самая дешевый обед в парижской столовой «Калифорния» — 50 сантимов.
• 13
  См. подробнее: Bellet R.. Op. cit.
• 14
  Presse sous le Second Empire // Dictionnaire du Second Empire… P. 1056. Определение «большие газеты», «большая пресса» мы используем в значении, применяемом современниками изучаемых событий к ежедневным политическим изданиям большого формата.
• 15
  Histoire generale de la presse française. 4 vol. P., 1969. T. II. P. 260.
• 16
  Не случайно политическая пресса носила названия «доктринальная» (presse de doctrine), «пресса мнения» (presse d’opinion), «пресса полемики» (presse de poldmique), «пресса размышления» (presse de reflexion).
• 17
  Bellel R. Op. cit. P. 138.
• 18
  Histoire general de la presse francaise… T. II. P. 288.
• 19
  Palmer M. Op. cit. P. 43.
• 20
  La presse et I’dvdnement. Recueil de travaux / Publies sous la direction de A -J. Tudesa P„ 1973. P. 16.
• 21
  Ibid. P. 14.
• 22
  Palmer M. Op. cit. P. 105.
• 23
  Ibid. Р. 260.
• 24
  Следует сказать, что убийство А. Линкольна стало последним масштабным событием, известие о котором было передано в Европу старым способом. Вскоре войдет в строй трансатлантический телеграф (1866), а с 1868 года открыта прямая телеграфная линия между США и Францией, психологическое и информационное расстояние сократиться с двух недель до часов, так что Америка уже перестанет восприниматься как «далекая», потусторонняя, непричастная к европейским делам. Ежедневные газеты начнут печатать котировки нью-йоркской биржи, а в разделы происшествий помешать сообщения о преступлениях, митингах или праздниках, состоявшихся накануне в Нью-Йорке, Чикаго или Питтсбурге.
• 25
  Nord. 1865. 27 avril.
• 26
  Цит. по: Palmer М. Op. cit. Р. 111.
• 27
  См. подробнее: Remond R Les Etats-Unis devant I’opinion fran?aise. 1815-1852. 2 vol. P., 1962.
• 28
  Flaubert G. Le dictionnaire des id6es revues. P., 1991. P. 12.
• 29
  Milza P. Mentalitds collectives et relations internationales // Relations intemationales. № 41. Printemps 1985. P. 102 ; Becker J.-J. L’opinion // Pour une histoire politique. Sous la direction de R. Remond. P., 1996. P. 164.
• 30
  Schor R. L’opinion française et les etrangers en France. 1919-1939. P., 1985. P. 4.
• 31
  Sinsheimer В. La France devant I’6v6nement // Informations et Documents. 1961. № 1 Si- Р. 34.
• 32
  Наиболее общий анализ дал Ж.-Б. Дюрозель (Durossel J.-B. La France et les Etats- Unis des origines & nos jours. P., 1976. P. 53-89).
• 33
  Etats-Unis // Dictionnaire du Second Empire… P. 503.
• 34
  Flaubert G. Op. cit. P.91.
• 35
  Сама Франция упразднила рабство в 1848 году. В условиях правительственного контроля, обращаясь к вопросу рабства можно было исподволь провести мысль о свободе, без риска цензурной правки.
• 36
  Fohlen С. Les Francais: les nordistes et les sudistes // France — Amerique, revue des nations amdricaines. 1976. P. 35.
• 37
  Larousse P. Op. cit. T. 1. P. 267.
• 38
  Sinsheimer B. Op. cit. P. 37.
• 39
  Journal des Débats. 1865. 27 avril.
• 40
  A. Laugel, М. Sand, Е. Duvergier de Hauranne, princes d’ Orleans, P. Ferri-Pisani, R. de Trobriand.
• 41
  Journal des Débats. 1865. 27 avril.
• 42
  См. подробнее: Fohlen C. L’industrie textile au temps du Second Empire. P., 1956.
• 43
  Union. 1863. 5 et 11 avril.
• 44
  Histoire generale de la presse… T. II. P. 333.
• 45
  France. 1864. 21 juin.
• 46
  Bremen A. Nouveau divertissement // Charivari. 1864. 25 juin. Ниже газета печатает несколько вымышленных писем мэров Гавра, Кабурга и других городов к американским президентам с просьбой устроить на их рейдах «симпатичный маленький морской бой» для привлечения туристов.
• 47
  France. 1864. 22 juin.
• 48
  Le combat des navires americains Kearsarge et Alabama, 1864, 134 x 127, Philadelphia Museum of Art (Alphant M. Claude Monet. Une vie dans le paysage. P., 1993. P. 217) Авторская копия картины находится в парижском музее д’Орсей.
• 49
  Dictionnaire du Second Empire… P. 1062.
• 50
  Journal des Debats. 1864. 22 juin
• 51
  Phare de la Manche. 1864. 21 juin.
• 52
  Pays. 1864. 20 juin.
• 53
  Histoire generale de la presse… T. II. P. 308.
• 54
  Charivari. 1864. 29 juin.
• 55
  Уточним, что имеются в виду сторонники Юга, так как рабовладельческих газет во Франции не существовало (Fohlen С. Les Francais: les nordistes et les sudistes … Р. 37.)
• 56
  75 судов (Dictionnaire du Second Empire… p. 504.), 68 судов и 1 крейсер, по данным «Американы» (Русско-английский лингвострановедческий словарь / Под ред. Г. В. Чернова. Смоленск, 1996. С. 15)
• 57
  «Шаривари» — радикально левый орган, все кто правее составляют для него одно целое, хотя с фактической точки зрения Академия являлась орлеанистской (либеральной, оппозиционной режиму), тогда как перечисленные издания — консервативными.
• 58
  Palmer М. Op. cit. Р. 17.
• 59
  Presse. 1864. 22 juin.
• 60
  Значение газеты связано с тем, что она первой поддержала переворот 2 декабря 1852 года, получала государственные субсидии и моральную поддержку властей.
• 61
  Constitutional. 1864. 22 juin.
• 62
  Temps. 1864. 23 juin.
• 63
  Siecle. 1864. 23 juin.1
• 64
  Marchandiau J.-N. L’lllustration. Р., 1987. Р. 106.
• 65
  Duroselle J.-B. Op. cit. Р. 63.
• 66
  Телеграфное агентство Рейтер в период гражданской войны создало специальную океаническую почту. Пароход выходил навстречу судну, шедшему из Америки, узнавал самые горячие новости и передавал их в Лондон, так что первые известия появлялись в газетах раньше, чем судно с письмами и американскими газетами пребывало в британский порт. Таким образом, информация о происшествии и о его подробностях приходила с разницей в несколько часов, чем воспользовался «Век»
• 67
  Bellet R. Op. cit. Р. 130.
• 68
  Presse. 1865. 27 avril.
• 69
  Palmer M. Op. cit. P. 172.
• 70
  Любопытно заметить, что в этот день в Ницце скончался наследник российского престола Николай Александрович, его некролог в «Маленькой газете» содержал те же выражения.
• 71
  Forcade Е. Chronique de la quinzaine // Revue des deux mondcs. 1865. T. 57. P. 243.
• 72
  См. подробнее: Gilbert C. L’Amerique d’Abraham Lincoln et la France. W., 1945.
• 73
  Charivari. 1865. 2 mai.
• 74
  Arnavon С. Images françaises du president Abraham Lincoln I I Revue anglaise. 1959 janvier- mars. P. 21.
• 75
  Revue nationale et étrangere. 1867. 31 août. P. 116.
• 76
  Arnavon C. Op. cit. P. 8.
• 77
  Voir: Bachollet A. L’election de Lincoln et les debuts de la Secession (août 1860 — fevrier 1861) vus par six joumaux français. Memoire de maitrise. P., 1969.
• 78
  Forcade E. Chronique dc la quinzaine // Revue des deux mondes. I86l. T. 32. P. 758; Ferri-Pisani. Lettres sur les Etats-Unis d’Amérique. P., 1862. P. 114-115.
• 79
  Haut М. de, La crise américaine, ses causes, ses resultats probables, ses rapports avec I’Europe et la France. P., 1862. P. 54-56.
• 80
  Ibid. P. 56.
• 81
  Цит. no: Duvergier de Hauranne E. Les Etats-Unis pendant la Guerre de Secession vus par un journaliste français. P., 1990. P. 296.
• 82
  Дискуссия продолжалась и после смерти ее главного героя. Лидер либеральных католиков Монталамбер утверждал, что никакой счастливый генерал, никакой Наполеон не может утвердиться в демократической Америке (Montalember. La victoire du Nord aux Etats-Unis. P., 1865. P. 20-23). На что его оппонент, генерал армии Конфедерации, принц де Полиньяк, возражал, что убийство Линкольна мешает французам видеть реальное положение дел за океаном, он показывал диктаторский характер федеральных властей. (Polignac С. de. L’Union américaine aprés la guerre. P., 1866. P. 5-7)
• 83
  Claveau A. Abraham Lincoln (suite) // L’Epoque. 1865. 28 avril.
• 84
  Например, Г. Вриноль («Мир») писал: «Америка — это не древний Рим, президент не был Цезарем, однако прослеживается несколько скрытых аналогий. Победоносная армия станет бесполезной завтра против сецессионистов, но, имея свои претензии, она захочет усилить свое значение в республике. Этот исход тем более вероятен, что Линкольн был популярен, а Джонсон — нет» (Monde. 1865. 28 avril)
• 85
  Temps. 1865. 28 avril.
• 86
  Siecle. 1865.28 avril.
• 87
  Парадол был тесно связан с США идейно и реально. Еще в лицее он восхищался «Демократией в Америке» Токвиля, разделяя его взгляды. Показал себя последовательным сторонником Севера, в 1870 году отправился с правительственной миссией в США, где покончил с собой, узнав о разгроме Франции Германией (Dictionnaire du Second Empire… P. 1063.)
• 88
  Journal des Débats. 1865. 29 avril.
• 89
  Фактическая ошибка. Выборы 1863 года показали, что имперский режим силен и популярен в стране, в парламент прошло лишь 18 республиканцев-демократов и исключительно от Парижа, который уже тогда представлял собой остров в океане верноподданнических департаментов.
• 90
  Delord Т. Courrier // Siecle. 1865. 30 avril.
• 91
  Charivari. 1865. 29 avril.
• 92
  Nord. 1865. 28 avril.
• 93
  Так «Маленькая газета» напоминала, что «страдание — это чувство, а не мнение» (Petit journal. 1865. 27 avril).
• 94
  Opinion nationale. 1865. 3 mai.
• 95
  Кабель — модное слово тех лет, символизировавшее технический прогресс в ожидании открытия трансатлантического кабельного телеграфа.
• 96
  Broglie, due de. MCmoire. 2 vol. P., 1938. T. I. P. 322-323.
• 97
  Fohlen С. Les Français: les nordistes et les sudistes… P. 37.