Тень будущей войны: Север и Юг в дискурсе антифедералистов (1787–1788 гг.)

Современники по праву считали, что 1787–1788 гг. имели решающее значение для всей последующей истории США. Решалась судьба федеральной конституции. Решался вопрос, сможет ли страна, измученная длительной борьбой за свою независимость, экономическими и политическими кризисами, создать, наконец, эффективное центральное правительство. «Часто отмечалось, – писал Александр Гамильтон, открывая знаменитую серию памфлетов «Федералист», – что… народу нашей страны суждено своим поведением и примером решить важнейший вопрос: способны ли сообщества людей в результате раздумий и по собственному выбору действительно учреждать хорошее правление или они навсегда обречены волей случая или насилия получать свои политические конституции? Если это замечание хоть в какой-то мере правильно, тогда… неверный выбор нашей роли вполне можно счесть бедой для всего человечества»1.

Одной из особенностей новорожденной американской нации была слабо сформированная национальная идентичность. Каждый из штатов США обладал собственной традицией, собственным самосознанием. Именно свой штат американцы революционной эпохи считали своей родиной. Именно со штатом они по большей части связывали свою национальную идентичность. Джон Адамс, например, называл свой штат Массачусетс «наша страна», а его представительство в Континентальном конгрессе «наше посольство»2.

Региональная идентичность также была очень сильной, и зарождающийся конфликт Севера и Юга добавлялся к числу прочих конфликтов, угрожавших разорвать Союз штатов. Правда, в это время он еще не имел того исключительного значения, которое приобрел в XIX в. Противоборство сторонников и противников новой конституции, федералистов и антифедералистов, не было напрямую связано с межсекционными противоречиями. В рядах обеих группировок были представители всех регионов США. Среди антифедералистов были южане Патрик Генри и Ричард Генри Ли, северяне Элбридж Джерри и Роджер Шерман. Федералисты Джеймс Мэдисон, Джон Ратледж и Чарльз Котсуорт Пинкни были с Юга, Джордж Рид и Александр Гамильтон – из среднеатлантических штатов, Руфус Кинг – из Новой Англии. Конфликт между централизаторскими и децентрализаторскими тенденциями был значительно более острым. И вся риторика, связанная с секциональными конфликтами, имела второстепенное значение по сравнению с главной задачей антифедералистов – не допустить усиления центральной власти в США. Эта задача объединяла противников конституции как на Севере, так и на Юге.

Но уже и в это время американцы начинают по-новому осознавать фундаментальное различие между регионами. Обычное региональное членение США революционного периода – на восточные (новоанглийские), среднеатлантические и южные штаты – в ратификационной кампании начинает размываться, уступая место более привычному для нас делению на Север и Юг. При этом важнейшим признаком, отличающим Север от Юга, выступает наличие/отсутствие рабовладения. В большинстве северных штатов рабовладение было отменено в 1774–1784 гг., а там, где оно еще удерживалось (в Нью-Йорке, Нью-Джерси и Делавэре), велась активная аболиционистская пропаганда3. Мэдисон заявлял на Конституционном конвенте в Филадельфии: «Штаты имеют различные интересы не из-за разницы в размерах, но из-за других обстоятельств. Наиболее существенные из них зависят частично от климата, но в основном от того, есть ли в данном штате рабство. Эти две причины совместно создают великое разделение интересов в США. Это не разделение между большими и малыми штатами, это разделение между Севером и Югом»4.

На Филадельфийском конвенте выделились две точки напряжения в отношениях двух регионов. Первой из них был вопрос о норме представительства штатов в будущем Конгрессе. При учете только свободных граждан, как это предполагал первоначальный конституционный проект («план Виргинии»), делегации южных штатов были бы очень малы. Особенно это касалось самых влиятельных штатов Юга: Виргинии, где рабы составляли 40 % населения, и Южной Каролины, где рабов было почти в два раза больше, чем свободных. Однако этот конфликт был урегулирован относительно легко. 11 июня Джеймс Уилсон (Пенсильвания) и Чарльз Пинкни (Южная Каролина) предложили знаменитую эвфемистическую формулу: представительство пропорционально «общему числу белых и других свободных граждан и поселенцев, любого возраста, пола и состояния, включая обязанных службой на определенный срок и три пятых прочих лиц, не подразумеваемых в предыдущем описании, исключая не платящих налогов индейцев». Несмотря на протест Элбриджа Джерри, заявившего, что рабы являются собственностью и потому не могут быть представлены в парламенте, «правило трех пятых» было принято5.

Еще одно противоречие касалось самого вопроса о рабстве. 23 июля Чарльз Котсуорт Пинкни (Южная Каролина) напомнил Конвенту о необходимости включить в конституцию гарантии против освобождения рабов6. 8 августа Руфус Кинг (Массачусетс) обратил внимание делегатов на то, что южные штаты легко могут увеличить свое представительство в Конгрессе за счет ввоза рабов из Африки. «Он выразил надежду, что по этому вопросу будет достигнуто какое-либо соглашение, что, по крайней мере, будет ограничено время разрешения ввоза рабов. Он никогда не согласился бы на то, чтобы их ввозили без ограничения, а затем они были бы представлены в Национальной легислатуре»7. В результате работы Конвента был сформирован еще один компромисс Севера и Юга: уступкой интересам рабовладельцев была статья о выдаче беглых рабов (ст.4, разд.2); уступкой требованиям Севера явилось ограничение ввоза рабов в США 20‑летним сроком (ст.1, разд.9)8. Джон Ратледж (Ю.Каролина) выразил опасение, что северяне все же добьются поправки, отменяющей работорговлю. Он настаивал на том, чтобы соответствующая статья оставалась неприкосновенной до 1808 г. Он заявил, что «никогда не сможет согласиться вручить полномочия, благодаря которым статьи, касающиеся рабов, могут быть изменены штатами, не заинтересованными в этой собственности и предубежденными против нее»9. Требуемая клаузула была внесена в ст.5 конституции.

В числе прочих компромиссов, выработанных Конвентом, компромисс Севера и Юга лег в основу конституции 1787 г.10 И так же, как прочие компромиссы, он стал предметом ожесточенных дебатов на ратификационных конвентах по всей стране. Стремясь добиться ратификации новой конституции, федералисты старались сгладить остроту существующих конфликтов. Разногласиями штатов, как они считали, следовало пожертвовать ради высшей ценности – единства страны. Гамильтон уверял: «Я признаю, что местные интересы штатов до некоторой степени различаются и что существует некоторое различие в их нравах и обычаях. Но смею утверждать, что от Нью-Гэмпшира до Джорджии жители Америки столь же схожи в своих интересах и привычках, как и любой народ, существующий в Европе»11.

Пропаганда антифедералистов строилась на противоположных посылках. Конституция виделась им, как ньюйоркцу Меланхтону Смиту, «грозным и ужасающим чудищем огромной силы, с железными клыками, которое пожирает, раздирает на куски и попирает останки ногами»12. Для них общие интересы Союза имели много меньшее значение, чем интересы собственного штата. Да и сам Союз в их глазах обладал меньшей ценностью, чем «свобода» штата, т.е. фактически возможность не подчиняться центральной власти. Нью-йоркский антифедералист Т.Тредуэлл заявлял: «Я желаю союза с братскими штатами столь же горячо, как всякий другой… но союз при такой системе, как эта, по-моему, – вещь нежелательная»13. И немного далее: «Союз не в состоянии дать никаких преимуществ, которые могли бы компенсировать утрату свободы; и никаких бед, которых можно ожидать от его распада, не следует страшиться так, как тирании»14. В свете подобных высказываний легко понять тревогу Гамильтона, который писал Мэдисону: «Чем глубже я могу проникнуть в убеждения антифедералистской партии нашего штата… тем более я боюсь постепенного распада Союза и гражданской войны»15.

Антифедералисты доказывали, что различия в интересах штатов настолько глубоки, что вообще исключают возможность создания в США более прочной общности, нежели конфедерация16. Одновременно они создавали в своей риторике негативный образ других регионов.

Наиболее ярко выражен этот процесс у южных антифедералистов, особенно в Виргинии, где дебаты вокруг ратификации конституции приняли особенно острый характер. Основные понятия, ассоциирующиеся у южан с образом Севера – деньги и валютные спекуляции. Патрик Генри, возражая против ст.1, разд.10 конституции, запрещавшей штатам выпускать собственные деньги и уплачивать долги чем-либо, кроме звонкой монеты, рассказывал об огромных запасах ценных бумаг Континентального конгресса, скупленных по дешевке новоанглийскими дельцами: «Я слышал, что существуют огромные количества этих денег, упакованные в бочки. Эти ужасающие миллионы сосредоточены в северных штатах, неважно, в частных руках или в руках правительств [штатов]. Они приобрели их по самой ничтожной цене. Если вы согласитесь на эту часть, вы будете связаны по рукам и ногам»17. Важнейшей чертой Севера казалась также его имманентная враждебность к интересам Юга. Север в представлении антифедералистов-южан жаждал господства, стремился полностью подчинить себе Союз. Он никогда не допустил бы усиления южных штатов. «Северные штаты никогда не согласятся ни на какие условия, возвеличивающие Юг», – предупреждал Генри. Основанием для столь острой тревоги была неравная численность рабовладельческих и нерабовладельческих штатов. По подсчетам Мэдисона, к северу от границы распространения плантационного рабства находилось восемь штатов, к югу – только пять 18. Численное превосходство обеспечивало нерабовладельческим штатам преобладание в Сенате. Они должны были также получить большинство в Палате представителей. До проведения первой федеральной переписи восточные и среднеатлантические штаты в совокупности имели 36 депутатов в нижней палате Конгресса, а южные – лишь 29 (ст.1, разд.2). Их преобладание было, в общем, довольно призрачным. Даже если допустить полное единство северных штатов, какого на самом деле не было, Север не получал ни в одной из палат двух третей голосов, необходимых для принятия поправок к конституции, проведения процедуры импичмента или преодоления президентского вето (ст.1, разд.2, 3, 7, ст.5). Тем не менее, антифедералисты Юга были убеждены, что новая конституция дает Северу полную власть над Союзом. Попытки федералистов смягчить ситуацию указанием на быстрый рост населения Виргинии резко отвергались. Отвечая на подобную аргументацию, развитую на виргинском ратификационном конвенте Джорджем Николасом, Джордж Мэйсон восклицал: «Этот джентльмен доказывал нам, что, хотя северные штаты имеют против нас самое бесспорное большинство, все же рост нашего населения с течением времени изменит соотношение в нашу пользу. И впрямь веский аргумент: мы должны весело пойти на костер с надеждой на радостное и счастливое воскрешение в будущем»19.

Не возникало и тени сомнения, что столь опасную власть Север непременно использует во вред Югу. Высказывались, например, опасения в отношении возможной политики поощрения мануфактур. Хотя «гамильтоновская система» с ее протекционистскими мерами существовала еще только в мечтах ее будущего автора, южане воспринимали как угрозу саму возможность ее появления. С той же узкорегиональной точки зрения рассматривалось и возможное введение навигационных актов. «В силу самой природы этой конституции, – рассуждал виргинец Уильям Грэйсон, – один регион, чьи интересы отличаются от интересов другого, должен им править. В каком положении мы окажемся? Северные штаты ведут морскую торговлю. Мы производим продукцию. Поэтому перевозки для нас будут осуществлять они. А разве мануфактуры для нас благоприятны? Если они воспроизведут акт Карла II и скажут, что никакой американский продукт не может перевозиться на иностранных кораблях, какими будут последствия? Вот какими – вся продукция южных штатов будет перевозиться северянами на их условиях, которые, конечно, будут очень невыгодными для нас»20.

В дебатах виргинского ратификационного конвента неоднократно высказывались опасения, что Север воспрепятствует экспансии на Запад и навигации по Миссисипи, которая в это время была границей между США и испанской Луизианой. Между тем, в силу особенностей своей экономики Виргиния не могла бы нормально существовать без западных земель и Миссисипи. В XVIII в. основной продукцией этого штата был табак. При использовании примитивной агротехники табак быстро истощал почву. Табачные плантации обычно использовались в течение нескольких лет, а потом забрасывались. Поэтому характерной чертой табаководческих штатов была особенно быстрая экспансия на Запад21. Теперь виргинцы опасались, что Новая Англия воспрепятствует такой экспансии. Грэйсон говорил о политике новоанглийских штатов в этом вопросе: «Каким было их поведение после заключения мира? С тех пор, как они могут не опасаться утратить это великое преимущество, они стремятся закрепить свое преобладание в национальных советах. Они заботятся о своих интересах. Они говорили: «Давайте не позволим ни одному новому штату появиться на Западе, или они получат больше голосов, чем мы. Мы потеряем свое влияние и на шкале наций будем ничем. Если мы этому не воспрепятствуем, наши сограждане переселятся в те места, вместо того, чтобы идти в море, и мы не будем получать от них никакой выгоды». Таков, сэр, был язык и дух их политики. Думаю, он всегда таким останется»22. Виргинские антифедералисты предсказывали также, что коварные северяне, не заинтересованные в навигации по Миссисипи, уступят ее испанцам. Генри пророчествовал: «Что касается западных районов, то они могут быть потеряны вне зависимости от наших представителей в Конгрессе, вне зависимости от любых решений Конгресса. Семь северных штатов полны решимости отдать Миссисипи. Нам говорят, что для того, чтобы обеспечить навигацию по этой реке, нужно на двадцать пять лет уступить ее испанцам, а затем уже мы сможем пользоваться ею вечно, без всякой помехи с их стороны. Это напоминает совет вначале принять конституцию, а затем вносить в нее поправки»23.

И конечно, неизменную озабоченность южан вызывал вопрос о рабстве. Южные антифедералисты видели в новой конституции потенциально аболиционистский документ, т.к. она не содержала положений, запрещавших отмену рабства. Патрик Генри рассуждал: «Рабство ненавидят. Мы чувствуем его роковые последствия. Мы оплакиваем их со всем состраданием, какое внушает гуманность. Допустим, что в какой-то отдаленный момент времени все эти соображения окажут сильнейшее влияние на умы конгрессменов… Они изучат этот документ, чтобы узнать, если у них власть освободить рабов. А разве такой власти у них нет, сэр? Разве у них нет полномочий обеспечивать совместную оборону и содействовать общему благоденствию? И разве они не могут решить, что эти задачи требуют уничтожения рабства? Не могут провозгласить всех рабов свободными, опираясь на упомянутые полномочия?.. Как бы сильно я ни оплакивал существование рабства, я знаю, что благоразумие запрещает его уничтожение. Я считаю, что центральное правительство не должно освобождать рабов, потому что подавляющее большинство штатов не связано симпатией и братскими чувствами с теми, чьи интересы затронет их освобождение. Большинство в Конгрессе принадлежит Северу, а рабы – Югу. В этой ситуации, как мне кажется, огромная часть собственности виргинцев находится под угрозой»24.

Немалую озабоченность на Юге вызывало также положение конституции, ограничивавшее ввоз рабов из Африки 20‑летним сроком. В таком штате, как Южная Каролина, антифедералисты возмущались будущим запретом африканской работорговли. Один из лидеров антифедералистов этого штата, Роулинс Лоундес, заявлял, что без рабского труда Южная Каролина была бы «самым жалким» штатом в Союзе. «Он искренне верил, что, когда эта новая конституция будет принята, солнце южных штатов закатится, чтобы никогда больше не встать. Чтобы доказать это, он заметил, что шесть восточных штатов формировали большинство в Палате представителей… Так согласно ли с разумом, мудростью и здравой политикой предполагать, что в законодательном органе, где большинство депутатов имеет интересы, столь отличные от наших, мы получим хоть какие-то преимущества? Ну конечно, нет… Интересы северных штатов будут господствовать и лишат нас даже тени республиканского правления. Прежде всего, откуда эта враждебность к нашему импорту негров? Зачем ограничивать его двадцатью годами, вернее, зачем вообще его ограничивать? Что до него, он считал, что работорговля может быть оправдана в соответствии с принципами религии, человечности и справедливости. Очевидно, что перевезти некоторое количество человеческих существ из дурной страны в лучшую означает во всем следовать этим принципам. Но они не любят наших рабов, потому что сами их не имеют, и потому хотят отнять у нас это великое благо»25.

В Виргинии, где ввоз рабов из Африки был запрещен с 1778 г., напротив, протестовали против разрешения такого ввоза. Немало говорилось о негуманности работорговли и – в стиле Просвещения – о том, что излишне большая доля рабов в структуре населения ослабляет обороноспособность страны, т.к. ее защиту могут осуществлять только свободные граждане. При этом нередко в одной и то же речи оратор защищал рабство и осуждал работорговлю. Пример такой непоследовательности демонстрирует Джордж Мэйсон: «Эта конституция не обеспечивает нашу внутреннюю безопасность. Она разрешает ввоз рабов на двадцать с лишним лет и тем самым продолжает у нас эту гнусную торговлю. Вместо того, чтобы защитить нас, продолжение этой отвратительной торговли каждый день умножает нашу слабость. И хотя это зло растет, в конституции нет клаузулы, которая помешала бы северным и восточным штатам распоряжаться всей нашей собственностью такого рода. Есть клаузула, запрещающая ввоз рабов через двадцать лет, но нет положения, гарантирующего южным штатам обладание теми, которыми они уже владеют. Это далеко не желательная собственность. Но если мы сейчас лишимся их, это принесет нам огромные трудности и несчастья. В конституции должна быть клаузула, гарантирующая нам эту собственность, которую мы приобрели согласно своим прежним законам и потеря которой погубит большое число людей»26.

Нагнетаемый антифедералистами накал враждебности к Северу и к Союзу в целом был так интенсивен, что порой доводил федералистов до отчаяния. Вместо ненависти к Северу они пытались культивировать чувство единства с ним. Виргинец Г.Ли (из Уэстморленда) заявлял: «Из тех выражений, в которых здесь говорилось о северных штатах, кто-нибудь мог бы заключить, что любовь к Америке в некоторой степени преступна, потому что несовместима с должной привязанностью к Виргинии. Народ Америки – единый народ. Я люблю северян, не потому, что они приняли конституцию, но потому, что я сражался рядом с ними, потому, что я считаю их своими соотечественниками. Разве из этого следует, что я забыл свою любовь к родному штату? Во всем, что касается местных вопросов, я буду виргинцем, но в вопросах общенациональных я не стану забывать, что я американец»27.

В целом, образ Севера на Юге богаче негативными оттенками, чем образ Юга на Севере. Дихотомия «Мы/Они» приобрела для Юга особую интенсивность, которой на Севере не было. Тем не менее, северные антифедералисты не отставали от своих южных единомышленников, рисуя соседей черными красками. Основные черты Юга в их представлении – жаркий климат, плодородные почвы, меньшая, чем на Севере, численность населения, но также «аристократический» дух и наличие рабства. Последние характеристики однозначно осознаются как отрицательные. На Юге менее выражено стремление к демократии и национальной независимости, и потому тесный союз с южными штатами может повредить демократическим порядкам на Севере. Массачусетский антифедералист Бенджамин Рэндалл, например, «боялся консолидации тринадцати штатов. Наши обычаи, как он заявил, очень отличаются от южных штатов; выборы там не столь свободны и беспристрастны. Следовательно, по его мнению, консолидация штатов принесет нам обычаи, которые будут вызывать вечные конфликты»28.

При этом если южане видели в конституции аболиционистский документ, то антифедералисты-северяне доказывали обратное. Для них это был документ рабовладельческий и потому неправомерно благоприятный для южан. В этом пункте федералисты и антифедералисты трактовали конституцию совершенно по-разному. На массачусетском ратификационном конвенте по этому поводу вспыхнула дискуссия. «Обе стороны в самых решительных выражениях осуждали работорговлю. С одной стороны, м‑р Нэйсон, майор Ласк и м‑р Нил и другие весьма прочувствованно выражали свое огорчение тем, что конституция предусматривает продление работорговли на двадцать лет. С другой – судья Дэйна, м‑р Адамс и другие радовались тому, что отныне открыта дверь к уничтожению через определенное время этой отвратительной практики»29.

Иногда атака на «особый институт» Юга велась с этических позиций. Так, Т.Ласк из Массачусетса «в самой патетической и эмоциональной манере описал страдания несчастных африканцев, которых похищают и продают в рабство. Он изобразил самыми яркими красками их счастье и благоденствие на родных берегах и противопоставил этому их жалкое и несчастное положение в состоянии рабства»30.

Чаще речь шла о более практических предметах, в частности, о пресловутом «правиле трех пятых». Нью-йоркский антифедералист Меланхтон Смит заявлял, что «не знает никакого принципа, в соответствии с которым рабы должны учитываться при расчете нормы представительства. Поскольку посредством представителей каждый человек, обладающий свободной волей, участвует в управлении, было бы абсурдно распространять представительство на человека, не способного к этому. Рабы не имеют собственной воли. Все это дает лишь определенные привилегии людям, достаточно испорченным, чтобы иметь рабов»31. Джозеф Уоррен, антифедералистский лидер из Массачусетса, развивал ту же аргументацию: «Если рабы не являются частью гражданского общества, то допустить, чтобы их учитывали при расчете нормы представительства наряду со свободными избирателями, не больше оснований, чем учитывать зверей полевых или деревья лесные. Что за договор намерены ратифицировать фримены Массачусетса? Договор, который ставит их на один уровень с рабами и дает штатам, где негров столько же, сколько белых, 8 представителей для такого же числа фрименов, какое позволит нашему штату избрать пять»32.

Иногда высказывались совсем уже фантастические опасения, что разрешение импорта рабов в федеральной конституции аннулирует законы, отменяющие рабство в северных штатах. Так, филадельфийская газета «Independent Gazetteer» писала: «Ввоз рабов не должен запрещаться до 1808 г., и рабство, возможно, восстановит свою власть в Пенсильвании»33.

На все подобные аргументы федералисты отвечали, как отвечал на нью-йоркском ратификационном конвенте Гамильтон, что «условие, вызвавшее недовольство, было одним из результатов того духа примирения, который руководил Конвентом; и без этой снисходительности невозможно было бы создать никакого союза»34.

К счастью для США, в это время большинство американцев надеялись на то, что интересы Севера и Юга могут гармонически сочетаться, и верили, что ценность Союза слишком велика, чтобы жертвовать ею из-за региональных различий. В 1787–1788 гг. новую конституцию ратифицировали 11 штатов из тринадцати. Дорога к укреплению федерации была открыта. И все же накал страстей ратификационной кампании не прошел бесследно. Хотя до истинных столкновений Севера и Юга было еще далеко, риторика антифедералистов уже в это время акцентировала различия интересов двух регионов, отвергала всякие попытки взаимных уступок, выстраивала на Севере негативный образ Юга, а на Юге изображала Север непримиримым врагом южных интересов. В этом смысле пропаганда антифедералистов была одним из первых предвестий трагических событий, расколовших Союз в декабре 1860 г.35

• 1
  Гамильтон А., Мэдисон Дж., Джей Дж. Федералист. – М., 1994. – С.29.
• 2
  Фурсенко А.А. Американская революция и образование США. – М., 1978. – С.291. См. также: Мюррин Дж. Война, революция и формирование нации: Американская революция в сопоставлении с Гражданской войной // Американский ежегодник. 1997. – М., 1997. – С.21–54; Онаф П.С. Американская революция и национальная идентичность // Американская цивилизация как исторический феномен. Воспринаятие США в американской, западноевропейской и русской общественнаной мысли / Отв. ред. Н.Н.Болховинатинанов. – М., 2001. – С. 71–91; Robertson A.W. “Look on This Picture… And on This!” Nationalism, Localism, and Partisan Images of Otherness in the United States, 1787– 1820 // American Historical Review. – 2001. – Vol.106. – October. – P.1263–1280.
• 3
  Закон об отмене рабства в Нью-Йорке был принят в 1799 г., в Нью-Джерси – в 1804 г. В Делавэре рабство сохранялось вплоть до принятия Поправки XIII ( 1865). Однако «отцы-основатели» не могли предвидеть такого развития событий и при подсчетах обычно включали Делавэр в число нерабовладельческих штатов.
• 4
  The Records of the Federal Convention of 1787: 3 vols. / Ed. by M.Farrand. – New Haven – London, 1911. – Vol.1. – P.486.
• 5
  Madison J. Notes of Debates in the Federal Convention of 1787. – Athens (Ohio), 1966. – Р.98–103. Конституция 1787 г. здесь и далее цит. по: Соединенные Штаты Америки: Конституция и законодательные акты. – М., 1991. – С.29–49.
• 6
  The Records of the Federal Convention. – Vol.2. – P.95.
• 7
  Ibid. – P.220.
• 8
  Соответствующую дискуссию см.: Ibid. – P.369–374, 415–417, 443–444.
• 9
  Ibid. – P.557–559.
• 10
  О других компромиссах, выработанных Филадельфийским конвентом, см.: Rossiter C. 1787. The Grand Convention: The Year that Made a Nation. – N.Y.–L., 1966; Lynd S. The Compromise of 1787 // Political Science Quarterly. – 1966. – Vol.81. – June. – P.225–250; Согрин В.В. К вопросу об идейной основе конституции США. // Проблемы американистики. – Вып.1. – М., 1978. – С.95–122; Фурсенко А.А. Конституционный конвент // США. – 1987. – № 7. – С.64–72; Nelson W.T. Reason and Compromise in the Establishment of the Federal Constitution, 1787– 1801 // William and Mary Quarterly. – 1987. – Vol.44. – July. – P.458–484; Rakove J.N. The Great Compromise: Ideas, Interests and the Politics of Constitution Making // William and Mary Quarterly. – 1987. – Vol.44. – July. – P.424–457.
• 11
  Hamilton A. The Papers: 27 vols. / Ed. by H.C.Syrett. – N.Y.–L., 1961–1987. – Vol.5. – Р.578.
• 12
  The Debates in the Several State Conventions on the Adoption of the Federal Constitution: 4 vols. / Ed. by J.Elliot. – Washington (D.C.), 1836. – Vol.2. – P.225.
• 13
  Ibid. – P.405.
• 14
  Ibid. – P.406.
• 15
  A. Hamilton to J. Madison, June 6, 1788 // Hamilton A. The Papers. – Vol.5. – P.3.
• 16
  Напр.: The Complete Anti-Federalist: 7 vols. / Ed. by H.J.Storing. – Chicago – London, 1981. – Vol.2. – P.109–113.
• 17
  The Debates… on the Adoption of the Federal Constitution. – Vol.3. – P.475.
• 18
  The Records of the Federal Convention. – Vol.2. – P.10.
• 19
  The Debates… on the Adoption of the Federal Constitution. – Vol.3. – P.102.
• 20
  Ibid. – P.615–616.
• 21
  Nettels C.P. The Emergence of the National Economy. – N.Y. e.a., 1962. – P.194; Billings W.M. e.a. Colonial Virginia: A History. – N.Y., 1986. – P.271–272.
• 22
  The Debates… on the Adoption of the Federal Constitution. – Vol.3. – P.343.
• 23
  Ibid. – P.325–326.
• 24
  Ibid. – P.590–591.
• 25
  Ibid. – Vol.4. – P.272.
• 26
  Ibid. – Vol.3. – P.269–270.
• 27
  Ibid. – P.178–179.
• 28
  Ibid. – Vol.2. – P.69.
• 29
  Ibid. – P.107–108.
• 30
  Ibid. – P.148.
• 31
  Ibid. – P.226–227.
• 32
  The Complete Anti-Federalist. – Vol.4. – P.179– 180.
• 33
  Ibid. – Vol.3. – P.94.
• 34
  The Debates… on the Adoption of the Federal Constitution. – Vol.2. – P.237.
• 35
  О дальнейшем развитии взаимовосприятия Севера и Юга см.:Norton A. Alternative Americas. A Reading of Antebellum Political Culture. – Chicago, 1986. – P.120–121; Супоницкая И.М. Север и Юг США. Истоки межрегионального конфликта // Межрасовые  межрегиональные отношения в Европе и Америке XIX–XX вв. – М., 1996. – С.212–221; Алентьева Т.В. Сецессия Юга как отражение менталитета южан // Профессионалы за сотрудничество. – Вып.3. – М., 1999. – С.263–274