Соединённые Штаты в эпоху гражданской войны и Россия

В сентябре 1863 г., когда над Северо-Американским Союзом, потрясенным в глубочайших основах своих гражданской войной, нависла опасность превращения неофициальной иностранной поддержки сепаратистских стремлений в открытую интервенцию со стороны Англии и Франции, в целях разрушения государственного единства Соединенных Штатов, — произошло событие, до сих пор приковывающее к себе внимание не только историков, но и широкой публики со всею силою одного из самых ярких и, в то же время, наименее выясненных эпизодов в истории международной политики.

11 сентября русская эскадра, под командой контр-адмирала Попова, и 24 сентября другая, под командой контр-адмирала Лесовского, появились — первая в Сан-Франциско, вторая — в Нью-Йорке, — «будто бы с запечатанной инструкцией» — «оказать помощь Союзу, если Великобритания и Франция предпримут против него враждебные действия… Содержание и даже существование «запечатанных инструкций» остается сомнительным. Но в Соединенных Штатах эти посещения были приняты с радостью и благодарностью, как явное указание на то, что, по крайней мере, одна европейская держава и — именно дружественная с давних пор, готова была помогать Союзу».1

Теперь представляется возможным осветить этот полулегендарный эпизод при помощи частью малоизвестных, частью неопубликованных до сих пор документов русских архивов министерства иностранных дел и морского министерства. Но необходимо предварительно охарактеризовать то международно-политическое положение, из которого выросли как эти события, так и относящиеся к ним архивно-исторические памятники.

Положение это, прежде всего, определяется господствующей позицией, занятой в начале XIX в. в мировой политике Англией, и чрезвычайно энергичной деятельностью английской дипломатии в смысле дальнейшего ослабления всех своих соперников во всех частях земного шара. После разгрома революционной Франции Наполеона I наступила очередь России. Крымская война положила конец кошмару русского преобладания на ближнем Востоке. Поспешное сближение Франции с Россией сорвало однако осуществление английской программы в том объеме, в каком ее формулировал Пальмерстон, начиная коалиционную войну против России:

«Для меня идеальная цель начинающейся войны с Россией заключается в следующем: Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции; немецкие балтийские провинции России передаются Пруссии; ядро Польского королевства восстанавливается, как барьер между Германией и Россией; Валахия и Молдавия с устьями Дуная отдаются Австрии; Ломбардия и Венеция освобождаются от австрийского владычества и либо превращаются в независимые государства, либо присоединяются к Пьемонту; Крым, Черкесия и Грузия отрываются от России — Крым и Грузия передаются Турции, а Черкесия либо становится независимой, либо подчиняется сюзеренитету султана».2

Начавшееся во время Парижского конгресса франко-русское сближение увенчалось в 1859 г. политическим соглашением о взаимопомощи в достижении пересмотра договоров 1815 и 1856 гг., и еще в августе 1862 г. вице-канцлер кн. Горчаков мог говорить в инструктивных обзорах текущей политики о «notre entente avec la Fre» и даже о существующем между Россией и Францией «allie».

Ближайшей задачей английской дипломатии было разорвать эту связь между Францией и Россией. Польские дела дали ей верное средство достижения этой цели. 1860 и 1861 гг. прошли в русской Польше бурно. Весною 1861 г. русские чиновники принуждены были бежать с мест своей службы. В мае этого года начались серьезные репрессии: в октябре в Варшаве объявлено было осадное положение. В апреле — мае 1862 г. наступило на несколько месяцев смягчение кризиса в связи с опытом либерального, примирительного управления вел. кн. Константина, а 22 января 1863 г. вспыхнуло восстание в Варшаве. Через 2 дня вся Польша объявлена была на осадном положении. В два месяца восстание охватило всю страну, и поднятый Лондоном вопрос о дипломатическом вмешательстве не мог не быть разрешен в положительном смысле в Париже, где Польша и раньше и позже считалась естественной и надежнейшей опорой французской политики против Пруссии и России. Франция не могла отречься от поляков, уйти из Полыни, уступить влияние в ней другим. В середине апреля 1863 г. состоялось это коллективное дипломатическое выступление. Первая задача английской дипломатии была, следовательно, полностью разрешена. Разрыв между Парижем и Петербургом стал фактом. Россия, в свою очередь, и совершенно так же, как в том же году Соединенные Штаты, очутилась перед угрозой осложнения в ближайшем будущем восстания вооруженной интервенцией Англии и Франции, а пока — перед фактической поддержкой повстанческого движения всем моральным и материальным весом английской и французской дипломатии.

Попытка вместе с тем разорвать связь также между Россией и Соединенными Штатами была сделана: Соединенные Штаты тоже были приглашены принять участие в совместном выступлении западных держав по польскому вопросу. Но вашингтонский кабинет решительно отклонил англо-французское предложение,3 так же, как перед этим русское правительство отклонило предложение принять участие в подобном же дипломатическом вмешательстве в конфликт Юга с Севером в Соединенных Штатах.

Действительно, английская дипломатия ставила Соединенные Штаты в одинаковое положение с Россией. Весною 1860 г. английские консулы писали из южных штатов о расчетах южан на поддержку Англии в начинавшемся еще только обострении отношений с северянами в связи с президентскими выборами. С другой стороны, W. Н. Seward находил необходимым тогда же в публичных выступлениях предостерегать южан против иностранной провокации, а британское правительство — против вмешательства во внутренние американские дела. С начала 1861 г. английский посланник, лорд Лайонс, вместе с французским, Мерсье, энергично пропагандировали на севере принятие медиации Англии, Франции и России (как бесспорно бескорыстной стороны, участие которой в этом деле, по убеждению Пальмерстона, только и могло бы склонить северян к этому исходу). Английское правительство считало — так же, как и Лайонс, что принятие северянами этого предложения обеспечило бы окончательное отделение Юга от Севера. Таково же было однако мнение и вашингтонского правительства. Сьюард разоблачал эту англо-французскую интригу, как замаскированную интервенцию, вследствие чего Лайонс и писал о нем в Лондон, как о самом вредном и опасном человеке в составе федерального правительства, и Пальмерстон, разъяренный разоблачениями своей игры, писал Расселу, что «совсем не невероятно, что по своему дурацкому и близорукому высокомерию и самодовольству или же из политического расчета г. Сьюард доведет дело до конфликта с нами.4 В Лондоне подготовлялась почва для концентрации военных сил в тылу северян пущенными в ход сообщениями об опасности, будто бы угрожающей со стороны северян Канаде. В действительности, дело было в том, что английское правительство опасалось упустить счастливую возможность осуществить свою программу в отношении Сев. Америки. Программу эту, — с тою же ясностью, как и русскую, — Пальмерстон определил в письме к Расселу: «В высшей степени вероятно, что Север окажется не в состоянии подчинить себе Юг; пет никакого сомнения в том, что если Союз Южных Штатов сделается независимым государством, он представит ценный и обширный рынок для британских мануфактуристов».5 Он ожидал лишь первых реши тельных успехов южан, чтобы признать «Южный Союз». И когда вашингтонский кабинет (28 февраля) попытался получить от лондонского опровержение надежд южан на признание Англией их правительства, Рассел дважды заявил Далласу (посланнику Соединенных Штатов в Лондоне), что английское правительство не может «выдать вечное обязательство в отношении своих действий при неизвестных будущих обстоятельствах». Ответ этот был опубликован в Вашингтоне и был, естественно, принят общественным мнением, как открыто враждебный шаг со стороны Британии.

Идентичность английской политики в отношении Соединенных Штатов и России сказалась ив той противоречивости ее, которая проистекала из опасений, возбуждавшихся в Лондоне собственным союзником, Наполеоном III. В Лондоне хотели при помощи Франции разъединить Россию и Соединенные Штаты, но не хотели предоставить Франции приобрести значительные выгоды от этого, при английской поддержке . Ввиду союзных отношений между Россией и Пруссией на почве польских дел (соглашение 8 февраля 1863 г.), военный конфликт с Россией повлек бы за собою (даже и без участия Австрии) столкновение между Францией и Пруссией. Участие Англии в такой войне на стороне Франции (даже и при участии Австрии на стороне Англии и Франции) считалось королевой Викторией и ее министрами величайшей катастрофой с точки зрения английских интересов. Пальмерстон был совершенно уверен, что «при нынешнем состоянии прусской армии… первое серьезное столкновение между нею и французской армией будет не менее гибельным для Пруссии, чем сражение при Иене».

Вот почему английская дипломатия, возбуждая поляков к отчаянной борьбе, лишала их, в то же время, действительной — не только своей, но и французской помощи. И поэтому Горчаков мог на обращение (от 2 марта 1863 г.) Росселя, с требованием для поляков конституции и амнистии дать твердый, уверенно-решительный ответ, а имп. Александр II 14 марта услышал от британского посла (лорда Нэпир) довольно неожиданно, что протестантская Великобритания, в сущности, не может стремиться к независимости католической и франкофильской Польши и что религиозные и материальные интересы Англии — каковы бы ни были полонофильские демонстрации для избирателей вигов, в том числе и Рассела, — соединяют ее в польском вопросе не столько с поляками, сколько с русским царем и прусским королем. Таким образом, Лондон, сообща с Парижем и Веной, готовил второе коллективное выступление в Петербурге на тему о польской конституции, амнистии и т.д., состоявшееся 17 апреля, и к этому же времени успел подготовить Петербург к еще более твердому, еще более уверенно-решительному ответу. В интересах ухудшения отношений между Францией и Россией трудно было бы избрать более верный путь.

Нечего и говорить, что английские союзники Наполеона III были озабочены его мексиканскими проектами не в меньшей степени, чем перспективой французских побед в Европе и пересмотра договоров 1815 г. Как бы соблазнительно ни было добиться распада Соединенных Штатов, но выгоды от этого вряд ли вознаградили бы усилия англичан, в случае полного осуществления французских вожделений в Мексике.

13 мая Нэпир писал в Лондон: «Восстание распространяется в надежде на иностранную интервенцию. Если английское правительство не предполагает воевать, пусть оно так и скажет и этим остановит потери людьми и бедствия, связанные с мятежом, который без поддержки [иностранной — Е. А.] не может быть успешным».

Лайонс мог бы написать то же самое, слово в слово, если бы был менее создан для той роли, которая па него была возложена, и если бы кровопролитие и страдания в Сев.

Америке внушали в Лондоне не более надежд и не менее опасений, чем кровопролитие страдания в восточной Европе. 27 июня состоялось последнее тройственное выступление ..в Петербурге, единственным результатом которого оказалось заявление России, что она согласна сговариваться по польскому вопросу лишь с соседствующими державами, Пруссией и Австрией. Переговоры вяло тянулись еще в продолжение нескольких месяцев. К концу октября 1863 г. военная опасность в Европе фактически миновала. Для ликвидации ее не могло быть более верного средства, чем предложение Наполеона разрешить спор при помощи европейской конференции, на которой польский вопрос обсуждался бы в связи со всеми европейскими делами, т. е. с договорами 1815 г. Горчаков с величайшей готовностью отозвался на это предложение, предвкушая пересмотр Парижского трактата 1856 г. С не меньшей горячностью английское правительство восстало против такого оборота дела. Таким образом решилась судьба поляков, и европейский мир был обеспечен.

Еще в тяжелое время Крымской войны, т. е. во время полной изоляции России, правительство и общественное мнение Соединенных Штатов занимали самую дружественную позицию в отношении России. Так, о готовившемся нападении англо -французского флота на дальневосточное русское побережье местные русские власти были своевременно предупреждены американским консулом в Гонолулу. Это дало возможность принять в Петропавловске меры, в результате которых небольшие русские силы успешно отбили нападение союзного флота, сбросив в море высаженный им десант. Эта русская победа вызвала в Соединенных Штатах всеобщее ликование.

События 1860—1861 гг. еще более укрепили дружественную связь между Североамериканской республикой и Российской империей. 9 января 1862 г. Горчаков поручил посланнику в Вашингтоне, барону Стёклю, выразить самые дружеские чувства русского императора американской нации, которая приобрела неоспоримое право «на уважение и благодарность всех правительств, заинтересованных в поддержании мира на морях и в преобладании принципов права над силою в международных отношениях».

Сьюард ответил 18 февраля 1862 г., по поручению президента, письмом на имя Стёкля, выражавшим такие же чувства вашингтонского правительства к «старинному беспристрастному и неизменному другу» и уверенность, что и в будущем «отношения, основанные на взаимном доверии и дружбе между республиканской властью на Западе и великой, деятельной и человеколюбивой монархией на Востоке, создадут новые солидные гарантии мира, порядка и свободы для всех народов».

Русский царь, а тем более его дипломатические советники, должны были разрешить очень трудную для них задачу — оправдать в глазах собственных и в глазах всех поборников абсолютизма в России дружескую политику в отношении республиканцев, г. е отчаяннейших, ужаснейших, с официальной русской точки зрения, революционеров. Ибо демократ-республиканец для тогдашней правящей России был чем-то неизмеримо более опасным и отвратительным, чем даже современные «экстремисты» для демократических правительств наших дней. Тем не менее, царская дипломатия сумела преодолеть это противоречие, проведя полное разграничение между североамериканской нацией, ее международно-политическим значением и положением, с одной стороны, и внутренним политическим строем ее, республиканским — в данный момент — правительством, с другой. Одним из наибольших успехов Стёкля в Петербурге была его депеша, которая постулировала это разграничение и, подавая надежды на падение в близком будущем республиканских учреждений в Сев. Америке, обосновывала в то же время возможность и необходимость дружбы царского правительства с правительством республиканским.

Обозревая историческое прошлое Соединенных Штатов, Стёкль в депеше этой (от 24 (12) февраля 1862 г., за № 10) сравнивает быстрый экономический рост их с упадком республиканских политических учреждений. В распаде Союза, в войне между Севером и Югом, он видит прямое доказательство банкротства этих учреждений. Экономический прогресс, по его мнению, совершался не благодаря республиканскому строю, а вопреки ему, несмотря на его существование. Единственные плоды его, — говорит русский дипломат, адресуясь непосредственно к Горчакову, а косвенно к самому царю, — это — демагогия, продажность, партийные интриги и борьба между собою честолюбивых политиканов. То, что спор между Севером и Югом не разрешился быстро и легко полюбовным соглашением, объясняется — если верить Стёклю — всецело демагогией республиканских честолюбцев и агитаторов в обоих лагерях.

«Опыт последних лет нам показал, — пишет далее русский дипломат,— как легко манипулировать всеобщим голосованием во всех странах и во всех направлениях. В Соединенных Штатах это учреждение ловко эксплуатировалось толпою политиканов, самого низкого разбора, которые средствами коррупции и потаканием страстям черни добились абсолютной свободы распоряжения выборами. Таким путем пришли к власти люди, которые управляют теперь страной. Конечно, среди них есть люди честные, на первое место я должен поставить президента Линкольна, но их слишком мало,, и они слишком слабы, чтобы противостоять авторитету всемогущих демагогов. Coбытия показали, на что способны эти люди. Исследуя причины, вызвавшие революцию [т. е. междоусобную войну. — Е. А.], нельзя не удивиться их ничтожеству.

Дело вовсе не идет об отмене рабства: по существу, вопрос был в том, чтобы установить, допустимо или недопустимо рабство на необитаемой почти территории Новой Мексики. Ничего не было легче, как придти к соглашению, но любители крайних мер, составлявшие подавляющее большинство конгресса, обязаны были своим политическим положением агитации, и только посредством агитации они могли удержать его за собою. Компромисс низверг бы их, потому они сделали все, чтобы не допустить его, и война разразилась».

За этим следует обвинение федерального правительства в неумелом, бесплодном израсходовании огромных ресурсов (600 тысяч солдат, 500—600 миллионов долларов) и выражается сомнение в том, что, при сохранении республиканского строя, Северу удастся, после подавления восстания, удержать Юг в повиновении.

«Демократический союзный парламент в 9—10 месяцев довел финансы страны до такого плачевного состояния, — заявляет дипломатический агент страны, едва выходившей из состояния полного финансового краха, чтобы очень скоро (в конце 70-х гг.) вновь вернуться в это состояние, — какое неизвестно ни одной из европейских стран, государственные долги которых накоплялись в течение не месяцев, а столетий».

«Революционеры и демагоги старого континента,— читаем далее,— всегда находили в американской демократии моральную поддержку и часто материальную помощь. С крушением демократической системы в Соединенных Штатах они теряют ныне одну из главных своих опор. В этом отношении американская революция [так называет автор разрыв между Севером и Югом. — Е. А.] будет, надо надеяться, спасительным уроком для европейских анархистов и фантазеров [пометка Александра II: «Я хотел бы этого, но сомневаюсь, чтобы это было так»] — однако, с другой стороны, дезорганизация Соединенных Штатов как державы, с нашей точки зрения, — прискорбное событие. Американская конфедерация была противовесом английскому могуществу, и в этом смысле существование ее являлось элементом мирового равновесия. Во всяком случае, американская нация слишком жизнеспособна, чтобы быть уничтоженной революционной бурей. Что погибло, так это — ультрарадикальная система».

На этот доклад Горчаков ответил 24 февраля (ст. ст.) 1862 г. живейшей благодарностью и полным одобрением опытности, осведомленности и проницательности Ст ё кля. Горчаков при этом выражал надежду, что, несмотря на все трудности, федеральное правительство выйдет из борьбы победителем, и напоминал, что официально русское правительство не знает никакого деления Союза на два лагеря, признает единый Союз, «который с сожалением мы видим ослабевшим, раскол которого вызвал бы у нас глубокое прискорбие. Мы советуем умеренность и примирение, но мы не признаем другого правительства в Соединенных Штатах, кроме вашингтонского».

Получив это письмо, Стёкль попросил Сьюарда сообщить ему для передачи Горчакову правительственную оценку положения. Сьюард в ответ вручил ему в копии извлечение из своей инструкции посланнику Соединенных Штатов в Париже, Дэйто н у. Последнему аналогичный запрос, но, конечно, в ином тоне и смысле, предъявлен был императором Наполеоном, который, указав на ущерб, причиняемый французской промышленности прекращением экспорта хлопка из южных штатов, спросил: «1) скоро ли надеется федеральное правительство получить возможность снять блокаду и 2) после открытия портов будут ли посылать в них свой хлопок южные плантаторы».

Ответная вашингтонская инструкция характеризовала подавляющее превосходство федеральных вооруженных сил па всех театрах военных действий, доказывала, что опасения, выраженные Наполеоном относительно будущего, лишены основания и с присущей Сьюарду энергией отмечала, что упорство южан «в сопротивлении правительству своей страны зависит от безосновательной веры их в иностранное вмешательство» и что «до тех пор, пока иностранная держава будет считать их воюющей стороной, они не перестанут надеяться на это вмешательство». Пересылая этот документ Горчакову (25 марта (6 апреля) 1862 г.), Стёкль комментировал его в смысле полного признания со своей стороны военного превосходства и неизбежного успеха северян, но в то же время сомневался в том, что крайнее ожесточение южан позволит, после победы над ними, легко и быстро вернуться к нормальному течению государственной жизни. При этом он жаловался на то, что политическая обстановка и полный разрыв сообщений с Югом держат его в «полной неизвестности относительно того, что там происходит», и вынуждают его пользоваться более чем сомнительными английскими и французскими источниками информации.

В октябре 1862 г. представителю Соединенных Штатов Бэйа рд-Тэйлору поручено было Сьюардом передать Горчакову для вручения царю собственноручное письмо президента. Передача эта ознаменовалась интересной беседой посланника с Горчаковым. Переписка вашингтонского правительства с его дипломатическими агентами в Петербурге , включая и октябрьские переговоры, была опубликована, по распоряжению конгресса, в ноябре — декабре 1862 г., а потому мы отметим здесь лишь вкратце важнейшие моменты упомянутой беседы.

«Ваше положение становится все хуже и хуже, — говорил Горчаков Тэйлору, — виды на сохранение союза — все более ухудшаются… Не можете ли вы найти почву для примирения раньше, чем силы ваши истощатся настолько, что вы потеряете на многие годы ваше положение в мире?»6

«Опасно не только ото, — продолжал Горчаков, — но и то, что ненависть, вла деющая обеими сторонами, все более и более усугубляет пропасть между ними. На дежда на их воссоединение все слабеет. Пусть ваше правительство знает, что раскол Союза, которого я опасаюсь, рассматривается Россией, как одна из величайших возможных катастроф». «Россия одна помогала вам с самого начала и будет помогать вам дальше. Мы очень и очень [подчеркнуто здесь и далее в подлиннике] хотим, чтобы были приняты какие-либо меры, чтобы найден был какой-либо путь к предотвращению раскола, который пока кажется неминуемым. За первым расколом последует второй; вы распадетесь на мелкие обломки».

Тэйлор ответил, что его правительство не может принять условий, на которых мятежники согласны вступить в переговоры. В ответ на это Горчаков воскликнул с величайшей серьезностью:

«Вы знаете чувства России к вам. Мы желаем более всего сохранения американ ского союза, как неделимой нации. Россия определила свою позицию и не будет ее менять. Нам будут сделаны предложения об интервенции, о присоединении России к какому-либо плану вмешательства. Россия ответит отказом на всякое предложение такого рода. Вы можете положиться на нас, мы не переменимся. Но мы убедительно советуем вам по кончить с вашими затруднениями. Я не могу найти слов, чтобы описать вам опасения, которые мы испытываем, — насколько велики они».

К этому времени — ко второй половине 1862 г. — относится упоминавшееся нами внешнее и кратковременное успокоение в Варшаве после прибытия туда наместника вел. кн. Константина Николаевича и ввиду выжидания результатов введения либерального режима. В Петербурге считали угрозу европейского вмешательства ослаблен ной. Многие историки полагали, что в связи с этим русское правительство допустило распыление своей тихоокеанской эскадры, адмирал которой сам ушел в южное полушарие 18 января 1863 г. Но против этого говорит то обстоятельство, что па случай войны России с Англией и Францией имелись в виду операции чисто крейсерского характера, допускавшие рассеивание действующих единиц в тихоокеанских водах. Рассылая суда своей эскадры в 1862 г., адмирал А. А. Попов предписывал уже им «тщательно знакомиться с колониями европейских морских держав, изучать их слабые стороны и постоянно быть настороже»…7

В начале мая 1863 г. Попов, вернувшись из южного полушария и находясь в Николаевске на Амуре, получил через Иркутск письмо управляющего морским министерством Н. К. Краббе, посланное из Петербурга с особым фельдъегерем еще 12 апреля (телеграф доведен был лишь до Омска). Краббе писал Попову; что международно-политическая обстановка, осложнившаяся вследствие мятежа в Польше, вызывает необходимость принять меры, необходимые для того, чтобы Попов мог «по получении известия об открытии военных действий» направить свои суда на уязвимые места неприятельских владений, а также для нанесения противникам вреда на торговых путях сообщения. Попов, один из образованнейших и лучших моряков старой России, писал по поводу этого предупреждения: «Если я буду иметь три-четыре недели времени, то с божией помощью надеюсь, в случае нужды, мы будем в состоянии сделать много вреда неприятелю, прежде нежели понадобится нас исключить из списков флота».8

Однако англичане имели в своих руках телеграф и почту. Следовательно, раньше, чем до отдельных русских судов дошло бы известие о начале войны, противники могли напасть на них в любом из китайских или японских портов, нейтралитет которых они не постеснялись бы, разумеется, нарушить. Поэтому русский адмирал остановился на Сан-Франциско как па наиболее выгодном пункте для сосредоточения эскадры и для скорейших и наиболее обеспеченных сношений с Петербургом.

«Я принял такое решение потому, — писал Попов управляющему морским министерством 3 августа уже из Шанхая, — что не имею здесь других указаний, кроме собственных своих соображений, которые мне говорят, что наши (дальневосточные)’ порты неудобны для сосредоточения, так как не представляют никаких способов ни для продовольствия эскадры, ни для необходимых исправлений. И, следовательно, в случае даже своевременного получения известия о войне, я вместо того, чтобы выбежать с полными запасами и совершенно исправными судами, отчего наиболее зависит успех наших действий, принужден буду выйти в море в таком состоянии, которое заставит нас искать не успехов, а пропитания, не борьбы с неприятелем, а широт, обещающих спокойное плавание. Кроме того, наши порты почтовых сообщений не имеют, а, следовательно, я должен буду держать одно из судов в Шанхае, откуда оно, наверное, не будет выпущено англичанами, потому что они, как я уже доносил, могут воспользоваться Бомбейскою почтою и телеграфом до Калькутты, а оттуда военными судами. Таким образом, англичане могут получить необходимые известия, по крайней мере, на две и даже на три недели ранее нас. Испанские, португальские и голландские колонии представляют нам не более удобные ручательства за успех нашей задачи. Республики Центральной и Южной Америки, разумеется, не осмелятся выгнать нас из своих портов, хотя они и наводнены поляками. Зато они, как и Мексика, не помешают ни французам, ни англичанам наблюдать за нашей эскадрой на своих рейдах. Таким образом, остаются С.-А. Соединенные Штаты, которым Англия и Франция надоели донельзя последними своими вмешательствами» .9

С октября 1863 г. русская тихоокеанская эскадра стояла в Сан-Франциско в готовности выйти в море в течение 24 часов, находясь в беспрерывной связи с атлантической эскадрой и с Петербургом через посланника в Вашингтоне. Помимо все еще ожидав шегося разрыва с Англией и Францией, перед русским адмиралом стояла трудная задача определить свое отношение к возможному нападению на город, оказывавший ему самое широкое гостеприимство, со стороны оборудованных, при помощи англичан, крейсеров южан, со знаменитой «Алабамой» во главе. На посланный поэтому поводу запрос Попов получил ответ лишь 1 (13) марта 1864 г., да и этот ответ оставлял ему достаточно простора для выбора образа действий, на основе его весьма широких полномочий.

«По имеющимся здесь сведениям, — писал Стёкль, — главное назначение южных корсаров — охота за судами в открытом море. Поэтому здесь не ожидают нападения их на береговые укрепления и не полагают, чтобы Сан-Франциско угрожала опасность. Действия корсаров в открытом море до нас не касаются, даже в случае нападения их на форты, обязанность вашего превосходительства соблюдать строгий нейтралитет. Значит, остается тот случай, если бы корсар, пройдя форты, угрожал самому городу. В том только случае, если он вообще возможен, вы имели бы право, единственно во имя человеколюбия, а не политики, употребить влияние ваше для предупреждения зла. Должно полагать, что представления ваши, при имеющихся в вашем распоряжении средствах, произведут желаемое действие, не прибегая к употреблению силы и не вовлекая таким образом нас в затруд нения, которые правительство наше желает всего более избежать».

Обратимся к атлантической эскадре10 контр-адмирала Лесовского, появившейся в сентябре 1863 г. в Нью-Йорке.

По инструкции Лесовскому, датированной 14 июля 1863 г. и впервые нами здесь публикуемой, «цель эскадры (см. § 3) состоит в том, чтобы, в случае предвидимой ныне войны с западными державами, действовать всеми возможными доступными ей сред ствами против наших противников, нанося посредством отдельных крейсеров наичувствительнейший вред и урон неприятельской торговле или делая нападения всей эскадрою на слабые и малозащищеиные места неприятельских колоний», — формулировка, совпадающая с инструкцией морского министерства контр-адмиралу Попову.

На сообщение Стёкля о предстоящем прибытии эскадры в Нью-Йорк Уэллс, морской министр Соединенных Штатов, ответил 23 сентября, что «присутствие в наших водах эскадры, принадлежащей флоту его величества, может быть источником только радости и счастья для наших соотечественников», что все приспособления бруклинских верфей — в распоряжении Лесовского для всякого ремонта и что с радостью будет ему оказано всякое содействие во всем, чего он пожелает.

В цитированной выше статье «Морского сборника» упоминается письмо управляющего морским министерством к Лесовскому от 16 октября, в котором не без иронии со общается, что появление русской эскадры в Нью-Йорке «сильно встревожило осторожного посла нашего в Лондоне (бар. Бруннова), и депеша его, написанная под впечатлением злобных статей английских газет, произвела некоторое влияние на нашего вице- канцлера, который дружески упрекнул меня в том, что «цель снаряжения вашей эскадры не была сохранена в тайне». Ниже мы воспроизводим этот интересный исторический документ — депешу бар. Бруннова. Она показывает, в какой мере действия русских адмиралов не одобрялись влиятельнейшими советниками царя. Консервативные государственные деятели школы Нессельроде, виднейшим из которых оставался «Нестор русской дипломатии», бар. Брун нов, исходили из самой неблагоприятной оценки тех самых боевых русских сил, в которые, как мы видели, верили русские адмиралы, жаждавшие вступить в борьбу с неизмеримо более сильным, конечно, врагом, превосходно им известным однако по личному участию их в Крымской кампании. Александр II, признав основательными рассуждения бар. Бруннова, отказался все же сделать то; чего хотел «осторожный» и всегда стоявший за всемерную уступчивость по отношению к Англии лондонский посол, — отозвать эскадру из американских вод. Русским морякам даны были лишь инструкции соблюдать осторожность в своих публичных выступлениях во время бесчисленных торжеств, устраивавшихся в их честь. «Сердечно благодаря за оказанный им дружеский прием, — писал Горчаков Стёклю 10 октября (ст. ст.) 1863 г.,— мы хотим верить, что наши храбрые моряки воздержатся от выражений, угрожающих какой бы то ни было державе».

В инструкции Стёклю от 14 октября Горчаков высказывал уже мнение, что британское правительство отказывается от плана признать южные штаты, т. е. пойти на разрыв с вашингтонским правительством. «Америка стала крупным фактором в мировой политике, — писал в этом письме Горчаков, — наши отношения с Соединенными Штатами приобретают все большую важность с каждым днем. Мы можем только поздравить себя с позицией, занятой нами с самого начала кризиса, через который они проходят. Горячее, чем когда-либо, желаем, чтобы они скорее вышли на путь воссоединения и даже укрепления их союза. В этом — основа их политической силы, а для нас — незаменимый элемент мирового равновесия».

В это же время появилась мысль о заключении политического союза между Россией и Соединенными Штатами. Определяя свое отношение к ней,— официального оформления она не получила, — Горчаков писал барону Стёклю, что заключение такого союза ничего не изменило «бы в существующем положении, — «так как союз этот фактически существует на основе общности интересов и политических традиций» (депеша Стёклю от 10 октября 1863 г.. с пометой Александра II: «Очень хорошо»).

Таким образом, отправка русских эскадр в Сан-Франциско и Нью-Йорк вовсе не имела (и не могла, конечно, иметь) целью, как предполагает упомянутый в начале этой статьи североамериканский писатель, удалить русские военные суда в Америку для их спасения от неприятеля. Целью было поставить ее в условия, наиболее благоприятные для открытия военных действий с максимальной энергией и продуктивностью против Англии и Франции. Основным из этих условий считалась, как мы видели, политическая солидарность России и Соединенных Штатов. Русские моряки несколько опередили в этом случае русскую дипломатию, у которой однако же создалась (так же, как у североамериканской) совершенно четкая и твердая концепция этой солидарности, нисколько не затемненная непримиримыми противоречиями между существовавшими в то время в России и в Соединенных Штатах формами государственного строя.

Е. А. Адамов.

Г. контр-адмиралу Лесовскому.

1. По высочайшему его императорского величества повелению, вы назначаетесь начальником эскадры Атлантического океана.
2. Эскадра эта состоит из фрегатов «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя», корветов «Варяг» и «Витязь» и клиперов «Алмаз», «Жемчуг» 11 и «Изумруд».Примечание I. Фрегат «Ослябя» находится ныне на станции в Пирее, и его предположено отправить в Нью-Йорк, чтобы там соединиться с вашей эскадрой или получить приказания о присоединении к ней в том месте, которое будет для сего вами назначено.Примечание II. Клипер «Изумруд» будет готов не ранее августа и потому присоединится к эскадре в том случае, если в августе война не будет еще объявлена.
3. Цель отправления вверяемой вашему начальству эскадры состоит в том, чтобы, в случае предвидимой ныне войны с западными державами, действовать всеми возможными и доступными вам средствами против наших противников, нанося посредством отдельных крейсеров наичувствительнийший вред и урон неприятельской торговле или дата я нападения всею эскадрою на слабые и малозащищенные места неприятельских колоний.
4. Хотя первоначальным местом пребывания эскадры назначается Атлантический океан, но вам не возбраняется, смотря по обстоятельствам и по вашему усмотрению, переносить театр действий: всей эскадры или части ее в Индийский или Восточный океаны.
5. По выходе из Финского залива, вы направитесь со всею эскадрою к берегам Северо-Американских Соединенных Штатов, не заходя на пути ни в какой порт, и по прибытии в Америку бросите якорь в Нью-Йорке. Если окажется возможным по местным обстоятельствам остаться в этом порте, со всею эскадрою, то вы будете там выжидать исхода переговоров по польскому вопросу. Если же посланник наш в Вашингтоне, с которым вы войдете в сношение немедленно по прибытии вашем в Америку, нашел бы, что пребывание всей эскадры в Нью- Йорке может подать повод к затруднениям с федеральным правительством или к иным неудобствам, то вам предоставляется разделить эскадру на две, на три части и распределить ее по тем портам северо-американского прибрежья, которые будут признаны вами для сего наиболее пригодными.В предвидении объявления войны вам предоставляется обсудить, по соображению с местностью и с современными обстоятельствами, возможно и выгодно ли остаться с эскадрою в Нью-Йорке или других североамериканских портах до самого открытия военных действий, или же, оставив якорную стоянку, по пополнении запасов или в то время, когда объявление войны сделается неизбежным и близким, выйти в океан с тем, что на известное, заранее условленное, рандеву к вам будет доставлено посредством нарочно для сего зафрахтованного действительным статским советником Стёклем судна известие об объявлении войны. Само собою разумеется, что распоряжение это надо будет сохранить в величайшей тайне и место рандеву не должно быть известно никому, исключая нашего посланника.
6. Если на пути в Нью-Йорк вы узнаете достоверно, что война объявлена, то вы примете в руководство наставления, ниже сего в этой инструкции изложенные, для действий ваших в случае открытия военных действий.
7. Если по прибытии в Нью-Йорк вы сочтете нужным вскоре выйти в океан то, во всяком случае, до объявления войны вы должны стараться держать эскадру соединенно, избегая тщательно мест, посещаемых обыкновенно военными и даже купеческими судами, для того, чтобы скрыть эскадру от наблюдения,- которое, по всей вероятности, постараются учредить за нею наши будущие противники.Если бы, паче чаяния, вы не получили долго ожидаемых от действительного статского советника Стёкля известий о назначенном рандеву, то, выйдя на один из торговых путей, вы постараетесь от купеческих судов разузнать о ходе, политических дел, обращаясь для сего преимущественно к судам тех держав, с которыми мы не ожидаем быть в войне. Полученные таким образом сведения вы должны поверять взаимными показаниями шкиперов и известиями, почерпнутыми из газет, которые могут оказаться на встреченных судах. Бдительность и осторожность вы должны усугублять по мере того, как доходящие до вас слухи и сведения заставят вас предполагать, что разрыв и война становятся близкими.
8. Когда вы получите извещение от нашего посланника в Вашингтоне об объявлении войны или когда другим каким-либо положительным образом вы получите убеждение, что война объявлена, то вы должны начать неприязненные действия против неприятельской торговли, дав для сего заблаговременно подробные надлежащие инструкции командирам судов вверенной вам эскадры. Суда эти вы распределите с таким расчетом, чтобы они заняли пути, наиболее посещаемые и по коим направляются самые значительные и наиболее ценные грузы. Вместе с тем вы назначите несколько рандеву для соединения всей эскадры, как для того, чтобы осмотреть отдельные суда, собрать сведения об их действиях и дать им указания о способах возобновления запасов провизии и топлива, так и для того, чтобы по вашему усмотрению избрать другой театр действий против неприятельской торговли или же предпринять нападения на те места неприятельских колониальных владений, которые, по вашим соображениям и сведениям, представят вероятие легкой добычи и набег на которые обещает возможность нанести неприятелю чувствительный урон или убыток.
9. Для принятия мер к обеспечению эскадры своевременным снабжением ее необходимыми запасами продовольствия командируется в Америку капитан II ранга Кроун, который, по соглашению с вами, распорядится, при содействии нашего посланника в Вашингтоне, доставлением всего нужного на условленные рандеву и в назначенные сроки. Опытность и испытанная распорядительность этого штаб-офицера могут служить ручательством, что эта важная сторона вверяемого вам дела будет исполнена вполне удовлетворительно.
10. Как в действиях ваших при осмотре нейтральных судов, так и в действиях против неприятеля вы должны во всем соображаться с общими законами международного права и с условиями декларации Парижского конгресса 1856 г., до морской торговли относящимися и помещенными во главе прилагаемого при «сем извлечения из свода правил о военных крейсерах, которые должны служить вам руководством при предстоящих вам действиях.
11. Если в течение вашего плавания в военное время вы встретитесь с контр-адмиралом Поповым, то вам предоставляется сообразить с ним вместе о действиях, которые вы сочтете наиболее полезным и возможным предпринять в усиленном составе обеих эскадр. К контр-адмиралу Попову посылаются наставления в этом же смысле, причем, само собою разумеется, обе эскадры должны поступить под начальство старшего из командующих флагманов.
12. Высочайше предоставленные вам права над чинами вверенной вам эскадры изложены в особом прилагаемом при сем предписании.
13. Вы будете стараться как можно чаще доставлять о себе сведения, вверяя их в надежные руки и сообщая все касающееся ваших движений и предположений не иначе как шифром, который вверяется вам в числе «6» экземпляров. Шифр этот вы вручите командирам лично, обязав их подпискою хранить его в величайшей тайне и не вверять никому, кроме старшего офицера. Подобный шифр посылается к контр-адмиралу Попову на случай могущих оказаться возможными между вами сношений. По возвращении в Россию вы и каждый из командиров должны немедленно возвратить этот шифр лично директору канцелярии морского министерства под его расписку.
14. Во время плавания, будет ли объявлена война или нет, прошу вас обратить особенно внимание на собрание самых подробных и точных сведений о главнейших торговых путях, по коим следуют океанами товары, с обозначением, какие именно и из каких стран отправляются по ним грузы. Прошу вас так лее составить по возможности полное описание колониальных владений западных государств, включив в него соображения о возможности нападения на них, откуда и с какими силами нападения эти могут быть делаемы, о средствах защиты их, важности в военном и торговом отношениях и проч. Вместе с тем, вы не упустите собрать сведения о тех местах, где эскадра и отдельные суда могут найти убежище в военное время и где они могут освежиться, снабдиться продовольствием и углем.Убежденный, что вы оцените всю важность таких сведений, надеюсь, что вы обратите на этот предмет то внимание, которое он заслуживает.
15. В случае мирного исхода настоящих переговоров о польских делах, суда вверенной вам эскадры должны будут отправиться по назначению на заграничные станции, о чем вы в свое время получите надлежащее извещение.В заключение мне остается сказать, что в настоящее время и отсюда невозможно предугадать и предвидеть всех случайностей, которые могут представиться в продолжение предстоящего вам плавания. Поэтому, хотя в этой инструкции и заключаются в общих чертах наставления для предстоящих вам действий, но вам предоставляется во всех тех случаях, когда вы признаете то необходимым, не стесняться данными наставлениями и действовать по вашему усмотрению.Даруя вам такие права, государь император не сомневается, что вы воспользуетесь ими с тем отличным знанием дела и искусством, которые вместе с прочими вашими достоинствами приобрели вам почетную известность во флоте. Вверяя в ваши руки в столь важном деле честь русского флат, его величество вполне убежден, что если враги России восстанут на нее, то моряки наши, проникнутые доблестным духом своих праотцев и одушевленные теми чувствами, которые несутся ныне к подножию престола со всех концов земли русской, впишут на водах океана славную страницу в морскую летопись России.

Управляющий морским министерством ген.-адъютант Н. Краббе.

ЛОЦИА, Архив армии и флота, фонд морского министерства

Лондон.
5(17) октября 1863 г.

Считаю долгом представить на ваше усмотрение прилагаемую депешу, которую я только что получил от нашего посланника в Вашингтоне.

Он мне сообщает назначение эскадры под командой контр-адмирала Лесовского и просит меня пересылать ему известия, необходимые для того, чтобы наши суда имели время выйти в море в случае предвидимой возможности войны с Англией и с Францией.

Позвольте мне, князь, изложить вам теперь же невозможность для меня способствовать успеху плана морского министерства, о котором г. Стёкль только что меня уведомил.

При приближении войны, инициатива которой принадлежала бы английскому правительству, оно первое сообщило бы о ней командующему ее морскими силами у берегов Америки. Они могли бы преградить путь нашей эскадре раньше чем я мог бы передать г. Стёклю информацию, которую он ожидает от меня. Уже теперь семь военных английских и французских судов следят за движениями контр-адмирала Лесовского, и скоро он окажется лицом к лицу с силами, превосходящими те, которыми он располагает.

Одного его появления у Нью-Йорка достаточно было для того, чтобы привлечь в эту сторону внимание английского правительства и общества. Умение молчать не настолько распространено в Соединенных Штатах, чтобы там можно было держать что-либо в секрете продолжительное время. Это настолько верно, что курьер, которому наш посланник в Вашингтоне доверил свои депеши, сам узнал из разговоров публики секретное назначение нашей эскадры.

Более того, на одном обеде, данном в Нью-Йорке в честь наших морских офицеров, американский оратор поспешил осведомить аудиторию о намерениях императорского правительства. Мистер Уолридж сказал, что «Россия посылает эскадру в Нью-Йорк для того, чтобы по первому данному сигналу смести английскую и французскую торговлю с поверхности морей».

Это американское откровение красуется на столбцах газет, выходящих в Лондоне .

Морское министерство рассудит после этого, может ли английское адмиралтейство упустить из виду русскую эскадру, назначение которой заранее определено, как явно направленное против Англии.

Я считаю долгом повергнуть на ваше усмотрение, князь, рассуждение, которое мне кажется заслуживающим серьезного изучения при нынешних обстоятельствах.

Существует у нас мнение, — я это очень хорошо знаю, — что наш флот мог бы нанести чувствительный удар процветанию английской торговли и что одно опасение таковой возможности могло бы повлиять на английскую политику в смысле большего миролюбия и большей уступчивости по отношению к нам.

Обе эти надежды совершенно иллюзорны. В нынешнем положении надо быть готовым к тому, что флот наш будет сражаться против соединенных сил Англии и Франции. Несмотря на уважение, которое я питаю к энергии и храбрости наших моряков, я не верю, чтобы три фрегата, два корвета и один клипер, прибывши в Нью-Йорк, были в состоянии предпринять борьбу, которую неравенство сил сделало бы катастрофической для нашего флага.

Допустим даже, что нашей эскадре удалось бы ускользнуть от бдительности неприятельских сил, назначение которых — не давать ей хода; допустим, что наши суда, рассеянные по всему пространству морей, будут иметь свободу преследовать торговые суда Англии и Франции. Но где порты, которые могли бы служить для них убежищем? Каковы средства снабжения, которыми они располагают? В течение какого времени, наконец, смогут они противостоять случайностям судьбы, которая неизбежно приведет их к верной гибели?

Во всяком случае, вред, который мы сумеем причинить нашим врагам, будет бесконечно меньше вреда, который нанесут они России.

Английская торговля смертельно мстит всем тем, кто наносит ущерб ее безопасности. Достаточно было бы высказать подобную угрозу, чтобы поднять против нас самых влиятельных людей среди всех классов, связанных с торговыми и промышленными интересами этой страны. До сих пор именно решительно высказанное мнение этих людей вынуждало английский кабинет вести мирную политику. Но с момента, когда эти же самые люди считали бы, что Россия нападает на их благосостояние, они единодушно обратились бы против нас. Чтобы защитить свои собственные интересы, они первые потребовали бы от правительства ее британского величества поставить Россию в состояние невозможности оспаривать свободу морей, составляющую мощь и национальное богатство Англии. Мы достигли бы таким образом результата, диаметрально противоположного тому, к которому стремимся. Вместо того чтобы обеспечить мир, мы сделали бы войну неизбежной.

В особенности теперь, когда наше правительство старается привлечь английские капиталы к участию в наших обширных железнодорожных предприятиях, — существенном условии внутреннего благосостояния империи, — соответствует ли нашему разумно понятому интересу вызвать ненависть к нам торговых и промышленных классов этой страны?

Споры, которые завязываются на море, это те, которые ведутся Англией всегда с величайшей настойчивостью.

Опыт прошлого нам оставил в этом отношении серьезное предостережение. Желание разрушить наш Черноморский флот было одной из основных причин Крымской войны. Пушечные выстрелы у Синопа разрушили Севастополь.

Эти соображения представляются мне слишком убедительными и бесспорными для того, чтобы я мог поколебаться повергнуть их на рассмотрение императорского кабинета.

Наш августейший государь, позволяю себе надеяться, удостоит счесть это изложение новым доказательством почтительной откровенности, с которой я высказываю мысли, внушаемые мне моим преданным служением ему.

Бруннов

Московский Архив Революции и Внешней Политики, фонд мин. ин. дел. Подлинник на французском языке. На подлиннике помета Александра II: «Он во многом прав, но это не причина для того, чтоб отказаться от пребывания нашей эскадры в этих морях».

Вашингтон. 11 (23) сентября 1863 г.

Секретно

Г. посол.

Ваше превосходительство, без сомнения, осведомлены о посылке в Нью-Йорк русской эскадры, состоящей из 3 фрегатов, 2 корветов и 1 клипера. Суда эти предназначены крейсировать по океану и действовать против морской торговли и колоний Франции и Англии пли той из этих двух держав, с которой мы можем вступить в войну.

По последним полученным из С.-Петербурга известиям, не существует опасности немедленного разрыва. Если бы однако политические события снова приняли угрожающий оборот, я прошу вас, г. посол, соблаговолить сообщить об этом мне для того, чтобы я мог, в свою очередь, предупредить об этом командующих нашей эскадрой. В этом случае им нужно будет выйти в море и этим избежать внезапной атаки или блокады в американских портах бесконечно превосходящими их морскими силами, которыми союзники располагают у берегов Соединенных Штатов.

Стёкль

Перевод с франц. — Московский Архив Революции и Внешней Политики, фонд мин. ин. дел.

1 Fr. L. Schumann, American Policy towards Russia since 1917, p. 19—20.
2 Phil. Guedalla, Palmerston, p. 360—361. Письмо Пальмерстона к Джону Расселу.
3 Сьюард—Дэйтону, 29 апреля 1863 г. Эта депеша была сообщена русскому двору, и ответом на нее послужило заявление Горчакова Клею 22 мая: «Федеральное правительство подало пример прямодушия и лояльности, от которого может только возрасти уважение, питаемое императором к американскому народу». Татищев, «Имп. Александр II», том I, стр. 449.
4 Palmerston, 427.
5 Ibid., 428.
6 Цитируем по извлечению из донесения Тэйлора Сьюарду от 29 октября 1862 г., присланному Стёклем Горчакову, при письме от 4 (16) декабря 1862 г.
7 См. документированную историю «Второй тихоокеанской эскадры» в статье, подписанной «А. Беломор», в издававшемся русским морским генеральным штабом «Морском сборнике», т. CCCLXXXII 1, № 8 (август) за 1914 г., стр. 54—55 неофициального отдела. В июне 1862 г. вся эскадра Тихого океана состояла из 10 судов, 5 корветов, клиперов и 1 лодки сибирской флотилии.
8 «Морской сборник», т. CCCLXXXIV, № 10 (октябрь) за 1914 г., стр. 38—-39- неофициального отдела.
9 Там же, стр. 45.
10 Состав ее: 3 фрегата, 2 корвета и 1 клипер, — не считая клиперов, которые должны были присоединиться к ней позднее.
11 Клипер «Жемчуг», требующий осмотра в доке и исправлений, не может выйти из Кронштадта с прочими судами и присоединится к эскадре впоследствии, если политические обстоятельства это позволят. — [Примечание в подлиннике.]