Американские виги: проблемы изучения

Вторую четверть XIX в. в истории США в американской историографии очень долго называли «веком Джексона», или периодом «джексоновской демократии». Хотя в Америке в то время существовали две партии, представление об эпохе настолько слилось с одной из них, что даже историкам требуется некоторое усилие, чтобы вспомнить о противниках демократов — вигах. Вигам меньше, чем другим политическим партиям США, посвящено работ, да и сам термин на уровне массового сознания скорее ассоциируется с английской историей ХVIII-ХIХ вв.

Виги и демократы, будучи первыми массовыми национальными партиями в истории США, пришли на смену верхушечной комбинации федералистов и джефферсоновских республиканцев, действовавших на политической арене Америки в 90-е годы XVIII в. — первом десятилетии XIX в. Вторая двухпартийная система выросла из политической фракционности конца 20-х годов XIX в. и просуществовала до середины 50-х годов, когда произошла дезинтеграция вигов и была образована знаменитая республиканская партия.

Создание современного типа двухпартийной системы США — одна из многих характерных черт бурных и драматичных 20-50-х годов — происходило на фоне глубоких экономических сдвигов, сопровождавшихся появлением новых социальных слоев и существенным изменением положения старых, складыванием принципиально иной общественной структуры, а кроме того, завершением территориального образования страны. Презентистский интерес к зарождению основ буржуазной цивилизации, к историческим корням ряда современных процессов, обилие сохранившихся и поддающихся компьютерной обработке источников превратили изучение 20-50-х годов XIX в. в заманчивое и перспективное для исследователя дело. Однако массовое увлечение американских историков этим периодом едва ли всерьез отразилось на изучении истории вигов. Сегодня не только нельзя назвать хотя бы одно посвященное им исчерпывающее и синтезирующее исследование, которое могло бы удовлетворить требованиям современной науки, но, более того, нередко слышны отголоски мнений, сложившихся еще в XIX в. К сожалению, недостаточный интерес к вигам по-прежнему сопровождается значительным искажением их истории. «Из всех партий, когда либо действовавших в Соединенных Штатах, знаменитая вигская партия была самой хилой на идеи», — писал Генри Адамс в 1879 г.1 И этой его убийственной характеристике суждена была очень долгая жизнь, при том, что Г. Адамса, стремившегося оправдать политическое поведение своих предков, нельзя назвать беспристрастным комментатором истории вигов. Не менее живучей оказалась и еще одна их оценка. Задолго до того как вигов начали хвалить или хулить исследователи, один из членов партии с горечью заметил, что его «партия состряпана из такой разнородной мешанины, что всякая попытка смельчаков управлять ею может в итоге вызвать у них только болезнь»2. Эти тезисы относительно отсутствия у вигов каких-либо идейных принципов, их разнородности и слабой организованности перекочевали в XX век и надолго в нем утвердились. Еще совсем недавно считалось, что писать о вигах — это значит браться за «устаревшую и немодную» тему3.

Есть, конечно, серьезные причины, почему в исторической литературе и массовом сознании о вигах вспоминают гораздо реже, чем о демократах. Психологически это связано с тем, что из всех основных партий США виги просуществовали самый короткий отрезок времени — немногим более двух десятилетий в середине XIX в. К тому же на федеральном уровне им редко сопутствовал успех, они не могли соперничать с демократами по продолжительности контроля за конгрессом и президентской должностью. Им явно не везло с президентами. Историки, писавшие в духе «президентского синтеза», т.е. взгляда на прошлое Америки из Белого дома, явно преувеличивали влияние вигов на общественное мнение, так как быстрая смерть обоих вигских президентов — У.Г. Гаррисона в 1841 г. и 3. Тейлора в 1850 г. — существенно ограничила возможности такого влияния через государственные институты. Но главное — в другом: в том, что далеко не всегда «элитные» идеи вигов, их казавшийся оппортунизм в политике гармонировали с преобладавшими в обществе настроениями, равно как далеко не всегда задача изучения этой партии согласовывалась с логикой развития американской историографии.

Несмотря на столь печальные обстоятельства, сопутствующие истории и историографии вигов, игнорировать их сегодня при осмыслении прошлого США уже невозможно. Если судить по результатам выборов в штатах и на местах, где в основном протекала политическая жизнь Америки в 30-50-х годах XIX в., виги почти повсеместно обладали равным с демократами авторитетом. Об исторической значимости вигов свидетельствует и то, что они оказались более успешными в пропаганде своих взглядов, в том числе на социокультурные ценности, в современном им обществе и идейно более значимы в долговременной перспективе, чем в электоральной политике. Как заметил американский историк Д. Хоув (его оценка, похоже, не очень преувеличена), «пока демократы одерживали победы на президентских выборах, виги незаметно формировали индустриальное общество викторианской Америки»4.

Литературу о вигах отличают следующие общие признаки: долгое время она была как бы вторичной, т.е. производной от темы «джексоновская демократия», и существовала в русле последней; она, как и историография «эры Джексона», культивировала плюрализм подходов, конкретных концепций и оценок, временами, казалось, только уводивший от понимания природы партии; она испытывала на себе сильное воздействие презентизма, являясь частным примером рефлексии поколений на прошлое своего общества. Еще 20 лет назад, подводя итоги изучения эпохи 20-50-х годов XIX в., Р. Формисано обратил внимание на то, что «историки в своих трудах словно воплощали тот безграничный индивидуализм, который отличал саму джексоновскую Америку»5.

Первую, более или менее развернутую оценку деятельности вигов дали прогрессисты. В целом они пренебрежительно относились к этой партии, возможно, по причине ее элитного характера, а возможно, потому, что виги до конца так и не оформились в массовую и единую политическую организацию. Главным героем в новых трудах прямо или косвенно оказывался генерал и президент Э. Джексон, боровшийся за «простого человека» и против привилегий, отстаивавшихся вигами. Именно они, а не богач-рабовладелец Э. Джексон представали в сочинениях прогрессистов как исторический аналог «баронов-разбойников» конца XIX в. — первых десятилетий XX в.

Секционная трактовка политических коллизий 30-50-х годов XIX в. (партия Э. Джексона — воплощение духа аморфной, но демократически настроенной аграрной массы Запада, особенно «границы», а виги — янки- предприниматели прежде всего Новой Англии) преобладала до 20-х годов XX в. и отражала ностальгию американцев, сталкивавшихся с ужасавшими их последствиями индустриализации и урбанизации, по «спокойному прошлому аграрной Америки». Тогда же, в первые десятилетия XX в., появились и первые посвященные вигам специальные работы. Они были написаны в секционном ключе, особое внимание в них уделялось вигам Юга и впервые поставлен вопрос о партии как национальном феномене, хотя принципиально оценку вигов как элитной силы в обществе авторы не изменили. Правда, в контексте истории Юга местные виги выглядели иначе, чем на Северо-Востоке: они ассоциировались с крупными аграриями-предпринимателями.

Затем в 30-е годы секционно-аграрный подход в оценке вигов сменил классовый. Писавший по следам «нового курса» А. Шлезингер (младший) в своей известной книге «Век Джексона» перенес этот конфликт в города Северо-Востока. Никто до него не утверждал, казалось бы, столь доказательно, что американские виги являлись не более чем новоиспеченными федералистами, маскировавшими свои аристократические претензии заявлениями о любви к народу. По мнению знаменитого историка, вигская мысль была «основана на увертках и разного рода сентиментальностях»6.

Прогрессизм не определял всего спектра литературы о вигах, но явно доминировал в ней до конца 40-х годов. Еще в середине 30-х годов Дж. Поудж написал о вигах в традициях верхушечной политической истории и «президентского синтеза»7. С симпатией относившийся к лидерам вигов, особенно к Г. Клею, Дж. Поудж исходил из того, что их помыслы, равно как и поиски эффективных путей обеспечения прогресса общества, были искренними. Однако духу времени более соответствовали другие исследования — те, в которых подчеркивалась привязанность денежных и консервативных американцев к вигской партии, причем независимо от района проживания. Так, в сельскохозяйственном штате Джорджия, по мнению П. Меррея, виги без энтузиазма восприняли демократические формы и смирились с ними скорее по необходимости, чем из-за убеждений; партийная борьба в Джорджии выглядела как столкновение между демократией, отстаиваемой массами, и партией собственности — вигами8.

К середине 50-х годов Ч. Селлерс стал наиболее авторитетным среди историков, исповедовавших прогрессистские традиции в оценках вигов. В хорошо известной и повсеместно цитируемой статье Ч. Селлерса южные виги представлены как группа лиц, связанных или объединенных коммерческими интересами сельского хозяйства региона: это торговцы городов и крупных поселков, профессионалы, обслуживающие их бизнес, местные банкиры и, наконец, плантаторы, производившие сырье, в основном хлопок, для отдаленных рынков. Мучивший долгое время историков вопрос, «что из себя представляли южные виги», казалось, был Селлерсом решен. Он по сути окончательно утвердил идею национального характера двухпартийной системы, особенно применительно к 1840-м годам, предугадав некоторые идеи будущих «новых политических историков»9. Но в целом трактовка Селлерса в условиях наступления в 50-е годы консенсусной школы, пришедшей на смену прогрессистским парадигмам, не вписывалась в общую историографию.

Консенсусная школа двояко повлияла на историографию вигов. Во- первых, своей критикой прогрессистских положений, разработкой новых сюжетных линий «джексоновской демократии» она предопределила будущие темы и подходы в исследовании вигов, во-вторых, занявшись поиском умеренных сил в прошлом страны, историки этого направления, пожалуй, впервые в американской историографии обратили столь серьезное внимание на партию вигов, чьи идеи относительно общественного развития в чем-то перекликались с постулатами послевоенных республиканцев.

Наиболее убедительно и полно новый «предпринимательский тезис» в своей книге «Американская политическая традиция» изложил Р. Хофстадтер. И хотя речь в ней в основном идет о демократах, мысль о том, что «джексоновская демократия» — это не только фаза в расширении демократии, но и мощная экспансия «либерального капитализма», открывала возможности и для нового толкования роли и места вигов в американской истории10.

Ревизионизм в историографии оказался гораздо более плодотворным направлением по части новых идей и подходов, чем у нас долгое время принято было считать, причем многие из этих идей и подходов, дожив до начала 90-х годов и во многом определяя нынешнее состояние науки в США, родились в «смутные» и, казалось бы, однозначно консервативные 50-е годы. Тогда появились многие из новых измерений политических и социальных коллизий 30-50-х годов XIX в., в частности вигов. Под защиту, причем с привлечением аргументов из прошлого — из риторики вигов, был взят знаменитый Банк США. Б. Хэммонд в своей широко известной работе «Банки и политика в Америке» назвал финансовый курс противников вигов невежественным и лицемерным, а самого Э. Джексона — высокомерным и наивным администратором11. Кумир многих вигов Северо-Востока президент Банка Н. Биддл превратился в благонравного и разумного финансиста своего времени.

Как первый признак социокультурной эволюции выглядит сегодня книга М. Мейерса «Джексоновские убеждения: политика и верования». От отметил быстро назревавший разрыв между аграрным идеалом и интенсивной, драматично проходившей капитализацией американского общества в «эпоху Джексона», а кроме того, существенно модифицировал известный тезис относительно либерально-капиталистического характера обеих партий12. Мейерс одним из первых поставил вопрос о двуличии партий, причем не в хулительном смысле, а в том смысле, что демократы и виги, апеллируя к тем или иным ценностям и идеалам прошлого Америки, на практике неуклонно втягивались в рыночную экономику, будучи членами раздираемого уже другими протиречиями общества. Если М. Мейерс писал о драме лидеров партий в условиях неизбежного наступления вульгарного капитализма, то последующие историки развили этот тезис до вывода о бессмысленности изучения идеологии вообще, которая якобы есть не что иное, как «трескучая фраза», они рассуждали о цинизме партий и их эгоистично-прагматичных целях.

Если в конце 50-х годов сравнение социальных характеристик верхушки местных вигов и демократов являлось редкостью, то через десятилетие оно стало обычным делом в консенсусной историографии; сравнение это показало, что статус лидеров обеих партий был в основном одинаков. Теперь историки зачастую не находили существенных различий между местными политиками, зато, как правило, выявляли повышенную фракционность партий, столкновение честолюбий и то, что «партии были объединены жаждой победы на выборах» и только. Как в любой историографической школе, в этом направлении со временем выделился лидер, а именно Р. Маккормик, более чем кто- либо подчеркивавший роль партийной организации, ее значение в политике и оценивавший партийные платформы и аргументы как «украшение витрины» ради избирателей. Р. Маккормик и его последователи стали авторами еще одной влиятельной в послевоенной американской историографии интерпретации вигов, отнеся их к «аристократам в политике», которых демократы почти всегда опережали по части как самоорганизации, так и умения работать с массой избирателей13.

Консенсусная школа вела наступление широким фронтом, заметно расширив круг исследований на уровне штатов и тем самым подготовив почву для многочисленных локальных работ 70-80-х годов. Цикл исследований по истории штатов включал работы непосредственно о вигах, которые ускоряли их реабилитацию. Статьи Г. Мак Уайни и Т. Элександера помогли нейтрализовать прогрессистское влияние высказываний Ч. Селлерса о южных вигах. Г. МакУайни оспаривал на примере Алабамы тезис о том, что виги представляли «высший класс» Юга14. Сместив акцент в изучении южных вигов с их руководителей на избирателей и одними из первых используя квалификацию в конкретных исследованиях, Т. Элександер и его ученики, дав анализ факту обращения к вигам «черного пояса» Алабамы, открыли таким образом серию работ, посвященную массовому электорату вигов на Юге15. Эти историки не обнаружили классового деления избирателей по партиям, хотя и отмечали допустимость прогрессистской дихотомии «бедные против богатых» при характеристике отдаленных и горных районов Алабамы. Подобные выводы казались особенно убедительными, поскольку касались узкого района и были сделаны на основании разнообразных математических выкладок.

На фоне столь мощной атаки на многочисленные прогрессистские мифы о демократах вряд ли удивительно, что историки начали «переходить» в лагерь «сторонников» вигов. Правда, большинство исследователей XX в. вплоть до 70-х годов продолжали весьма негативно к ним относиться (упоминавшаяся книга Дж. Поуджа 30-х годов, полная симпатии к Г. Клею и к вигам в целом, — редкое исключение, так же как и первые труды Г. Ван Дузена, признанного и плодовитого исследователя истории этой партии и деятельности ее лидеров). Во времена, когда преобладали взгляды Фр. Тернера и А. Шлезингера (младшего), Ван Дузен оставался академическим полемистом без аудитории. В 50-е годы он, однако, нашел восприимчивых слушателей. В принципиальной статье 1958 г. Г. Ван Дузен поднял две важные темы, плохо сопрягавшиеся с историографическими аксиомами предыдущих десятилетий: тему основополагающей близости мировоззрения демократов и вигов и более широкую тему активного и оптимистического видения вигами экономического и социального развития страны16. В целом приверженцы школы консенсуса, и прежде всего Г. Ван Дузен, оценивали вигов как просвещенных консерваторов, которые искренне верили, что помощь государства национальной экономике будет способствовать социальному прогрессу и утверждению равенства возможностей.

До начала 60-х годов сохранялась еще возможность политического синтеза и общего нарратива эпохи или, скажем, какой-то партии — в прогрессистском или раннеревизионистском варианте. Об этом свидетельствует книга Г. Ван Дузена «Джексоновская эра», в которой подведен итог партийно-политической борьбы на национальном уровне — с акцентом на кампании, выборы, активность политиков и т.п. В конце 50-х годов не требовалось оправдывать и объяснять необходимость этого политического синтеза, ибо тогда мало кто мог предположить, что монография Г. Ван Дузена будет последней работой подобного рода. За последние тридцать лет историческая наука пережила революцию осмысления всех сторон американской жизни в первой половине XIX в., и политический синтез — в любом варианте — оказался невозможным. Новый историографический фон, новая атмосфера в общине историков США предопределили и характер, стиль и масштабы изучения вигов в 60-80-е годы.

На стыке двух историографических времен находится книга Л. Бен- сона «Концепция джексоновской демократии: штат Нью-Йорк как объект исследования»17. Она положила начало новому направлению — этнокультурологии, самыми известными представителями которого в 60-70-е годы являлись Р. Формисано, Р. Кэлли, М. Холт, Дж. Силби. Они отдавали предпочтение количественным методам и этнокультурному группированию. В соответствии с постулатами этого направления партийная лояльность и активность на выборах были вызваны не проблемами экономической политики — тарифами, Банком, «внутренними улучшениями», а штатными и местными проблемами и спорами о воздержании от алкоголя, натурализации, религиозных обрядах, избирательных правах для иммигрантов и образовании. Этнокультурологи сместили центр политической жизни США в штаты и графства и как никто до них много изучали, хотя и однобоко — со стороны избирателей, местную политику и частные, локальные проблемы в ней. Национальная политика и деятельность партий на федеральном уровне превратились в неуместный предмет исследования. Л. Бенсон и его последователи утвердили в историографии тезис о том, что виги, по меньшей мере северные виги, будучи воинственными протестантами- евангелистами, стремились реализовать свои социальные идеалы с помощью политики.

Но в целом тема «американские виги» вновь отошла на второй план, а главное оказалась раздробленной на множество мелких вопросов. Общий и цельный анализ истории этой партии не представлялся в 6080-е годы возможным. Примечательно, что единственный за последние 30 лет общий анализ политической борьбы 30-40-х годов XIX в. дан Эд. Пессеном в его известной книге «Джексоновская Америка» — это неполитический нарратив эпохи18. Хотя Пессен подчеркнул значение скорее классового, чем этнокультурного, конфликта, и он в соответствии с утверждавшимися парадигмами поставил под сомнение значимость партийных программ. Кроме того, он отверг культурологию и новый миф Л. Бенсона об эгалитаризме при Э. Джексоне, но, как и Бенсон, предпочел писать не о событиях, а о процессах и структурах. По Э. Пессену, демократы и виги в жестком классовом обществе имели гораздо больше общего, чем различий: создав организацию, подобрав кадры, выработав свой стиль поведения, риторику, они таким образом пытались уйти от решения острых общественных проблем. Кто из «чистых» историков (не политологов) после этого мог заинтересоваться изучением национальных партий?

Угасание интереса к политическому синтезу и общему нарративу политики в 60-80-е годы произошло по причине и более общего порядка. Если ранее верхушечная политическая история, институциональный подход, использование только литературных источников и примат политики явно преобладали над всем остальным при изучении первой половины XIX в., то в 60-80-е годы все это стало выглядеть старомодным и консервативным. Аксиомой тогда было признано, что писать политическую историю не означает писать историю общества, и на первый план вышли частные, локальные исследования по социальной истории, социальному и поведенческому опыту отдельных групп населения, изучение различных этнических общин. Общие историографические издержки «новой социальной» истории (то, что ее критики иронично назвали «историей горшков и кастрюль») гасили среди историков США интерес к изучению партий. Как писал в 1985 г. С. Уилентс, «политика при джексоновской демократии оставалась обязательной темой для лекций, но была весьма скучным занятием из-за отсутствия в ней серьезных конфликтов»19.

Пренебрежение политикой или рассмотрение ее главным образом с этнорелигиозных позиций, со стороны избирателей, вызывали серьезные сомнения у одних и прямые возражения у других. Оправившись от первых ударов историков-ревизионистов и примирившись с иронией в адрес демократов и Э. Джексона, неопрогрессисты 60-80-х годов предъявили своим оппонентам встречные претензии. Почему этнокультурные конфликты местного происхождения породили вигов, которые, проводя в 30-40-е годы национальные кампании, обсуждали главным образом экономические вопросы? Почему политики тратили столько времени на проблемы, которые якобы мало интересовали людей? Значение этих вопросов росло по мере того, как благодаря работам Дж. Силби и других становилось ясно, что американцы 3050-х годов XIX в. были очень привязаны к партиям, а партийная лояльность в огромной степени определяла общественное поведение как избирателей, так и политиков-законодателей20.

Критики обратили внимание на то, что этнокультурологи в сущности никогда серьезно не обращались к проблемам складывания партий и ограничивали свой анализ периодом после 1836 г., когда виги в основном закончили формировать свою организацию (по крайней мере в северных штатах) и когда активность на выборах подскочила до 80%. Трудности возникли у клиометристов и тогда, когда они попытались объяснить причины распада партии вигов и всей старой партийной системы во второй половине 50-х годов. Недооценивая значение экономических и секционных проблем, ревизионисты объяснили причину перегруппировки этого десятилетия конфликтом, возникшим из-за иммигрантов-католиков, и связанной с ним организационно-функциональной слабостью системы демократы-виги. Но как связать этот конфликт с выступлением в 1861 г. Юга, которого мало касалась эта проблема? Да и для Севера очень непросто было объяснить, почему усиление этнокультурных конфликтов в одном случае — в 30-е годы — якобы привело к рождению партии вигов, а в другом — в середине 50-х годов — ее разрушило.

Инстинктивная настороженность к новомодным трактовкам в науке играла не последнюю роль в сохранении интереса к традиционным интерпретациям политики. Дж. Мэринг выявил более тесные связи вигов Миссури с местной экономической элитой и иронизировал, что «им непросто было доказывать свою преданность обычному человеку». Книга 1973 г. У. Адамса о вигах самого пестрого в этническом отношении южного штата Луизианы скорее по прогрессистски определяла социальные силы, их поддерживавшие. Это — сахарные плантаторы и коммерческие круги Нового Орлеана. Неопрогрессисты оказались не меньшими приверженцами количественных методов: Г. Эршковиц и У. Шейд использовали их при анализе голосования в легислатурах и пришли к выводу, что виги и демократы предлагали избирателям «противоположные системы верований»21.

Неопрогрессизм стал возрождаться и на более широкой, национальной основе. Л. Маршалл в статье о происхождении вигов попытался разобраться в причинах их неспособности влиться в эгалитаристскую струю века, их старомодности и напыщенности, мешавших им найти общий язык с избирателями. После объемной и тонкой по анализу работы Б. Хэммонда, посвященной политической истории Банка, казалось, трудно было сказать что-то новое. Однако У. Шейд в монографии об отношении к банкам в западных штатах доказал обратное. Его исследование интересно попыткой соединить старые и новые подходы, учесть достижения культурологии и клиометрии, но главный вывод У. Шейда звучал по-прогрессистски: после кризиса 1837 г. виги и демократы существенно разошлись по финансово- экономическим вопросам. У. Шейд одним из первых заговорил о необходимости множественного измерения болезненной для американцев проблемы банков. Если часть американцев с Запада они интересовали только с точки зрения личного кошелька, то для других банки, деньги имели к тому же символический смысл, воплощали сомнительные для них ценности, в частности экономические ценности протестантской культуры янки — главной опоры вигов. Подобный подход У. Шейда в 1972 г. был редкостью в практике конкретных исследований, но, как показали последующие события в историографии, именно ему принадлежала перспектива22.

Наконец, прогрессизм оказался весьма устойчивым в биографическом жанре. Факт возрождения интереса к вигской партии подтверждает возросшее число жизнеописаний их лидеров. Если в 1955 г. автор биографии Д. Вебстера Р. Каррент мог назвать его «забытым человеком из истории американского консерватизма», то сегодня Д. Вебстер, равно как Г. Клей и Дж. Кв. Адамс, — хрестоматийная фигура в американских школьных учебниках. Р. Ремини, написавший ранее десяток книг об Э. Джексоне, неожиданно для многих предложил симпатичный портрет «первого вига» Г. Клея23.

И все же неопрогрессисты в 60-70-е годы не смогли подорвать господство ревизионистов. Последние сделали свое дело, поставив новые вопросы и разрушив заодно упрощенные традиционные схемы. Очевидно, что политический анализ общества 20-50-х годов XIX в. уже не может вестись без учета их идей. Другое дело, как реконструировать картину политического развития общества в эти десятилетия; как синтезировать изучение деятельности партий на национальном уровне и в конкретном месте, активности политиков и поведения избирателей? К середине 70-х годов как этнокультурологи, так и их критики пришли к выводу, что подобная реконструкция невозможна.

Однако уже в конце 70-х годов стали появляться признаки воскрешения политического нарратива, попытки синтезировать традиционные и новые подходы, причем по району, который этнокультурологи, как правило, избегали — по Югу. В 1978 г. вышли две солидные книги по предвоенной политике на Юге: У. Купера в целом по региону и Дж. Торнтона — по Алабаме24. Оба автора исходили из того, что главным на Юге являлся вопрос о рабстве: и виги с демократами боролись за более совершенную защиту этого института, предлагая свой набор различных мер. У. Купер возрождал старую идею, что двухпартийная система на Юге ориентировалась на общенациональные вопосы, поскольку только с федерального уровня рабству могла исходить угроза: к тому же это одна из первых книг, в которой рассматривалась история новых партий на Юге. У Дж. Торнтона обращение к синтезу более выражено. Как и У. Купер, он признает, что южане были одержимы идеями сохранения своих свобод, прежде всего — рабства. Партийные политики на Юге идентифицировали реальные и воображаемые угрозы этим свободам в виде конкретных вопросов на выборах. Вместе с книгой Дж. Торнтона в историографию возвращался и реальный конфликт. Партии, по его мнению, везде глубоко расходились — на Юге, в штатах и на федеральном уровне. Это было якобы столкновение вигских понятий о ценностях организованного и более современного по стилю городского общества с понятиями о таковых индивидуалистического и изолированного сельского мира демократов. Наконец, новые исследования очертили решающую посредническую роль штатных и местных политиков, которые адаптировали крупные проблемы к местным условиям. Последовавшие затем работы Г. Уотсона, Г. Эршковица, Ст. Мэзлиша, Т. Джеффри и других углубили этот общий подход25.

Одновременно бывшие этнокультурологи также расширили свой анализ. М. Холт в статье 1985 г. о необычной кампании вигов 1840 г. опроверг старый тезис относительно ее бессмысленности и писал, что «экономические вопросы являлись самыми важными с 1836 по 1844 г., демократы же проиграли выборы 1840 г. из-за депрессии, а не из-за демагогии вигов». Другой не менее известный в прошлом этно- культуролог, Р. Формисано, стал доказывать наличие связи между голосованием избирателей и деятельностью политиков в органах власти, признав, что граждане шли голосовать не только ради того, чтобы утвердить свою идентичность, но и ради того, чтобы направить правительство и общество в русло, соответствующее их интересам26.

В новых работах политическое поведение избирателя перестало определяться только его этнорелигиозным происхождением, языком, на котором он говорил, церковью, которую он посещал, и страной, откуда он приехал в США. Правда, американский избиратель уже и не являлся «экономической единицей», свободной от ценностей, верований, традиций культуры. Класс или статус, с одной стороны, и культура (система представлений, верований, отношений, ценностей, сознания и поведения и способов передачи всего этого) — с другой, не превращались в дихотомные организующие категории, а оказывались переплетенными и часто усиливали влияние друг друга на мировоззрение и поведение отдельного человека. Более того, культура, которую ревизионисты когда-то прямо связывали с этнической принадлежностью и религией и рассматривали вне классового положения их носителей, приобретала теперь смысл только в контексте нового классообразо- вания 20-50-х годов XIX в.

В настоящее время появилось не просто больше книг, посвященных различиям между вигами и демократами, но главное, что сами эти различия трактуются в них не как конфликт между интеллектуальными «верхами» партий, а как закономерный факт, отражающий всю многомерность противоречий и вариантов в развитии общества. Стало исчезать и прежнее ироническое отношение к партийной риторике как к категории фольклора. Общее методологическое значение новых работ — в признании того, что изучать историю партии означает анализировать не только ее деятельность, тактику и интриги, но и те образы и представления, а также способы их передачи, которые она создавала, в обосновании внимания к источникам, позволяющим «услышать» голоса рядовых вигов и демократов — речи, письма, церковные проповеди, памфлеты и местную прессу.

Эти идеи ясно выражены в наиболее крупных работах, посвященных вигам в последние полтора десятка лет. Я уже приводил цитату из самой амбиционной из них по замыслу — книги Д. Хоува «Политическая культура американских вигов» (1979). В ней с использованием элементов психоистории дана коллективная биография вигов, показано, как в борьбе ряда известных и менее известных вигов за собственную «свободу» в жизни, в их попытках выковать и выразить свою индивидуальность нашли отражение общественные конфликты времени27. Д. Хоув представил вигов выразителями массовой политической культуры — ценностей экономической модернизации при наличии гражданского самоконтроля. Причем он считал, что политическая культура вигов была более гомогенной, чем у демократов, ибо исходила она из одного мощного источника — евангелистского протестантизма. Английский историк Дж. Эшворс пошел еще дальше: он подчеркивал наличие различий между вигами и демократами в период зрелости второй двухпартийной системы. Анализируя широкий спектр взглядов обеих партий на экономику, общество, политику, права граждан и многое другое, а порою совсем стирая различия между идеологией и риторикой, Дж. Эшворс противопоставил вигов как сторонников растущего капитализма демократам — приверженцам стабильного и традиционно- аграрного миропорядка28.

Очерки Т. Брауна по истории вигской партии на начало 90-х годов — в преломлении к теме «виги» — полнее всего отражают современную ситуацию в историографии. Это не цельная история партии, не анализ ее кампаний и проблем, а исседование судьбы вигов через портреты их крупнейших лидеров. Причем если в прошлом исследователи почти всегда искали некую модель избирателей этой партии, пытались идентифицировать ее программы, то Т. Браун в духе времени сосредоточился на анализе риторики вигов как явлении массовой культуры. В равной степени не принимая наивность современников вигов и скептицизм историков его поколения, Т. Браун оценивает вигскую риторику как «великого информатора» об определенном типе интересов, ценностей и верований людей в драматичный период ломки старого и рождения нового, рыночного общества29.

Признание или отрицание реальности конфликта и соответствующее отношение к риторике партий — вот что разделяло историков в 20-50-е годы XIX в. Варианты интерпретации конфликта и понимания функционального предназначения риторики могли быть при этом различными. Л. Кохл, автор одной из последних работ по вигам и демократам, на основании изучения риторики вывел два массовых социально-психологических типа людей «джексоновской эпохи». Исходя из идеи, что характер, эпохи можно скорее понять через анализ психологии людей, чем через рассмотрение самих партийных битв, Л. Кохл отнес к вигам тех, кто психологически, независимо от своего экономического статуса, принимал коммерциализацию общества, а к демократам — всех, кто чувствовал себя в нем дискомфортно, держался за традиции и привычные образы и каноны30.

Судя по потоку современной американской литературы, историография 20-50-х годов XIX в. отказалась как от давних интерпретаций, так и от не столь далеких и изолированных друг от друга психологического, модернизационного, организационного и этнокультурологического подходов. В лучших своих работах историки интегрировали многочисленные частные исследования, написанные с разных позиций — этнокультурологами, неопрогрессистами, аналитиками партийной идеологии и формирования партийных организаций на местах, «новыми социальными историками», — в единое общее полотно политического развития США в десятилетия перед гражданской войной. В 1990 г. появилась первая ласточка этого нового политического синтеза — книга Г. Уотсона «Свобода и власть. Политика в джексоновскую эпоху», а годом позже вышло объемное исследование историка-патриарха Ч. Селлерса «Рыночная революция. Джексоновская Америка, 18151846 гг.», признанное «самым важным интерпретационным обзором джексоновской эры за последние полвека»31. Социальные и политические историки давно упрекали друг друга в игнорировании «наработанного» каждой стороной материала. В этом отношении книги Г. Уотсона и Ч. Селлерса сразу привлекли внимание ясно выраженным стремлением наконец-то соединить богатую социальную и культурную историю первой половины XIX в. с рассказом о партийно-политических коллизиях этого времени.

Эта тенденция к синтезу не нова — она всегда присутствовала в американской историографии. Л. Бенсон был одним из первых, кто указал на значение промышленной и транспортной революции в образовании партий вигов и демократов. С одной стороны, Р. Формисано всегда протестовал против ярлыка «этнокультурологи», с другой — ранние прогрессисты, очевидно, удивились бы по поводу сегодняшних упреков их в экономическом детерминизме. Но никогда синтез не возрождался на таком широком, методологически и тематически расчлененном материале и, похоже, никогда жажда этого синтеза так не объединяла американских историков, как в конце 80 — начала 90-х годов.

В настоящее время рождается новое представление о содержании и месте в истории США периода с 1815 г. и до гражданской войны. Длительное время благодаря ревизионистам и политологам-клиометристам эти десятилетия считались спокойным временем, когда тон в обществе задавал почти сложившийся средний класс предпринимателей и профессионалов, когда в политике и идеологии преобладал либерализм с его рыночными ценностями, культом материального накопления и индивидуализмом, когда политика носила партийно-структурированный характер; одним словом — при изучении этого периода явное предпочтение отдавалось современным капиталистическим формам. Теперь это общество представляется другим: более сложным, динамичным и переходным. Историки предпочитают говорить о многообразии соперничавших интересов, культурной гетерогенности общества, его социально-экономическом многообразии, о неодинаковой реакции разных слоев на быстро растущий капитализм, о драматизме восприятия происходящего, о живучести идеологии «классического республиканизма», который, по оценке Дж. Покока, был «досовременным» и «антикапиталистическим». Специалисты по первой половине XIX в. пытаются измерить масштабы консервативно-патриархального в поведении американцев того времени, указывают на сохранение прежних непартийных форм в политике, на то, что партийная олигархия 3040-х годов — это в большинстве своем вышедшие из старых клик и приспособившиеся к новым условиям политики, иронизируют по поводу быстрого перехода при Э. Джексоне к «современной партийной системе».

Темой, организующей весь материал по истории США с 1815 г. по конец 50-х годов, стала популярная ныне в историографии концепция «рыночной революции». Тогда происходила трансформация относительно отсталой в экономическом отношении Америки, базирующей свое хозяйство главным образом на не связанных с рынком фермах и ремесленных мастерских, в страну с динамичным капиталистическим производством, в котором господствуют рыночные ценности. Эта трансформация затронула и изменила все аспекты жизни в США, в том числе партийно-политические, семейные, религиозные и даже отношения между полами, привела к появлению альтернативных форм сопротивления и адаптации, родившихся на почве социокультурного и экономического многообразия страны. По мнению известного историка Р. Уиба, американцы тогда впервые столкнулись с «революцией выбора»: это было время крутой ломки традиционных представлений, рождались надежды, перспективы и одновременно — страх, неуверенность и консерватизм.

В связи с новым взглядом на эпоху до гражданской войны в современном анализе истории вигов и демократов на первый план вышли два принципиальных момента. Первое — это определение природы политического конфликта. Многие историки не отрицают роль этничности в политике, но отводят ей периферию, подчиняют основному конфликту между «имущими» и «неимущими», а интерес к этой проблеме партий объясняют стремлением лидеров увести конфликт в сторону. Однако похоже, что политика была структурирована как по классовой, так и по религиозно-этнической линии, особенно в северных штатах, подвергавшихся более быстрой и болезненной капитализации. Проникавшие в политику споры по поводу решения таких социально острых проблем, как состояние школ, алкоголизм, иммиграция и т.п., невозможно приписать только желанию «рыночной элиты» дисциплинировать общество. Из многочисленных работ социальных историков следует, что этнорелигиозная по характеру культура, будучи более устойчивой, гораздо сильнее влияла на человека, чем предполагали раньше.

Вторая проблема — трактовка характера партийного развития в 20-50-е годы. Один из существенных выводов Ч. Селлерса — признание того, что «двухпартийная политика притупляла классовый инстинкт невнимательного большинства и приносила плоды только бизнесменам»32. Выборы при таком подходе теряют всякое реальное значение — как способ выражения того, что у людей на уме, и как механизм поиска и формулирования политического курса. Содержала ли на самом деле деятельность партий до гражданской войны демократический импульс? Направляемые общими интересами буржуазии и ограничивая политический выбор масс, демократы и виги тем не менее никогда не были безличностными инструментами рынка. В социально многообразном, наполненном конфликтами окружении посреднические структуры между властями массами были просто необходимы. Партии заполнили политическое пространство, стабильно выполняли свои функции в 1830 и 1840-е годы и, несомненно, были более демократическими и не столь коррумпированными институтами, чем это себе впоследствии представляли историки и журналисты.

Что для понимания вигов дает концепция «рыночной революции», асинхронно шедшей по регионам? Во-первых, ее сторонники подчеркивают значимость деятельности партии на региональном уровне со всеми присущими ей особенностями в разных штатах. Особенности эти, окрашенные местным колоритом, то появлялись, то исчезали — в разное время и при разных обстоятельствах. Как более пестрое и сложное, чем демократы, образование виги концентрировали свои усилия главным образом на деятельности в штатах, сплачиваясь только в момент циклично проходивших президентских и конгрессовских выборов. В интервале между ними штат оставался главным полем деятельности для большинства вигских политиков, различного рода группировки образовывались именно на этом уровне, причем порою это приводило к складыванию уникальной, присущей только данному штату ситуации. Примером такой «уникальности» может служить всегда привлекавшая внимание историков ситуация в Северной Каролине, где местных вигов с аналогичными силами в других штатах объединили лишь общие идеологические принципы.

Во-вторых, концепция «рыночной революции» позволяет по-новому взглянуть на эти идеологические принципы вигов и социальную культуру их электората. Виги стремились упорядочить социально-экономическую и политическую трансформацию Америки, предложив вполне связную программу действий. Подобно пуританам XVI-XVII вв., стремившимся совместить экономические возможности свободного предпринимательства с социальным и политическим порядком, виги второй четверти XIX в. искали формулу совмещения экономического процветания, стабильности и общинных традиций. Их экономическая программа была не просто совместима со своим временем, когда промышленный капитализм только рождался и капиталов явно не хватало, но и обращена в будущее: это подтверждают идеи дефицитного финансирования в целях стимулирования экономического роста — особенно во время кризисов, идеи взаимозависимости труда и капитала, оптимистическая вера вигов в то, что правительственное участие откроет огромные возможности перед американцами, обеспечит прогресс и процветание страны.

Взгляд вигов на политическое устройство общества тоже не являлся анахроничным, поскольку это было время экспериментирования, совершенствования государственного устройства, бурных дебатов относительно прав и полномочий различных ветвей власти и ее вертикального деления, относительно роли партий и самой правомерности их существования. В атмосфере неустойчивости и незавершенности формирования государственно-политических институтов виги предлагали свое видение решения этих проблем. Несмотря на внутрипартийные расхождения, главным образом межрегиональные, они на многое имели общий взгляд: отвергали авторитарную исполнительную власть, отстаивали «здоровые» финансы и систему кредита, распределение по штатам излишка от продажи «общественных земель» и федеральное финансирование «внутренних улучшений». В какое-то время, особенно в 40-е годы, виги симпатизировали идеям протекционистских тарифов и национального Банка; по другим вопросам, таким, как отношение к индейцам, рабству, содействие развитию образования и некоторым другим, столь очевидного единства не было.

Среди множества проблем, которые волновали вигов, назову, по их мнению, главные: сомнительные последствия образования партий и партийной дисциплины, опасения, что политики ради реализации узкопартийных целей будут злоупотреблять властью; как обеспечить материальный и экономический прогресс общества, не нарушив при этом социальную стабильность, баланс и «согласие» его различных классов; как перебороть вульгарный и гипертрофированный индивидуализм, способный подорвать республиканские добродетели и традиционное единство местных общин. По существу, виги были озабочены тем, как, с одной стороны, утвердить личную свободу и право на успех, а с другой — корпоративное, органичное общество добродетельных граждан, осознающих необходимость взаимного самоограничения.

Отбиваясь от обвинений демократов в аристократизме и элитизме, они постоянно прокламировали взаимозависимость интересов всех социальных групп, а со временем вынуждены были отказаться и от антипартизма и создать, подобно демократам, разветвленную сеть организаций в штатах и на местах. В итоге они пришли к пониманию того, что политика, говоря современным языком, являет собой «всеохватывающий социальный феномен» и без «игры по новым правилам» им не реализовать своих планов. В итоге утопический идеал вигов означал упорядоченное, динамичное развитие капиталистического общества при сильном моральном самоконтроле и стабильно функционирующих демократических институтах. Тот факт, что многого им достичь не удалось из-за смерти обоих их избранных президентов, а обнаружение золота в Калифорнии сняло необходимость использовать некоторые из их экономических рецептов, равно как и то, что территориальная экспансия породила проблему рабства, подорвавшую единство вигов, вовсе не означает, что их программа на тот момент была слабой и бесперспективной. Мировоззрение вигов, близкое миллионам американцев, обеспечило поддержку партии, они голосовали за ее кандидатов на всех уровнях власти в течение двух десятков лет.

В-третьих, новая общая трактовка периода побуждает вновь обратиться к традиционным сюжетам из истории партии вигов и одновременно открывает иные грани их изучения. Речь идет о родстве вигов с федералистами и тем течением среди республиканцев, которое представлял Дж. Мэдисон, о роли «нуллификационного кризиса» начала 30-х годов в образовании южных вигов и месте «банковской войны» и экономического кризиса 1837 г. в истории партии, о природе столь необычной вигской кампании 1840 г. Кроме того, новизна заключается во внимании к политическим, секционным и личностным факторам формообразования и эволюции вигов. Историки заговорили о вигских версиях доктрин республиканизма, экономического прогресса и демократии. В последние годы выявлена близость многоликих реформаторских движений среднего класса 30-50-х годов вигским социальным и культурным ценностям. От социальных историков пришел большой интерес к «рядовым» вигам разных регионов страны, религиозным, особенно евангелистским, общинным и семейным основам массовой вигской культуры. В отношении южных вигов главным стал вопрос о том, насколько они были частью «национальной партии» и могли предложить реальную альтернативу демократам в обеспечении прогресса Юга. Спор вызывают причины краха партии в середине 50-х годов, часть историков склоняется к тому, что «рыночная революция» способствовала появлению новой, разрушительной для вигов повестки дня, которая не сводилась к «моновопросу» о судьбе рабства на землях, отвоеванных у Мексики. Наконец, при всей иронии неопрогрессистов по поводу идейного наследия вигов утверждается мнение, что эта партия внесла существенный вклад в историю американской политической культуры; по большому счету вклад этот никак не менее того, что внесли демократы.

Экономические и технологические изменения, произошедшие в США после гражданской войны, привели к утверждению типа экономики, более напоминавшего вигскую модель, нежели аграрные идеалы сначала джефферсоновских республиканцев, а затем демократов эпохи Э. Джексона. Большинство пунктов экономической программы вигов перешли затем к их наследникам: республиканская партия восприняла протекционизм и субсидирование бизнеса, а демократы при В. Вильсоне создали федеральную банковскую систему, хотя она и функционировала на иных, чем предлагали виги, принципах. С одной стороны, политическая эволюция общества неуклонно вела к усилению власти федерального правительства, к чему в свое время призывали виги; с другой — хотя временами призывы их оппонентов защищать «права штатов» и усиливались, после второй мировой войны они стали звучать гораздо реже. Некоторые из социальных реформ, отстаивавшихся вигами, настолько прочно вошли в жизнь, что в настоящее время чаще говорят об их побочных негативных сторонах, чем о принципиальном значении. Примером служат современные жаркие споры о плюсах и минусах государственного образования. Другие проекты вигов либо никогда и не были реализованы (скажем, уважение к правам индейцев), либо на практике оказались опасно утопичными — вроде запрета производства и потребления крепких напитков. Что касается демократов, то исходившие от них индивидуализм и тяга к равенству, во всяком случае — в сфере политических прав, составили в итоге неотъемлемые черты характера американцев. Полную неудачу потерпела также мечта вигов о культурной гомогенности общества. Но всякий раз, когда кто-либо из американцев ратует за необходимость большей ответственности перед обществом — в политике, в культуре, образовании, — это свидетельствует о силе идейных традиций вигских реформаторов. Поскольку Америка в итоге превратилась в экономически диверсифицированное, культурно гетерогенное общество, можно, очевидно, сказать, что и виги и демократы вправе претендовать по крайней мере на равную долю признания заслуг в достижении исторического результата в развитии США.

• 1
  Adams Н. The Life of Albert Gallatin. Philadelphia, 1879. P. 635.
• 2
  Цит. no: Weisenburger F. The Passing of the Frontier. Columbus, 1941. P. 294.
• 3
  В России интерес к вигам пробудился давно. О них, в частности, в книге «Демократия и политические партии» писал М.Я. Острогорский, а еще раньше профессор Харьковского университета M.T. Каченовский подготовил прижизненную биографию одного из лидеров вигов — Д. Вебстера. Она была основана на оригинальных источниках. В советской историографии о вигах долгое время вспоминали лишь в общих трудах. Только с конца 70-х годов — в связи с началом обстоятельного изучения «джексоновской демократии» и истории двухпартийной системы США — о них вновь заговорили. Прежде всего см.: Болховитинов Н.Н. США: проблемы истории и историографии. М.,1980; Романова Н.Х. Реформы Э. Джексона (1829-1837). M., 1986; Принципы функционирования двухпартийной системы США: История и современные тенденции. M., 1988. Ч. 1.
• 4
  Howe D. The Political Culture of the American Whigs. Chicago, 1979. P. 3.
• 5
  Formisano R. Toward a Reorientation of Jacksonian Politics: a Review of the Literature, 19591975 // Journal of American History. 1976. Vol. 63. P. 42. Последний аналогичный обзор литературы сделал в 1986 г. У. Шейд. См.: Shade W. Politics and Parties in Jacksonian America I I Pennsylvania Magazine of History and Biography. 1986. Vol. 110. Oct. N 4. P. 483-507.
• 6
  Schlesinger A., Jr. The Age of Jackson. Boston, 1945. P. 279.
• 7
  Poage G. Henry Clay and the Whig Party. Chapel Hill, 1936.
• 8
  Murray P. The Whig Party in Georgia, 1825-1853. Chapel Hill, 1948.
• 9
  Sellers Ch. Who were the Southern Whigs? // American Historical Review. 1954. Vol. 59. Jan. N2.
• 10
  Hofstadter R. The American Political Tradition and the Men who Made It N.Y., 1948, Ch. 3.
• 11
  Hammond B. Banks and Politics in America, from the Revolution to the Civil War. Princeton, 1957.
• 12
  Meyers М. The Jacksonian Persuation: Politics and Belief. Stanford, 1957.
• 13
  McCormick R. The Second American Party System: Party Formation in the Jacksonian Era. Chapel Hill, 1966; Bergeron P. Antebellum Politics in Tennessee. Lexington (Ky.), 1982.
• 14
  McWhiney G. Were the Whigs a Class Party in Alabama? // Journal of Southern History. 1957. Vol. 23. Nov. N 4.
• 15
  Alexander Th. et al. Who were the Alabama Whigs? // Alabama Review. 1963. Vol. 16. Jan. N 1.
• 16
  Van Deusen G. Some Aspects of Whing Thought and Theory in the Jacksonian Period I I American Historical Review. 1958. Vol. 63. Jan. N 2; Idem. The Jacksonian Era, 1828-1848. N.Y., 1959.
• 17
  Benson L. A Concept of Jacksonian Democracy: New York as a Test Case. Princeton, 1961.
• 18
  Pessen Ed. Jacksonian America: Society, Personality and Politics. Homewood (111.), 1969.
• 19
  Wilentz S. On Class and Politics in Jacksonian America // Reviews in American History. 1982. Dec. P. 48.
• 20
  См., напр.: Essays on the American Antebellum Politics, 1840-1860 / Ed. by St. Maizlish. College Station, Texas, 1984; Silbey J. The Partisan Imperative. N.Y., 1985; American Political Nation, 1838-1893. N.Y., 1991.
• 21
  Mering J. The Whig Party in Missouri. Columbia, 1967; Adams W. The Whigs of Losisiana. N.Y., 1973; Ershkowitz H., Shade W. Consensus or Conflict? Political Behaviour in the State Legislatures During the Jacksonian Era // Journal of American History. 1971. Vol. 53. Dec. N3.
• 22
  Marshall L. The Strange Stillbirth of the Whig Party // American Historical Review. 1967. Vol. 72. Jan. N 2; Shade W. Banks or no Banks: The Money issue in the Western Politics, 1832-1865. Detroit, 1972.
• 23
  Remini R. Henry Clay. N. Y., 1991.
• 24
  Cooper W., Jr. The South and the Politics of Slavery, 1828-1856. Baton Rouge, La., 1978; Idem. Slavery and Politics, 1800-1860. Baton Rouge (La.), 1983; Thornton W. Politics and Power in a Slave Society: Alabama, 1800-1860. Baton Rouge (La.), 1978.
• 25
  Watson Н. Jacksonian Politics and Community Conflict: the Emergence of the Second Party System in Cumberland County, North Carolina. Baton Rouge (La.), 1981; Ershkowitz H. The Origion of the Whig and Democratic Parties: New Jersey Politics, 1820-1837. Wash., 1982; Maizlish St. The Triumph of Sectionalism: The Transformation of Ohio Politics, 1844-1856. N.Y., 1983; Jeffrey Th. Parties and National Politics: North Carolina, 1815-1861. Athens, 1989.
• 26
  Holt M. The Election of 1840, Voter, Mobilization and the Emergence of Jacksonian Voting Behaviour. — A Master’s Due / Ed. by W. Cooper et al. Baton Rouge (La.), 1985; Formisano R. The Transformation of Political Culture. N.Y., 1983.
• 27
  Howe D. The Political Culture of the American Whigs; см. также: Idem. The Evangelical Movement and Political Culture in the North during the Second Party System // Journal of American History. 1991. Vol. 77. N 4. P. 1216-1239.
• 28
  Ashworth J. «Agrarians» and » Aristocrats»: Party Political Ideology in the United States, 1837-1846. L., 1983.
• 29
  Brown Th. Politics and Statesmanship: Essays on the American Whig Party. N.Y., 1985.
• 30
  Kohl L. The Politics of Individualism: Party and the American Character in the Jacksonian Era. N.Y., 1989.
• 31
  Watson H. Liberty and Power: The Politics of Jacksonian America. N.Y., 1990; Sellers Ch. The Market Revolution: Jacksonian America, 1815-1846. N.Y., 1991; Journal of Early Republic. 1991. Vol. 12, N 4. P. 445.
• 32
  Sellers Ch. Market Revolution. P. 330.