«Он был человек…»

В. И. Безъязычный
"Он был человек, и как человек заблуждался"
Биографическая статья о последнем правителе крепости Росс Александре Гавриловиче Ротчеве.

Очерк этот не плод фантазии, в нем ничего не придумано, а только рассказаны некоторые эпизоды из жизни забытого русского писателя и путешественника, биография которого подобна приключенческому роману. Жизнь его не прошла бесследно: в журналах и альманахах прошлого столетия, особенно в 20-е—30-е гг., часто мелькали его стихотворения, печатались выполненные им переводы произведений Мольера, Шекспира, Байрона, а позже русские читатели по его статьям и очеркам знакомились с трудностями плаваний через океаны, переходов через заболоченные места Панамского перешейка и джунгли Индии, узнавали о жизни калифорнийских золотоискателей и жителей Кубы…

В ранней молодости, протекавшей в Москве, он был близким другом известного поэта Александра Полежаева, посещал московские дома, где блистали имена Пушкина и знаменитых актеров Щепкина и Мочалова, чувствовал себя своим человеком в семье Аксаковых и у издателя прославленного «Московского телеграфа» Николая Полевого. Женившись на девушке из именитой княжеской семьи, он, неимущий студент-литератор, после нескольких лет мытарств в Москве и Петербурге вместе с женою и детьми отправляется в далекую Русскую Америку, где проводит больше пяти лет на Аляске и в Калифорнии.

Умер он одиноким и забытым, на руках чужих людей, незадолго до смерти совершив путешествие в Среднюю Азию, откуда намеревался сделать переход в хорошо ему известную Индию, а потом еще побывать во Франции в трагические для нее дни войны с Пруссией.

Судьба забросила его в большой приволжский город, где он и нашел последний свой приют. Воспоминаний он не оставил, архив его пропал бесследно, и для того чтобы восстановить основные вехи этой необыкновенной биографии, потребовался не один год кропотливых, по крупицам, разысканий во многих книгохранилищах и библиотеках — не только отечественных, но и зарубежных.

О нем сейчас знают немногие, но яркая жизнь этого талантливого человека, одержимого романтикой дальних странствий, не может не заинтересовать каждого, кто не безразличен к событиям далекого прошлого, помогающим постигнуть «дела давно минувших дней».

Имя этого человека — Александр Гаврилович Ротчев.

1. Корвет «Елена»

5 августа 1835 г. из Кронштадта вышло трехмачтовое парусное судно — корвет «Елена»,— принадлежавшее Российско-Американской компании, которая занималась морским и пушным промыслом на Аляске, Алеутских и Курильских островах, вела торговлю с местным населением и проводила разностороннее изучение этих мест.

Главное правление компании было в Петербурге, связь с которым осуществлялась двумя путями: или только морским — через Балтийское море, Атлантический океан и вдоль обоих американских материков, или сухим путем — через всю Россию и Сибирь до Охотска, а оттуда через Тихий океан до Аляски. Центром русских колоний в Америке был город-крепость Ново-Архангельск (Ситха).

Спущенный на воду в 1824 г.тридцатишестипушечный корвет «Елена» был одним из самых крупных судов, принадлежавших компании, и уже не один раз проделывал долгий путь из Кронштадта до затерянных в северных широтах русских поселений, где шла своя, полная трудностей и смертельной опасности жизнь. Командовал судном лейтенант Михаил Тебеньков, выпускник Морского кадетского корпуса, к тому времени уже почти десять лет прослуживший в Российско-Американской компании. Среди офицеров корвета «Елена» был и недавний студент Петербургского университета Константин Тимковский, внук знаменитого «Колумба росского» Григория Шелихова. Его провожал в далекий путь близкий друг поэт Петр Ершов, прославившийся незадолго перед этим своей поэмой-сказкой «Конек-горбунок». Ершов написал стихотворение «Тимковскому», начинавшееся такими словами:

Готово! Ясны небеса;
В волнах попутный ветр холмится,
И чутко дремлют паруса.

Кроме М. Д. Тебенькова и юного Константина Тимковского, получившего в этом плавании первый морской офицерский чин мичмана, на борту было еще несколько офицеров, лекарь и 26 «нижних чинов» — рядовых матросов. Был на борту и еще один человек — комиссионер Российско-Американской компании Александр Ротчев со своей женой и детьми. Около года прослужил он в Главном правлении и решился на далекое путешествие в неведомые края после трудных жизненных испытаний.

…В наш век, когда быстроходные океанские лайнеры бороздят морские просторы, когда современные самолеты за несколько часов покрывают расстояния в тысячи километров и, наконец, когда космические корабли пролетают те же тысячи километров в считанные минуты,— в наш век трудно себе представить, что сто тридцать с небольшим лет назад вполне современный парусный корабль, каким считался тогда корвет «Елена», прошел расстояние от Кронштадта до Ново-Архангельска за восемь месяцев и одиннадцать дней. Восемь месяцев! За это время успели заметно подрасти малолетние дети Ротчевых, экипаж «Елены» сроднился, по крайней мере, близко узнали друг друга семеро офицеров, как не менее близко сошлись и те двадцать шесть человек, которые представляли и здесь, на заброшенном в бескрайних морских просторах корабле, крепостную Русь.

Корвет «Елена» прибыл на девятые сутки в Копенгаген и через Скагеррак и Каттегат, через бурное Немецкое море пришел в Портсмут уже к началу второго месяца плавания. Ему предстоит еще пройти Атлантическим океаном до экватора, переход которого во все времена сопровождался и доныне сопровождается веселым «действом» в честь бога морей Нептуна. Потом была стоянка в Рио-де-Жанейро, по выходе из которого в открытом море почти вся команда переболела «холерическими припадками»… Потом был суровый мыс Горн; обогнув его, корабль с трехцветным Андреевским флагом русского флота взял курс на север…

Можно без труда предположить, как Александр Ротчев и его жена, Елена Павловна, урожденная княжна Гагарина, в долгом пути, преодолевая трудности плавания, находили время и полюбоваться картинами природы, и принять участие в беседе с офицерами экипажа, и почитать взятые с собою из далекой России книги, и, наконец, вспомнить, день за днем, семь лет совместной жизни, полных испытаний и невзгод. Их не убоялась юная красавица-княжна, став женою студента и молодого поэта, человека без чинов и званий.

… «Сын скульптора города Москвы» Александр Ротчев родился в 1807 г., лишился рано родителей и с детских лет хлебнул горя. Он учился в Московском университете в ту пору, когда рядом с ним на лекциях знаменитых профессоров той поры — А. Ф. Мерзлякова, М. Г. Павлова и других — сидели Александр Полежаев, Федор Тютчев, Дмитрий Веневитинов. Вынужденный рано жить самостоятельно, горячо любивший литературу и театр, А. Ротчев был своим человеком в кругах московских журналистов, театралов и литераторов — Николая Полевого и Семена Раича, бывал в доме С. Т. Аксакова, выступал на собраниях Общества любителей российской словесности при Московском университете. Есть сведения о том, что Александр Ротчев навещал дом Ушаковых на Пресне в ту самую пору, когда там был завсегдатаем Пушкин. Одной из сестер Ушаковых, Екатерине Николаевне, А. Ротчев посвятил стихотворение, опубликованное в известном альманахе А. Дельвига «Северные цветы на 1830 г.»

Летом 1825 г. в Москве выходит книга — «Мнимый рогоносец. Комедия в одном действии в стихах. Соч. Мольера. Перевод А. Ротчева». Молодой поэт принимает активное участие во многих московских альманахах и журналах, приобретая известность и уважение. Он принадлежал к тем кругам университетской молодежи, где ходили по рукам вольнолюбивые сочинения Пушкина и Рылеева и с упоением читались строки полежаевской поэмы «Сашка», проникнутые ненавистью к самодержавию. Сам Ротчев тоже выступает в эту пору со стихами, наполненными теми мотивами прославления свободы и гневными проклятиями тиранам, которыми были пронизаны революционные стихи декабристов:

…Вотще я родины моей
Оковы рабства проклинаю!
Не легче мне, когда о ней
Украдкой слезы проливаю!

Так писал молодой Ротчев в стихотворении «Песнь грека», где в иносказательной форме были выражены его свободолюбивые настроения. В другом произведении чуткий читатель того времени, привыкший к аллегорической манере гражданской поэзии декабристов и их последователей, мог без труда переадресовать тогдашней российской действительности следующие полные скорби и гнева слова, изображающие события из жизни древней Скандинавии:

О, Родина! Ты гибнешь от злодея!..
Тебя гнетет тиранская рука!
А я — ни сил, ни власти не имея,
На бедствие смотрю издалека!..

Нельзя забывать, что эти стихи были написаны и напечатаны в те годы, когда после трагических событий 14 декабря 1825 г. в стране все более и более сгущалась атмосфера реакции, руководители декабристов были казнены, а десятки участников заговора отправлены «во глубину сибирских руд», брошены в тюрьмы и отданы в солдаты. Именно в то время, летом 1826 г., друг Ротчева Александр Полежаев поплатился солдатчиной за резкие антиправительственные выпады в поэме «Сашка»: в руки царя поступило крамольное сочинение, автор был доставлен к самому самодержцу, который отправил его в казарму.

А. Ротчев также привлек внимание агентов пресловутого Третьего отделения: он не знал, как не знал и Полежаев, что один из их общих знакомых, Василий Золотев, служивший воспитателем университетского пансиона и посещавший лекции Мерзлякова, был подручным жандармского полковника И. П. Бибикова. Золотов доставил в Третье отделение стихотворение Ротчева, посвященное событиям 14 декабря, и за автором этого стихотворения был установлен тайный надзор. Летом 1827 г. был арестован друг Пушкина поэт Александр Шишков, родственник московских князей Гагариных, с которым незадолго перед этим познакомился Ротчев. Одна из дочерей Гагариных, юная Елена Павловна, была образованной девушкой, интересовавшейся театром и поэзией. Ее могла ожидать обычная судьба представительницы «большого света»: брак с человеком своего круга, беззаботная и обеспеченная жизнь между столицами, с длительными поездками на модные европейские курорты, в Париж и Рим…

Но княжна Елена и молодой поэт-студент А. Ротчев, человек «сомнительного» происхождения, полюбили друг друга. Сохранилось трогательное свидетельство этой любви: небольшая, изящно изданная в Москве книжечка стихотворений А. Ротчева «Подражание Корану», на титульном листе которой было указано: «Посвящено к[няжне] Е[лене] П[авловне] Гагариной». Книга прошла московскую цензуру в ноябре 1827г. и была подарком поэта к свадьбе, которая состоялась в мае следующего года. Елена Гагарина тайно покинула родительский дом, молодые обвенчались в Можайске, жили первое время в деревне, в Дмитровском уезде, а потом в Москве, на частных квартирах. Родители не признали брака Елены и не простили ей столь дерзкого проступка, «запятнавшего» чистоту генеалогического древа одного из древних княжеских родов. Бывшая княжна Гагарина навсегда порвала со своим прошлым.

В «Журнале Правления Императорского Московского университета» под датой 1829 г. 4 апреля появилась лаконичная запись: «Студент Александр Ротчев по прошению уволен в отпуск в С.-Петербург на 28 дней». Однако больше в университет А. Ротчев не возвратился, не окончив курса и не получив никакого чина, а отпуск в столицу затянулся на долгие годы: Ротчеву удалось устроиться на должность копииста и исполняющего должность переводчика при так называемой «Конторе Санкт-Петербургских императорских театров», где он прослужил около пяти лет. Переведенная на русский язык Ротчевым знаменитая трагедия Гюго «Гернани, или Кастильская честь» («Эрнани») была запрещена театральной цензурой, а постановка шиллеровского «Вильгельма Телля» в том же переводе явилась заметным событием столичной театральной жизни, отмеченным мемуаристами-современниками. Стихи Ротчева появляются на страницах петербургских журналов и альманахов, но ни литературные заработки, ни служба в театральной конторе не избавляют от жизненных невзгод, тем более что вслед за первенцем Михаилом, родившимся в Москве, семья пополняется еще одним сыном, названным в честь отца Александром.

Весною 1835 г. А. Г. Ротчев поступает в Главное правление Российско-Американской компании, одним из директоров которой был замечательный путешественник и ученый-самоучка Кирилл Тимофеевич Хлебников (1776—1838), пробывший 16 лет в Русской Америке, изъездивший всю Сибирь, многократно побывавший в Калифорнии, Мексике, Чили и многих других дальних странах.

К. Т. Хлебников на обратном пути в Россию написал «Жизнеописание А. А. Баранова», изданное отдельной книгой в Петербурге в 1835 г., в следующем году опубликовал свои интересные воспоминания «Взгляд на полвека моей жизни». А. Г. Ротчев близко познакомился с Хлебниковым и знал не только его напечатанные труды, но и обширные «Записки об Америке», предназначавшиеся для пушкинского «Современника». Пушкин не успел опубликовать труд Хлебникова, а после смерти автора рукопись его едва не погибла и только через четверть столетия увидела свет.

Надо полагать, что не без влияния сочинений Хлебникова и его рассказов А. Г. Ротчев через несколько месяцев решается отправиться с семьей в Русскую Америку. Служба в «Российско-американских колониях» давала существенные материальные выгоды и, кроме того, обещала принести Ротчеву чин, без которого не было никаких надежд на продвижение по крутым ступеням «табели о рангах».

… Вот о чем мог вспоминать Александр Ротчев, слушая, как в крепкие дубовые борта корвета «Елена» мерно ударяли океанские волны, когда проплывали мимо незнакомые берега и светили неровным мерцающим светом созвездия разных широт…

2. От Ново-Архангельска до реки Русской

… Высокие, покрытые вековыми непроходимыми лесами горы охватывают полукольцом залив со многими лесистыми островами, островками и скалами. На каменистом холме ощетинилась несколькими десятками пушек разного калибра крепость, обнесенная палисадом из могучих бревен.

Внутри крепости, на самом возвышенном месте,— дом правителя Русской Америки, окруженный подсобными строениями. Дом венчает застекленная башня — своеобразный маяк. За крепостными стенами спускаются к морю многочисленные строения — склады, казармы и жилые дома, мастерские и верфи. Ко времени пребывания в Ново-Архангельске А. Г. Ротчева это уже было не просто селение-крепость, но и своеобразный оплот цивилизации и просвещения: в городе с населением до двух тысяч человек были больница, школа и морское училище. Была неплохая библиотека, регулярно пополнявшаяся привозимыми из России комплектами журналов и книгами. Это был административный, хозяйственный и культурный центр обширного края — Русской Америки, куда впервые наши соотечественники, отважные мореходы и землепроходцы, проникли в 1732 г. Освоенные подвижническим трудом нескольких поколений, эти земли принадлежали России до 1867 г., когда Аляска и Алеутские острова были проданы Соединенным Штатам Америки и в Ново-Архангельске был спущен русский флаг.

Систематическое освоение берегов Тихого океана, как со стороны Азиатского материка, так и на Аляске осуществлялось группами отважных и предприимчивых русских людей, преимущественно купцов, которые вели промысел рыбы и морского зверя. К концу XVIII столетия разрозненные группы промышленников были объединены в Российско-Американскую компанию, с деятельностью которой на протяжении более полувека связаны имена многих выдающихся путешественников, исследователей морских и земельных просторов. Будучи организацией, действовавшей во имя и на благо дворянско-купеческой верхушки обычными методами эксплуататорского хищничества, Российско-Американская компания вместе с тем несла в отдаленные края прогресс и начатки культуры. Осваивались природные богатства обширных пространств, на которые еще не ступала нога европейца: преимущественно развивался разнообразный морской промысел, но делались попытки и разработки полезных ископаемых. Местное население приобщалось к этому процессу, меняя сложившиеся формы общественного быта с такими явлениями, как широко распространенное рабство, дикость и невежество.

Особенно большое значение имела многосторонняя деятельность, связанная с широко осуществлявшимися морскими экспедициями, обогащавшими науку разнообразными сведениями о морских путях, открывшими новые острова, дававшими новейшие описания берегов Тихого океана. Имена отважных мореплавателей, внесших вклад в мировую науку и прославивших свою родину, остались на географических картах в многочисленных названиях как свидетельство мужества и научных подвигов, сынов России.

После первой кругосветной экспедиции кораблей «Нева» и «Надежда» в 1803— 1806 гг. и до 1850 г. русские мореплаватели совершили 39 экспедиций вокруг земного шара, то есть значительно больше, чем за то же время англичане и французы, взятые вместе. В организации и проведении всех этих плаваний Российско-Американская компания принимала ближайшее участие. В передовых кругах русского общества начала XIX столетия развитие мореплавания рассматривалось как один из важнейших факторов прогресса.

Наша современность еще остается в долгу перед памятью отважных русских мореплавателей и землепроходцев. Мы еще плохо знаем имена IO. Лисянского, М. Лазарева, В. Головкина, Ф. Литке, Ф. Врангеля и многих других путешественников и исследователей, оставивших к тому же интереснейшие, полные не только возвышенной романтики дальних странствий, но и непреходящей научной и познавательной ценности описания своих путешествий. Правда, есть несколько интересных книг, среди которых на первом месте должна быть заслуженно названа талантливая дилогия покойного ленинградского писателя Ивана Кратка «Великий океан». Есть книги знатока и неутомимого исследователя Русской Америки С. Н. Маркова — «Летопись Аляски», «Конский ворон». Недавно в Новосибирске вышел роман «Последний год» талантливого русского писателя, одного из основоположников приключенческого жанра в советской литературе Мих. Зуева-Ордынца. Есть и некоторые другие книги. Но этого еще мало. История Русской Америки, вошедшая в судьбы отважных землепроходцев и мореходов, ученых и путешественников, а также простых русских людей, осваивавших в течение многих десятков лет далекие края,— поистине бесценный клад для наших писателей и кинематографистов!

Что же касается А. Г. Ротчева и его пребывания на Аляске и в Калифорнии, то в отечественной литературе, посвященной Русской Америке, очень редко можно даже встретить это имя. Нужно было разыскивать документы в архивах не только Москвы и Ленинграда, но и Ташкента, просматривать десятки старых книг, газет, журналов и альманахов, изучать и сопоставлять добываемые крупицы сведений, чтобы представить полную необыкновенных приключений жизнь этого «замечательного человека.

Многое удалось почерпнуть из иностранных источников, особенно из описаний путешествий французских и английских мореплавателей. Но особенно богатыми оказались материалы, полученные через научного работника Калифорнийской Академии наук (Сан-Франциско) А. С. Лукашкина. Биолог по образованию и многолетнему опыту работы, Анатолий Стефанович Лукашкин прекрасно знает историю Русской Америки и собирает материалы о ней.

В обмен на советские издания по интересующей его теме он в течение нескольких лет прислал множество фотокопий ценных документов, выписки, из трудов американских историков, ряд книг и многочисленные иллюстративные материалы.

…16 апреля 1836 г. корвет «Елена» встал на рейде Ново-Архангельского порта, и семья Ротчевых высадилась на берег Русской Америки. Начиналась новая, совершенно не похожая на прежнюю жизнь. Все осталось позади: шумная столичная жизнь с театральными и литературными спорами, даже привычные условия быта, не замечавшиеся в повседневной петербургской суете. Александр Ротчев стал чиновником особых поручений при главном правителе русских колоний в Америке, простиравшихся от Берингова пролива по побережью Тихого океана вдоль североамериканского материка и вглубь Аляски, включавших гряду Алеутских и Курильских островов.

Вскоре по прибытии в Ново-Архангельск А. Г. Ротчев написал «Очерки северо-западного берега Америки», которые были отправлены с попутным кораблем в далекий Петербург. Помещая очерк в одном из номеров журнала «Сын Отечества», издатели сообщили в примечании: «Читатели вспомнят при имени Ротчева молодого литератора с дарованиями и полюбопытствуют, прочитав его из Нового Света».

Очерк был перепечатан в газете «Московские ведомости», и его читали друзья Ротчева, жившие в Москве. Но среди них уже не было Александра Полежаева: поэт умер в январе 1838 г., прожив немногим более тридцати лет и так и не избавившись от душившей его солдатской шинели.

А. Г. Ротчев выполняет поручения главного правителя колоний, отправившись в июле на компанейском судне — шлюпе «Ситха» — в Калифорнию. Там тоже была Америка, и берега омывал тот же Тихий океан, но как мало походил этот благословенный край на суровые аляскинские места! Теплый климат, отсутствие зимы — вместо нее период дождей, широкие долины плодороднейших земель вдоль рек, густые заросли лесов, перевитых лианами и наполненных разнообразнейшими животными и птицами. Южная Калифорния в ту пору принадлежала Мексиканской республике, недавно освободившейся от испанского владычества, а на обширной территории так называемой Верхней Калифорнии, простиравшейся от реки Колумбии на севере до небольшого порта Сан-Франциско на юге, лишь в некоторых местах были испанские миссии, огнем и мечом насаждавшие среди индейских племен католическую религию уже не один десяток лет.

Здесь, на берегах Нового Альбиона, как называли европейцы калифорнийское побережье, была основана русская колония, которая, по мысли тогдашнего главного правителя Русской Америки купеческого сына и человека широких государственных взглядов Александра Андреевича Баранова (1746—1819), должна была положить основу обширных владений России в этом уголке американского материка. Помимо расширения базы морского промысла, Российско-Американская компания остро нуждалась в собственной сельскохозяйственной базе, которую нельзя было создать в суровых климатических условиях Аляски, а доставка продуктов из Сибири стоила дорого и нередко не только прерывалась, но и совсем прекращалась из-за дальности путей и превратностей мореплавания.

Первая попытка обоснования на берегах Калифорнии относится к 1805 г., когда сюда прибыл один из директоров Российско-Американской компании и дипломат, близкий к научно-литературным кругам, Николай Петрович Резанов (1764—1807). Он хорошо понимал экономические затруднения Русской Америки и, пробыв несколько недель в Сан-Франциско, ознакомился с положением дел в этом районе. Н. П. Резанов наметил широкую программу освоения русскими промышленниками территории, примыкающей к северу от залива Бодего (который был назван по имени известного государственного деятеля и мецената графа Н. П. Румянцева — залив Румянцева). Смерть Н. П. Резанова (на обратном пути из Америки через Охотск и Сибирь) не дала возможности осуществиться тогда задуманному плану, к выполнению которого удалось вернуться лишь в конце 1811 г.: близ залива Румянцева высадилась прибывшая из Ново-Архангельска экспедиция под руководством одного из ближайших сподвижников А. А. Баранова, выходца из вологодских купцов Ивана Александровича Кускова (1765—1823).

В составе экспедиции было около ста русских «промышленных» и несколько меньше алеутов. После обследования местности вокруг залива Румянцева пришлось отказаться от мысли основать здесь крепость с поселением: вокруг была безлесная равнина, а для строительства нужно было много леса, да и рискованно было основываться на открытом месте. Нужно было место, более благоприятное для защиты в случае возможного нападения. Такое место было найдено в 18 верстах севернее залива, на высоком берегу, защищенном с востока полукругом гор, покрытых вековыми зарослями гигантской калифорнийской сосны-чаги (редвуда), дуба, лавра, дикого винограда и других деревьев и кустарника. Протекавшую в нескольких верстах южнее реку назвали Славянкой, а позже она стала называться Russian river — Русская река.

Строительство укрепления было начато в марте 1812 г., а летом оно было закончено — сооружена высокая бревенчатая стена, замкнутый квадрат которой надежно укрывал русских поселенцев. Внутри укрепления были построены дома для правителя и его помощников. По двум углам крепости возвышались восьмиугольные башни с орудийными амбразурами. Так на берегах Северной Калифорнии было основано «селение и крепость Росс», более известное в литературе и закрепившееся позже географическим названием Форт Росс. Названий населенных пунктов — бывших укреплений, начинавшихся частицей «форт», было великое множество на территориях Северной Америки (США и Канада), Южной Америки, даже Южной Африки и Индии. Любопытно, что на севере Канады есть населенный пункт, именуемый Форт Росс (связанный, как и названия моря Росса, острова Росса и т. д., с именами английских полярных исследователей). Однако название укрепления, основанного в 1812 г. в Калифорнии, восходит к славянской основе Росс, то есть русский, широко распространенной в одической традиции, связанной с именами Ломоносова, Державина и многих других русских поэтов XVIII и начала XIX1 вв.

Сюда-то, в этот самый отдаленный уголок Русской Америки, и прибыл впервые летом 1836 г. с поручениями от главного правителя колоний А. Г. Ротчев и, пробыв около месяца, снова отправился в Ново-Архангельск. Вскоре он отплыл в Индию, где пробыл довольно длительное время (в 1837—1838 гг.). Российско-Американская компания вела крупные торговые операции с Китаем и Индией, куда сбывались добытые на берегах Тихого океана ценные шкурки морских пушных зверей котиков, тюленьи кожи, жир и многие другие товары и продукты. Побывав в Индии, А. Г. Ротчев воочию убедился в бедственном положении ее многомиллионного населения, беспощадно эксплуатируемого английскими колонизаторами. Описывая свое путешествие в одной из статей, напечатанных в 1844 г. в журнале «Отечественные записки», он в полной мере выразил сочувствие народу Индии.

«… Я был поражен бедностью и страшною нищетою, в которые погружены три четверти народонаселения Индии»,— писал Ротчев.

3. Комендант Форта Росс

«… Какая волшебная сторона эта Калифорния! Восемь месяцев в году всегда чистое, безоблачное небо; в остальные месяцы, начиная с последних чисел ноября, периодически идут дожди; жара в тени не превышает 25 градусов по Реомюру. В январе все оживает — флора в полном развитии, все благоухает, а радужный колибри колышется и блещет на стебельке или дрожит, как драгоценный камень над цветком. Девственная почва Калифорнии дает плоды изумительные: мне случалось там видеть урожаи пшеницы сам-сто пятьдесят!.. Я провел там лучшие годы моей жизни, благоговейно ношу воспоминания этих дней в душе…»

Эти восторженные слова вырвались у А. Г. Ротчева через много лет, когда он вспоминал свою жизнь в Калифорнии: с лета 1838 г. и до конца 1841 г., больше трех лет, он был правителем канцелярии селения Росс — так официально именовалась должность- главного представителя русской администрации в Калифорнии. К тому времени, когда семья Ротчевых

покинула неприветливую Аляску и поселилась в доме правителя Форта Росс, русское поселение вступило в третий десяток лет своего существования. Вокруг форта, за стеной-палисадом, раскинулось селение промышленных охотников-алеутов, среди изб которых все чаще появлялись хижины индейцев, охотно вступивших на службу к русским. Были построены мельница, лесопильня, мастерские по обработке кож, кирпичный завод. Верфь форта спустила на воду несколько кораблей. У залива Румянцева был порт Бодего, куда прибывали русские и иностранные корабли (близ самого форта удобной для стоянки судов бухты не было), вокруг Росса появились усадьбы, где жили сельскохозяйственные рабочие, среди которых было немало индейцев. Хозяйственный обмен и торговля с местным населением часто закреплялись браками русских промышленников и алеутов с индианками. Многочисленные русские и иностранные путешественники, посетившие Форт Росс и оставившие его описания, свидетельствовали, что русские установили с индейцами добрососедские отношения. Бывали случаи, когда индейцы просили покровительства русских, защищаясь от испанских миссионеров.

Когда к А. Г. Ротчеву, которого здесь называли «сеньором комендантом», пришел за помощью и советом некий Иоганн Суттер, приехавший из далекой Швейцарии и решивший обосноваться неподалеку от Форта Росс, то русский правитель сказал ему:

«— Чего вам лучше, человек здесь покорное дитя: за несколько ниток бисеру — индеец ваш работник; приласкайте его — и только не расстреливайте как собаку на каждом шагу по примеру калифорнских креолов» (так назывались здесь потомки первых европейских пришельцев — испанцев, с особой жестокостью расправлявшиеся с индейцами.— Вл. Б.).

А. Г. Ротчев на посту коменданта Форта Росс был необычной фигурой в сравнении со своими предшественниками — коммерции советником Кусковым, вольным штурманом Шмидтом, рыльским мещанином Петром Шелиховым или купцом Петром Костромитиновым. Человек с университетским образованием и поэт, блестяще владевший несколькими иностранными языками, он довольно быстро устанавливал контакты с нередкими гостями — путешественниками разных стран. Слава о необыкновенном русском коменданте и его красавице-жене, русской княжне по рождению, не только облетела всю Калифорнию и помогла Ротчеву близко познакомиться с представителями испанской администрации, но и разнеслась по далеким морским путям, ведущим к берегам Нового Альбиона.

Французский путешественник Кирилл Пьер Лаплас, совершавший кругосветное плавание на фрегате «Артемиза», находясь на Сандвичевых (Гавайских) островах летом 1839 г., был много наслышан о Форте Росс.

«Этим селением,— писал К. Лаплас в описании своего путешествия,—управлял тогда человек, о котором мои знакомые в Гонолуло (то есть Гонолулу, главный город и порт Гавайских островов.— Вл. Б.) часто отзывались в моем присутствии с похвалою, выставляя его образование и его любезный и благосклонный характер. Подобные отзывы были более чем достаточны, чтоб побудить меня к посещению этого селения…»

Капитан Лаплас оставил интересные воспоминания о Форте Росс, встрече с его гостеприимными хозяевами. Правда, по странной забывчивости, он почему-то не вспомнил о том, что встать на рейде порта Бодего и отправиться затем в Форт Росс для встречи с Ротчевым заставили его не только акт вежливости и удовлетворение интереса к личности русского коменданта и его семье. Дело в том, что французский фрегат на пути от Гавайских островов получил повреждение грот-реи, которая крепит нижний парус грот-мачты (центральной мачты трехмачтового корабля). Запасной грот-реи на «Артемизе» не было, и капитан Лаплас вынужден был обратиться за помощью к А. Г. Ротчеву.

«Я работал с более чем 75 рабочими, чтобы спилить эти грот-реи в непроходимом лесу, чтобы их вывезти и доставить на буксире при помощи легкой байдарки из крепости в порт Бодего»,— писал об этом А. Г. Ротчев в письме на имя французского посла в Петербурге после того, как познакомился с изданными в 1844 г. в Париже записками капитана Лапласа.

Другой путешественник, французский атташе в Мексике граф Эжен Дюфло де Мофра, также посетивший Форт Росс и гостеприимно принятый в семье Ротчевых, был не только

очарован образованностью хозяина, красотою и изяществом манер хозяйки. Он нашел в Форте Росс и хорошо подобранную библиотеку, и французские вина, и ноты Моцарта на рояле.

Форт Росс в ту пору, когда его правителем был А. Г. Ротчев, жил тревожной жизнью. Правда, его пушки не сделали ни одного выстрела в защиту от нападения, потому что за все почти тридцать лет, пока над фортом развевался русский флаг, никто на него не нападал. С индейцами у русских все более и более устанавливались мирные и добрососедские отношения, а испанская администрация и ее «вооруженные силы» были столь бедны военным снаряжением, что три-четыре десятка русских пушек, укрывшихся за высокими стенами крепости, расположенной в исключительно благоприятном для обороны месте, были для них грозной силой. Орудия Форта Росс палили только в знак приветствия приходящим к берегам кораблей, салютовавших по заведенному обычаю.

Несмотря на энергичные действия основателя Форта Росс И. А. Кускова и его сподвижников, земли вокруг русской крепости осваивались с большим трудом. Морской промысел сокращался из-за препятствия испанских властей, судостроение пришлось прекратить — калифорнийский дуб оказался очень неустойчив в воде. Нужно было всемерно развивать Форт Росс как сельскохозяйственную базу — расширять поля под злаки, разводить скот, огородничество. Но поля в непосредственной близости от Форта Росс, по склонам гор, были недостаточно плодородны из-за сильных морских туманов. Не хватало рабочих рук, особенно знатоков и умельцев сельского хозяйства. Нужно было распахивать земли, раскинувшиеся в бассейне Славянки и лежащие за горами, надежно укрывающими посевы от холодного дыхания океана. Но для этого были потребны энергия и дальновидность, которой обладали далеко не все из преемников А. А. Баранова, сменивших его на посту главного правителя колоний.

Требовалась, наконец, и дипломатическая поддержка правительства в нормализации взаимоотношений с Испанией, а позже Мексикой — этой поддержки не было. Главное правление Российско-Американской компании в Петербурге, отдаленное многими тысячами морских и сухопутных миль, плохо знавшее положение дел на месте и более всего озабоченное получением прибылей от промысла морского зверя, не задумывалось о том, что без собственной сельскохозяйственной базы русские колонии обречены на небывалые затруднения и убытки и даже на гибель.

В такой обстановке складывалось мнение о том, что Форт Росс следует ликвидировать, в чем были давно заинтересованы не только Испания и ее недавняя колония — Мексика, но и быстро растущая держава северо-американского материка — Соединенные Штаты, уже укрепившиеся далеко на севере Калифорнии, в бассейне реки Колумбии, и все более и более зарящиеся на Новый Альбион.

Форт Росс, до недавнего времени бывший единственным поселением европейцев в Верхней Калифорнии, все теснее и теснее окружали испанские миссии и «ранчо» (хутора) все увереннее и увереннее проникавших на запад американцев и выходцев из разных стран Европы, среди которых было немало откровенных авантюристов. Плодородные земли неподалеку от Форта Росс, простиравшиеся на многие десятки и сотни верст, на которых можно было лишь изредка встретить кочевавших индейцев, прибирались к рукам ближайшими соседями.

В этой обстановке петербургское главное правление в апреле 1839 г. приняло решение об упразднении Форта Росс и продаже его движимого и недвижимого имущества, а также о переводе служащих на Аляску. Но пока это решение дошло до Ново-Архангельска, а оттуда в Калифорнию и стало известно А. Г. Ротчеву, в Форте Росс шла своя обычная жизнь. Не веря давно уже ходившим слухам о готовящейся ликвидации Росса, его правитель делает шаги к изучению бассейна реки Славянки и далее на восток, к отрогам Береговых хребтов.

Летом I840 г. в Калифорнию прибыл из Ново-Архангельска для проведения научных исследований сотрудник Санкт-Петербургского зоологического музея Илья Гаврилович Вознесенский (1816—1871), который оставил интересные дневники и рисунки, посвященные отчасти и Форту Росс.

В письме к директору зоологического музея академику Ф. Ф. Брандту молодой ученый назвал А. Г. Ротчева «тем из моих единственных колониальных доброжелателей полезного, с которым я на чуждом берегу Калифорнии встретился на первом шагу: был обласкан и принят как родной радушным семейством его, где от первого дня приезда моего и до последнего… мне даны были все роды полезных средств и случаев для моих работ и экскурсий — короче, я имел столько средств от г-на Ротчева, что, думаю, едва ли где подобные найти могу еще…»

В мае — июне 1841 г. И. Г. Вознесенский и другой русский ученый — агроном А. Н. Черных — при участии правителя Росса обследовали бассейн реки Славянки от ее устья вверх по течению. В одном из архивов удалось найти сохранившуюся схематическую карту, сделанную во время этой экспедиции. На этой карте притоки Славянки получили русские названия: «Ольховка, «Речка Вознесенского», «Речка Черных» и «Речка Ротчева».

Историки установили, что экспедиция совершила восхождение на одну из высоких гор, которая была названа «Горой Святой Елены» — в честь Е. П. Ротчевой. Участники экспедиции привезли с собою медную доску со следующей надписью:

РУССКИЕ. ИЮНЬ 1841 г. И. Г. ВОЗНЕСЕНСКИЙ, А. Н. ЧЕРНЫХ

Эта доска была установлена на вершине горы св. Елены вместе с русским флагом. Полагают, что А. Г. Ротчев сознательно не назвал своего имени на этом своеобразном «заявочном столбе», который мог быть доказательством права русских на обследованную территорию. Как лицо, представляющее русскую администрацию, А. Г. Ротчев по дипломатическим соображениям не хотел, чтобы было известно о его участии в экспедиции.

Но дни Форта Росс были сочтены. В то самое время, когда экспедиция совершала восхождение на гору св. Елены, слухи о возможной ликвидации форта подтвердились получением предписания из Петербурга: оставить «селение Росс, упразднить контору его, служащих там распределить по другим отделам, вывезти оттуда промышленников, орудия и товары, а все, что окажется из имущества, продать или променять на пшеницу…»

Покупателем всего находящегося в Форте Росс имущества стал тот самый швейцарский эмигрант капитан Иоганн Суттер, который, по совету А. Г. Ротчева, поселился летом 1838 г. в долине реки Сакраменто, где основал форт Новая Гельвеция. Пройдет еще несколько лет, и это имя, как и название реки Сакраменто, будет произноситься на языках почти всего мира: близ Новой Гельвеции будут найдены первые золотые россыпи, и «золотая лихорадка» в молниеносно короткий срок охватит Калифорнию, куда хлынут тысячи любителей наживы буквально изо всех стран мира.

… Ликвидация Форта Росс была поспешной. За 30 тысяч долларов Суттер получал в свое распоряжение все имущество, земледельческие орудия, около полутора тысяч овец, 800 лошадей и 1200 голов крупного рогатого скота. Все, что было добыто нелегким трудом нескольких поколений русских людей, было принесено в угоду интересам внешнеполитической игры царского правительства и бездеятельности заправил Российско-Американской компании.

В самом конце 1841 г. А. Г. Ротчев отплыл из порта Бодего на север, в Ново-Архангельск, на бриге «Константин», а в мае следующего года то же судно отправилось в Охотск. На борту брига, как отметил в своих путевых записках английский путешественник Дж. Симпсон, находился и бывший комендант Форта Росс со своей семьей — женою и тремя детьми.

4. «Он был человек…»

Так закончилась эпопея Форта Росс — самой южной точки продвижения наших соотечественников на североамериканском материке. Вместе с ней закончилась и едва ли не самая романтическая страница необыкновенной биографии Александра Ротчева. Покинув Аляску, он принимал участие в исследовании золотоносных месторождений в Сибири, побывал на Курильских островах и на берегах Амура, потом служил в Петербурге. В русских журналах появляются его очерки, изредка — стихотворения. Ему не сиделось на месте. В 1851 г., выйдя в отставку со службы, он снова отправился в путешествие: добравшись до Лондона, во второй раз

пересекает Атлантический океан. Побывав на Кубе и в Южной Америке, переправляется через Панамский перешеек и вскоре снова попадает в Калифорнию. Но как непохожа была Калифорния этой поры на тот малонаселенный край, каким она была всего 10—12 лет назад! На месте испанской «президии» Сан-Франциско за это время вырос большой город, другие города — поменьше — появились во многих из тех некогда пустынных мест, которые были хорошо известны бывшему коменданту Форта Росс. Теперь здесь была та объятая «золотой горячкой» Калифорния, которую так красочно изобразил в своих калифорнийских рассказах Фрэнсис Брет Гарт, одно время сам пытавший счастье в пестром потоке искателей удачи, разбивавших палатки на берегах рек, промывавших десятки пудов песка и породы в надежде, что блеснут желанные искорки «желтого металла».

В этом потоке в конце 1851 г. появился и Александр Ротчев, приехавший сюда со своим соотечественником Виктором Пакулевым, сибиряком. Друзья направились на реку Юбу, славившуюся своими золотоносными берегами, и там расстались: каждый начал свое дело, из-за которого были преодолены многие тысячи верст трудного пути, испытывались лишения и трудности. В. Пакулев пробыл в Калифорнии до 1855 г. и был, кажется, счастливее Ротчева, который уже через четыре месяца повернул в обратный путь.

…Уезжал он не только не разбогатевшим, но даже на деньги, которые ему посчастливилось взять в долг у швейцарского банкира Жака Виожэ в Сан-Франциско в марте 1852 г. Бывший русский комендант через Гавайские острова отправился в Индию, где уже был когда-то, прошел снова всю страну — побывал и в Калькутте, и в Аллахабаде, и в Дели. Потом его путь прошел через Суэцкий перешеек — в Каир и Александрию, а оттуда в Европу.

Прибыв в Лондон, он прожил там несколько месяцев, намереваясь отправиться то в Австралию, то в Южную Америку, в Перу, решив еще раз испытать неверную судьбу золотоискателя.

Из Лондона А. Г. Ротчев ездил в Париж, где жили родственники его жены, князья Гагарины: с некоторыми из них неутомимый путешественник поддерживал связи. По просьбе А. И. Герцена он навещает семью Рейхелей, привозит от них в Лондон ряд писем и других материалов, в том числе переводы стихов Лермонтова.

В Лондоне А. Г. Ротчев знакомится с Чарльзом Диккенсом и бывает на обедах в его доме, в поместье Гейдсхилл, где постоянно жил прославленный английский писатель.

В письмах Герцена к М. К. Рейхель, относящихся к 1852—1853 гг., имя А. Г. Ротчева встречается не раз, вплоть до того времени, когда 30 марта 1853 г. Герцен сообщал: «А Ротчев добаловался, получил из посольства приказ немедленно ехать ко дворам», то есть на родину.

Вскоре А. Г. Ротчев возвращается в Петербург, завершив свое второе кругосветное путешествие, продолжавшееся почти два года. О разнообразных впечатлениях этого путешествия писатель рассказал в ряде статей и очерков, публиковавшихся в русских газетах и журналах. Внимательным читателем этих очерков был Тарас Шевченко, они заинтересовали И. А. Гончарова. В 1854г. в Петербурге выходит книга А. Г. Ротчева «Правда об Англии и сказания о расширении владений её во всех частях света». Книга проникнута горячим сочувствием к многомиллионному индийскому народу, жестоко эксплуатируемому английскими колонизаторами.

Больше десяти лет А. Г. Ротчев живет безвыездно в Петербурге. Он активно сотрудничает в ряде столичных газет и журналов, принимает близкое участие в театральной жизни. В его публицистических выступлениях этого времени не раз остро поднимаются вопросы, связанные с Русской Америкой и ее судьбой. И когда совершенно неожиданно начинают усиленно ходить слухи о сугубо секретных переговорах между представителями правительства России и США о судьбе Аляски, на страницах известной петербургской газеты «Голос» появляется статья «По поводу слуха о продаже российско-американских колоний». Она была напечатана 25 марта, т. е. через неделю после подписания в Вашингтоне договора о продаже Аляски.

Слухи о продаже Аляски называются в статье «Голоса» не иначе, как «невероятными», «непонятными» и «лишенными всякого правдоподобия»… Если мы перелистаем страницы

русских газет того времени, то нигде или почти нигде не найдем даже отголосков тех событий, которые творились в тайнах дипломатических кулуаров, предрешая судьбу Русской Америки. И — надо отдать дань уважения газете «Голос» — лишь на страницах этого издания прозвучал голос, осудивший закулисные махинации царских дипломатов, заговоривший об Аляске с высоких позиций понимания героической эпопеи Русской Америки как народного подвиг а…

Автор статьи писал: «Сегодня слухи продают Николаевскую железную дорогу, завтра русские американские колонии; кто же поручится, что послезавтра не начнут те же самые слухи продавать Крым, Закавказье, остзейские губернии? За охотниками до покупки дело не станет… Но хоть бы вспомнили эти вестовщики, какою громадною ошибкою и нерасчетливостью была продажа или уступка нашей колонии Росс на берегу золотоносной Калифорнии; позволительно ли повторять теперь подобную ошибку? И неужели чувство народного самолюбия так мало заслуживает внимания, что им можно жертвовать за какие-нибудь 5—6 миллионов долларов? Неужели трудами Шелихова, Баранова, Хлебникова и других самоотверженных для России людей должны воспользоваться иностранцы и собрать в свою пользу труды их?»

И тем не менее слухи о продаже Аляски полностью подтвердились: в мае договор между Россией и США был ратифицирован императором, а в октябре его полный текст появился в ряде столичных и провинциальных газет.

Угрюмым дождливым днем 18 октября 1867 г. в далеком Ново-Архангельске был спущен русский флаг.

Цитированная выше статья в «Голосе» не подписана, но есть ряд веских доказательств в пользу того, что она принадлежит А. Г. Ротчеву: именно он в ряде выступлений предыдущих лет высказывался по поводу судьбы Форта Росс, о котором, кроме него, бывшего правителя колонии, к этому времени мало кто помнил в России…

Летом 1867 г. А. Г. Ротчев подает докладную записку командующему войсками Туркестанского военного округа К. П. Кауфману с просьбой об определении на службу. В этой докладной записке А. Г. Ротчев, в частности, писал: «… окрепла во мне надежда на осуществление одного из давно задуманных мною планов, одного из любимейших моих помыслов. В дальних и неоднократных путешествиях моих по свету мне удалось проникнуть до Дели и до Бенареса, мне удалось побывать почти на границах Афганистана…» Теперь, считал А. Г. Ротчев, появилась «возможность приблизиться с другой стороны Азии к отдаленным пределам Ост-Индии и, таким образом, наглядно, так сказать, связать пройденный мною путь».

В конце того же 1867 г. А. Г. Ротчев отправился в Среднюю Азию железной дорогой до Нижнего Новгорода и далее до Самары, а оттуда, по старинке, «на почтовых», — до Оренбурга, и далее, до Ташкента, с оказией… В «Петербургской газете» (1869, № 57 и 58) он выступил с интересной статьей «Из Ташкента», где описал свои странствования, в которых беспрерывно находился более полугода, побывав, кроме Ташкента, и в Самарканде, и в Голодной степи, и в предгорьях Тянь-Шаня, и на берегах Балхаша… Позже, в 1870 г., на страницах журнала «Русский вестник» («V» 12) была напечатана обширная статья А. Г. Ротчева «Очерки торговли Семиреченской области. 1868 — 1869», насыщенная богатыми статистическими данными и меткими наблюдениями очевидца. Следует вспомнить и о том, что именно А. Г. Ротчев был создателем первой газеты в Ташкенте, которую предполагалось назвать «Средняя Азия», вместо этой газеты с 1870 г. стали издаваться «Туркестанские ведомости» (со специальным приложением на узбекском и киргизском языках).

Но осуществить свою заветную мечту — пройти из Средней Азии в Индию — А. Г. Ротчеву не удалось, этот переход лишь через двадцать лет после него выполнил военный историк и публицист В. Ф. Новицкий.

Вернувшись на короткое время в Петербург, А. Г. Ротчев вскоре снова трогается в путь — на этот раз во Францию — как корреспондент одной из русских газет. Побывав в Париже и Лионе, он был свидетелем трагического для Франции исхода войны с Пруссией.

Снова на родине… Петербург, Москва, и, наконец, в самом начале 1872 г., судьба забросила его в Саратов, где А. Г. Ротчев становится неофициальным редактором местной

газеты «Саратовский справочный листок». Высокообразованный столичный литератор, побывавший во многих странах, и человек увлекающийся и умевший увлечь других, А. Г. Ротчев привлек к участию в газете местную литературную молодежь, и «Саратовский справочный листок» заметно оживился. Любопытной фигурой среди молодых саратовских литераторов, с которыми был особенно близок А. Г. Ротчев, был Леонид Петрович Блюммер (1840—1888), связанный с Герценым и Огаревым.

Всего полтора года пробыл А. Г. Ротчев в волжском городе, который и стал местом последнего прибежища этого человека, дважды совершившего кругосветное путешествие, побывавшего во многих странах и много повидавшего на своем веку. Он умер 20 августа (1 сентября) 1873 г. в 9 ч. вечера, о чем появилось сообщение в редактировавшемся им «Саратовском справочном листке». Там же 24 августа был напечатан некролог, написанный Л. П. Блюммером. Похоронен А. Г. Ротчев был на кладбище Спасо-Преображенского монастыря, причем по его желанию надгробная плита содержала эпитафию: «Он был человек, и как человек — заблуждался». Некрологи, посвященные А. Г. Ротчеву, появились в ряде столичных газет.

«Войдя в жизнь богатый надеждами и всякого рода планами, он умер положительным бедняком, на руках чужих людей», — говорилось в одном из некрологов после кратких биографических сведений. Прочитав один из этих некрологов, известный публицист и путешественник Н. М. Ядринцев писал в своей статье с характерным названием «Летучая интеллигенция», напечатанной в одной провинциальной газете: «Биография эта характеристична тем, что этот человек как будто целую жизнь искал какого-то дела, жил всю жизнь среди чужих людей и умер среди чужих. Как человек, он, конечно, мог заблуждаться, но, может быть, самым видным было то, что он всю жизнь блуждал, не зная, где найти дело и привязанность» («Камско-Волжская газета», Казань, 1873, № 122).

Так закончилась эта богатая приключениями жизнь человека, одаренного от природы многими талантами, но не нашедшего себя в полной мере почти ни в каком деле, за которое он принимался, и тем не менее заслуживающего внимания своими неустанными исканиями, своими литературными трудами, сохранившими его имя от забвения в истории русской поэзии и журналистики, русского театра.

Случилось так, что одна из самых ярких страниц этой биографии — пребывание в Калифорнии — сделала имя Александра Ротчева достаточно хорошо известным в литературе на разных языках, посвященной истории Русской Америки. Это имя привлекало и привлекает внимание многих американских историков и писателей — от романистки Гертруды Атертон, написавшей в начале нашего столетия несколько крупных художественных произведений, посвященных истории Калифорнии и, в частности, Форту Росс, до современного писателя Виктора Петрова, выпустившего в 1961 —1963 гг. в Вашингтоне на русском языке исторический роман в двух частях («Сага Форта Росс»).

На месте бывшего Форта Росс уже много лет существует мемориальный музей, в котором многое напоминает о временах Ротчева, в том числе так называемый «комендантский дом».

Близ нынешнего Форта Росс, там, где Русская река несет свои волы в океан, который, по словам Герцена, не только разделяет, но и соединяет два континента, набегают на берег волны. Они разбиваются о прибрежные скалы и откатываются назад, смывая следы на песке. Вечный, как сама жизнь, океан и сейчас такой, каким был и при Ротчеве, каким будет и всегда. Но память о человеке, которому посвящен этот очерк, не должна исчезнуть, подобно следам на прибрежном песке.

Безъязычный В. И. «Он был человек...» / В. И. Безъязычный // Волга. - 1970. - № 12. - C. 177-187